Драконий коготь - Баневич Артур - Страница 47

• Предыдущая
• 47/80
• Следующая

— Черт побери, — сказал Дебрен, — это может кончиться войной. Только от одного выслушивания крючкотворства у порядочного человека меч сам в руки просится.

— Юристов, — убежденно заметил Збрхл, — надо в младые годы выхолащивать. Потому как если они размножатся — миру конец.

Никто не возразил.

Венсуэлли перешел в угол, взвесил в руке какое-то странное копье, отставил на стойку. Наклонился и со стола, явно служащего верстаком, поднял короткую палку с деревянной полусферой на конце. Под полусферой был укреплен камень, ниже — второй, а потом продолговатый, охватывающий палку мешочек, завязанный на конце.

— Вы когда-нибудь видели подобное?

— Может, какое-то кухонное приспособление? Как ты думаешь, деточка?

— Господин Збрхл, я баронесса, а не кухарка. Белый мешочек, пожалуй, мочевой пузырь. Нет, скорее, кишка. Фу, какая мерзость. Может, с помощью этой штуки набивают колбасы, а, дяденька Дебрен?

Дебрен помассировал лоб.

— Нет. Скорее всего — шишки. — Все удивленно взглянули на него. — Чем-то таким я, кажется, получил по лбу.

— Я-то думал, дракон тебя огненным плевком наградил. — Ротмистр неожиданно протянул руку к деревянно-кремнево-кишечно-пузырному чуду.

— Я тоже так думал. Но там, где я из арбалета выстрелил, мы нашли кровь. — Ронсуаза утвердительно кивнула. — А дальше следы, вроде бы человеческие. Я подумал, что первым шел человек, а потом дракон, но, сдается, это было одно и то же существо. Которое не убило нас, хотя против него были потерявший сознание мужчина и девочка с разряженным арбалетом. Вопрос: почему? Ответ: потому что я в него попал и крепко ранил. Вопрос: насколько сильно можно ранить, но не привести в ярость дракона, стреляя болтом из легкого арбалета? Ответ: невозможно. Чтоб его… Я следы когтей на тропинке изучил. Магия в них типично драконья. У него должна быть искусственная лапа с настоящими драконьими когтями, и ими он оставляет следы. А огненная стрела, которую ротмистр так старательно обнюхивает, настоящее чудо. Во время охоты сгорает, а пока летит, выглядит точно как драконий плевок. Пузырь наполняют чем-то горючим. А кресало искру дает, когда стрела из арбалета вылетает. Да, у кого-то голова варит… И притом без колдовства.

— Но зачем? — спросил Венсуэлли. — Зачем кому-то…

— Кто-то идет, — прервала его Ронсуаза. Она стояла у окна, а глаза ее были лишь немногим меньше самого окна. — Махрусе милосердный… Кто-то сюда идет. За нами.

— А я вам говорю, что это Люванец, — шептал Венсуэлли, толкаясь с Ронсуазой у оконца. Дебрен мимоходом отметил, что у соседнего окна не было нужды с кем-то толкаться, а им эта вынужденная близость как-то не мешала. — Собрал людей и спешит на помощь.

Кусты, розовые сверху, но совершенно уже черные ниже, куда не доходили остатки солнечного света, зашевелились. Спугнутые птицы возвращались на свои ветки.

— Твой Люванец либо все еще воюет с драккаром, либо увидел, что командир не смотрит, и пошел жрать водку.

— Глуп ты, Збрхл. Люванец — моя левая рука, та, что щит держит. Он придет сюда один, если понадобится, — но придет. Не веришь?

— Збрхл верит, — опередил ротмистра Дебрен, — в намерения. Но не в появление твоего Люванца в этих зарослях. Начнем с того, что твоя левая рука понятия не имеет о том, что приключилось с правой. Гномы тихи и незаметны.

— Ты об этих семерых? — уточнил Венсуэлли, поглядывая на нары. — Ха, возможно, ты прав. Они обвели нас вокруг пальца, черт знает скольких дровосеков уделали так же, как тех, которых вы на дороге нашли. Или тех, которые успели убежать…

— Никто не убежал, — проворчал Дебрен.

— Откуда тебе знать? На войне не бывает так, чтобы всех до единого…

— Это не война, Венсуэлли. Это охота. Спецы, самые лучшие профессионалы охотятся на несчастных, понятия не имеющих, что происходит. Вернее — охотились.

Адмирал открыл рот, пытаясь что-то сказать.

— Ты слышал крик? Хотя бы один?

Венсуэлли долго молчал, примиряясь с фактами.

