Сочинения в двух томах. Том 2 - Юм Дэвид - Страница 73

Далее, разве трудно представить себе, что точно так же может обстоять дело и с благожелательностью и дружбой и что благодаря первоначальному складу нашего характера мы можем желать другому человеку счастья или блага, которое благодаря этому аффекту становится нашим собственным благом, а затем делается объектом стремлений, основанных на сочетании мотивов благожелательности и самоудовлетворения? Кто не видит, что к мести, предпринимаемой единственно из-за сильного аффекта, можно стремиться столь яростно, что это заставит нас сознательно отказываться от всяких соображений спокойствия, интереса или безопасности и подобно некоторым мстительным животным вкладывать сами наши души в раны, наносимые врагу ⁹⁵? И что же это должна быть за пагуб-пая философия, которая не дает человеколюбию и дружелюбию тех же самых привилегий, которые она без спора предоставляет темным страстям вражды и ненависти? Такая философия больше походит на сатиру, чем на истинное описание или изображение человеческой природы, и может быть хороша как основа для парадоксальных рассуждений и карикатур, но очень плоха как основание для каких-либо серьезных умозаключений и размышлений.

ПРИЛОЖЕНИЕ III

НЕКОТОРЫЕ ДАЛЬНЕЙШИЕ СООБРАЖЕНИЯ ОТНОСИТЕЛЬНО СПРАВЕДЛИВОСТИ

Цель этого приложения в том, чтобы дать более подробное объяснение происхождения и природы справедливости и отметить некоторые различия между нею и другими добродетелями.

Социальные добродетели человеколюбия и благожелательности оказывают свое воздействие непосредственно путем прямой склонности или инстинкта, который в основном имеет в виду простой объект, вызывающий привязанность, и не распространяется ни на какие схемы, системы или следствия, возникающие благодаря подражанию, совместному действию ряда лиц или примеру других людей. Родители бросаются на помощь своему ребенку, движимые той естественной симпатией, которая побуждает их к этому и не оставляет времени для рассуждений о чувствах и поведении остального человечества при подобных обстоятельствах. Великодушный человек радостно пользуется всеми возможностями оказать услугу своему другу, потому что испытывает при этом власть аффекта благожелательности, и такой человек не заботится о том, действовал ли кто-нибудь во вселенной до этого под воздействием таких благородных мотивов или докажет ли кто-то когда-либо впоследствии их влияние. Во всех этих случаях социальные аффекты ориентированы на некоторый единичный объект и преследуют безопасность и счастье лишь того лица, которое вызывает любовь и уважение. Этим они удовлетворяются, на этом они успокаиваются. И поскольку добро, возникающее благодаря их благотворному влиянию, само по себе законченно и полно, оно также возбуждает моральное чувство одобрения, не связанное с какими-либо размышлениями о дальнейших последствиях и какими-либо далеко идущими видами на согласие или подражание других членов общества. Наоборот, если бы великодушный друг или бескорыстный патриот был единственным, кто совершал бы такие благодеяния, это скорее возвысило бы его в наших глазах и присоединило бы похвалу за редкость и новизну к другим, более превозносимым его достоинствам.

С социальными добродетелями справедливости и верности дело обстоит иначе. Они в высшей степени полезны и воистину абсолютно необходимы для благоденствия человечества. Однако выгода, получаемая от них, не является следствием одного-единственного индивидуального акта, но возникает благодаря целой схеме или системе, распространяющейся на все общество или на большую его часть. Спутниками справедливости являются всеобщий мир и порядок, а также всеобщее воздержание от претензий на имущество других лиц. Но особое уважение к частным правам отдельного гражданина может часто вести, если рассматривать его само по себе, к пагубным последствиям. Результат индивидуального акта здесь во многих случаях прямо противоположен результату целой системы действий, и первый может быть чрезвычайно вредным, в то время как последний в высшей степени полезен. Богатство, полученное по наследству от родителей, в руках дурного человека становится орудием зла. Право наследования может в отдельном случае оказаться вредным. Его выгода возникает только благодаря соблюдению общего правила, и достаточно, если тем самым будет компенсироваться все то зло и все те неудобства, которые проистекают из частных характеров и ситуаций.

Кир, будучи молодым и неопытным, принимал во внимание только индивидуальный случай, с которым он столкнулся, и размышлял только об ограниченной пользе и удобстве, когда он предназначил длинную одежду высокому мальчику, а короткую—другому, более низкого роста. Его воспитатель наставлял его лучше, когда он обращал внимание своего ученика на более широкие перспективы и последствия и знакомил его с общими неизменными правилами, необходимыми для того, чтобы поддерживать всеобщий мир и порядок в обществе.

Счастье и процветание человечества, возникающие благодаря социальной добродетели благожелательности и ее разновидностям, можно сравнить с возводимой многими руками стеной, которая растет с каждым камнем, заложенным в нее, и увеличивается пропорционально усердию и заботе каждого труженика. Подобно этому и счастье, создаваемое социальной добродетелью справедливости и ее разновидностями, можно сравнить со сводом, где каждый отдельный камень сам по себе упал бы на землю и где все сооружение в целом держится только благодаря взаимной поддержке и сочетанию соответствующих его частей.

Все естественные законы, которые регулируют собственность, так же как и все гражданские законы, носят общий характер и учитывают только некоторые существенные обстоятельства дела, не принимая во внимание характера, положения и связи заинтересованных лиц или какие-либо частные следствия, которые могут иметь место благодаря установлению этих законов в каком-либо частном случае. Они без колебаний лишают щедрого человека всего его имущества, если оно приобретено по ошибке и без должного документа, дающего на него право, и даруют это имущество эгоистичному скряге, который уже накопил огромные запасы излишних богатств. Общественная польза требует, чтобы собственность регулировалась общими неизменными правилами, и, хотя такие правила приспособлены для того, чтобы наилучшим образом служить той же цели общественной пользы, невозможно предупредить все отдельные трудности или обеспечить благотворные последствия в каждом единичном случае. Достаточно, если план или схема в целом окажутся необходимыми для поддержания гражданского общества, если чаша весов, на которой находится добро, как правило, будет значительно перевешивать чашу весов, на которой находится зло. Даже общие законы вселенной, хотя их планирует бесконечная мудрость, не могут исключить всего зла и неудобства в каждом частном действии.

Некоторые утверждали, что справедливость возникает благодаря человеческому соглашению и проистекает из добровольного выбора, согласия или единения человечества. Если под соглашением здесь подразумевается обещание (а это самый обычный смысл данного слова), то не может быть ничего абсурднее этой позиции. Соблюдение обещаний само является одним из наиболее значительных элементов справедливости, и мы, конечно, не обязаны держать наше слово именно потому, что дали слово держать его. Но если под соглашением понимается чувство общего интереса, которое каждый человек испытывает в собственной груди, которое он замечает в своих сотоварищах и которое побуждает его совместно с другими к реализации общего плана или системы действий, направленных на общественную пользу, то следует признать, что в этом смысле справедливость возникает из человеческих соглашений. Ибо если допустить (а это в самом деле очевидно), что частные следствия частного акта справедливости могут быть вредны для общественности, так же как и для отдельного индивида, то отсюда следует, что каждый человек, проникаясь указанной добродетелью, должен представлять себе весь план или систему в целом и ожидать согласованных действий своих сотоварищей. И если бы все его мысли были ограничены пределами последствий каждого из его собственных поступков, то его благожелательность и человеколюбие, равно как и себялюбие, часто могли бы предписывать ему способы поведения, весьма отличные от тех, которые соответствуют строгим правилам относительно того, что подобает, и относительно справедливости.