— Никто не придет нас выручать? — потянула носом Ронсуаза. — А, дяденька?

— Нет.

— Не бойся, — неожиданно улыбнулся Венсуэлли, потирая пальцами красивую застежку для плаща или епанчи, приколотую сейчас к отложному воротнику. — Знаешь, что это?

— Бабская брошь, — ехидно бросил Збрхл, то поглядывавший в окно, то снова прятавший голову, понимая, что даже в самую крохотную щель можно запустить стрелу. — Те, что любят по-другому, тоже такие носят. Я не спрашивал тебя о ней, Венс, так как знаю, что у вас, месяцами не видящих женщин…

— Потом попомнишь свои слова, морвацкий горлопан. Это магическая застежка, пересылающая сигнал. Вторую я отдал хронистке Солган. Ее прикрепляют вот так, и камень, который был голубым, становится зеленым. Как только я заметил, что творится нечто странное, тут же послал сигнал, а Солган я приказал с заколки глаз не спу…

— Один вопрос, — прервал Дебрен. — Что она сделала с брошью? Может, положила рядом с койкой?

— Да ты что! Дело слишком серьезное. Приколола себе на грудь. А почему ты спрашиваешь?

— Хм… Как бы вам это… Ронсуаза, там дверь. Глянь, не в башенку ли она ведет? Ну, иди, иди…

— Пожалуй, я знаю, почему ты ее отослал, — похвалился догадливостью Збрхл, когда девочка скрылась за окованной дверью. — Но, к счастью, госпожа хронистка — баба крепко феминизированная, не одним парням… хе-хе… работу дает.

— О чем вы? — перебил Венсуэлли. — Ну и курва! Ну и…

— Никакая не курва, Венс, а свободная женщина, да и поведения свободного. И между прочим, за то, о чем мы говорим, она никаких денег не берет. Так что не оскорбляй даму. Она вполне современна, вот и все. А корабль тесный, всегда народу под завязку, да и переборки как пергамент. Потому неудивительно, когда редкостная оказия выпала, и мы на сушу сошли…

— Ну и…

— Успокойся. Она это любит? Ей это нравится? Ее дело. Главное — дама рассудительная. Девушке своей, Неруэле, наверняка велела временно приколоть себе эту брошку, пока… хе-хе… писарят обучала. Ну, — потер ладони ротмистр, — пока что мы, как говорится, в седле. Ночь продержимся, дом — истинная крепость. А утром мои кнехты и твой Люванец… Ты что так смотришь?

— Збрхл, — глухо сказал Венсуэлли, — она гораздо современнее, чем тебе кажется.

— Даже так? Ну и что?

— Для нее Неруэла не лучше и не хуже мальчишек. Во всех отношениях. Никакой дискриминации.

— Ну и…

— Не стесняйтесь, господин Збрхл, — дружелюбно бросила Ронсуаза, появившись на пороге. — Мне двенадцать лет, я не ребенок. — Она прошла через комнату, обходя стороной колодки. — Почему они такие злые, Дебрен? Говори смело. Мне две…

— Потому что некая женщина скинула с себя платье как раз в тот момент, когда не должна была этого делать. Вдобавок, подозреваю, в весьма многолюдном обществе.

— Ага. — Ронсуаза взяла со стояка копье, неловко махнула им. — Ты можешь что-нибудь сделать с моими руками? — Дебрен слегка покачал головой. — Никуда не денешься, может, и такими что-нибудь навоюю. Папка говаривал, что в боевой суматохе важна каждая рука, лишь бы держала что-нибудь острое. Раненый, девка, даже мальчишка. Любая помощь может перетянуть чашу весов.

— Поставь на место, — резко бросил Венсуэлли. — Драться будем мы, а ты — стоять позади.

Збрхл отошел от окна и одобрительно кивнул.

— Дебрен, я гляжу на твою рыбью лапу и прихожу к выходу, что ты тоже не должен вмешиваться. Чешуйки с тебя начнут отваливаться, а под ними не кожа, а пленка. Замахнешься сильнее — и лопнет, а ты кровью изойдешь.

— Ронсуазин отец прав. А мы врукопашную драться не будем. Из дома не выйдем, а если они двери выломают, так переберемся в башню.

Збрхл хотел что-то сказать, но не успел: засвистело, зашумело, и в столбе, поддерживающем драконий череп, закачался болт. Второй влетел через соседнее окно, ударил в стену, высек искру и упал на одну из нар.

— Эй, вы там! — прокричал незнакомый мужской голос. — Те, что в живых, пусть вылезают!

• Предыдущая
• 47/80
• Следующая