Джура(ил. И.Незнайкина) - Тушкан Георгий Павлович - Страница 84

• Предыдущая
• 84/136
• Следующая

Собаки плотным кольцом окружили её и начали пожирать. Тем временем караван прошел и остановился у ямы, около которой копошились люди.

Пока собаки из стаи Тэке, съев брошенную им корову, прибежали к буграм разрушенного города, сторожа уже окружили верблюдов. Собаки с «собачьих холмов» во главе с вожаком тигровой окраски были уже здесь.

Кетменщики, с рассвета копавшие большими цапками-кетменями — яму, прокопали десять локтей в глубину, как вдруг один из них, ударив кетменем, не удержал его в руках: кетмень вырвался из рук и провалился. Кетменщики испугались: под ними открылась черная яма. Бросили камень. Яма оказалась глубокой. Они решили сбросить туда всех коров, а потом закопать их.

Как только уехали погонщики, собаки бросились разрывать яму. Сторожа выстрелили по ним, убив нескольких собак; остальные отбежали в сторону и легли. Наряд в пять сторожей остался лицом к лицу с огромной стаей голодных собак.

— А что, если они бросятся на нас? — сказал один. — Ведь нам не справиться…

— Ну ничего! — оборвал его старший.

Но брошенная мысль заставляла сторожей с опаской посматривать на ожидавших псов.

— А ведь ни одна собака не ушла! Они ждут, — сказал тот же сторож.

На этот раз все промолчали.

Две огромные стаи лежали по обе стороны бугра. Собаки повизгивали, ссорились, рычали.

Наступила ночь.

Сторожа пугливо жались к костру. Страшно было ночью находиться вблизи кладбища, да ещё в окружении голодных собак. Наконец сторожам пришла смена.

Пришедшие тоже боялись. Они требовали подмоги. Но отдежурившие сторожа не согласились оставаться и ушли. Одна из собак, голодная и тоскующая, подняла голову и завыла. И тотчас же Рубленый Хвост и почти все собаки завыли. Хриплые, простуженные и звучные голоса слились в один протяжный вой, который, казалось, длился беспрерывно.

Сторожа испугались. Из темноты ночи на них смотрели сотни светящихся глаз. Они не выдержали и, отойдя подальше, побежали. Двумя армиями собаки столпились около могилы. Тигровый зарычал и важно вышел вперед.

К нему, напрягши хвост, как струну, высоко подняв голову и прижав уши, медленно вышел Тэке.

На обеих собаках дрожала шерсть, и гневные складки пробегали волнами по коже.

Тигровый, оскалив белые клыки, вызывающе рычал на Тэке, последний отвечал ему тем же.

Оба ступали медленно и важно, делая вид, что смотрят в сторону и не замечают друг друга.

Тигровый вдруг обернулся к Тэке и угрожающе зарычал. Собаки видели, как у Тигрового брызжет слюна из пасти и как в ответ ему беззвучно оскаливается Тэке; только изредка из его пасти раздавалось рычание.

Тигровый метнулся к Тэке, но тот отскочил в сторону и бросился на Тигрового, сбил и прижал его к земле. Поднявшись на задние лапы, они обхватили один другого передними. Каждый старался добраться до шеи врага, но зубы наталкивались на зубы противника. Враги то приседали, то вытягивались во весь рост, но не могли свалить один другого. Наконец Тигровый опрокинул Тэке на землю, но тот сейчас же вскочил. Тигровому удалось прыгнуть Тэке на спину и, сжав передними лапами его туловище, вцепиться в шею. Тэке внезапно перевернулся через голову и в этот миг сильным рывком когтей разорвал врагу живот.

Вопрос старшинства был решен.

Всю ночь, сменяя друг друга, рыли собаки твердую глину. К утру прорыли длинный ход. Рывший последним рыжий пес так увлекся работой, что вместе с землей провалился в образовавшуюся дыру. Он испуганно завизжал внизу. Тэке тоже полез в образовавшийся ход. Этот ход вел в громадное подземелье. Тотчас же за Тзке бросились другие собаки. Тэке вбежал в подземный ход и наконец добрался до места, где лежали дохлые коровы.

На четвертый день сторож, посланный проверить целость коров, обнаружил, что собаки проникли внутрь с другой стороны холма. Он не решался подъехать к входу, у которого толпились собаки. Объезжая холм, чтобы узнать, как добрались собаки до коров, он пересек тропинку, протоптанную собаками к реке, и вдруг увидел на тропинке золотую монету. Сторож соскочил и схватил её. Сомнений не могло быть: это была старинная золотая монета. Сторож быстро осмотрелся вокруг и нашел на вновь протоптанной собачьей тропинке ещё несколько таких же монет. Он отошел в сторону.

Собаки бежали с бугра. Они отряхивались, и иногда блестящий золотой кружочек падал на землю.

Сторож вскочил на коня и, так как он был мусульманином, помчался сообщить о своей находке раису Кипчакбаю.

Страшен был вид Джуры, когда его опускали в яму. Шапка, разодранная ударами нагайки, присохла к волосам, склеенным запекшейся кровью. Правый глаз опух. Верхняя губа была рассечена. На лице, шее и груди засохла кровь.

Сверху крикнули:

— Эй, Саид, развяжи этой собаке руки! Пусть подохнет красный памирский волк!

Саид развязал Джуре руки и спросил, нет ли у него куска лепешки. Новый узник с презрением посмотрел на Саида. Так вот с какими людьми ему придется страдать в заточении! У настоящих людей в неволе все помыслы только и были бы что о воле, а этот прежде всего думает о еде. Джура мрачным взглядом окинул яму и спросил, как выбраться отсюда.

Худой оборванец с шумом втянул воздух сквозь стиснутые зубы и спросил его:

— Может, у тебя есть кусок лепешки? Сюда только раз в сутки спускают на веревке немного жидкой болтушки из отрубей.

— Ничего нет, — мрачно ответил Джура. — А как выбраться отсюда?

— Знал бы, не сидел бы здесь! А ты издалека?

— Из кишлака Мин Архар на Памире, — буркнул Джура.

— Как? Из Мин Архара? Значит, ты был на Биллянд Киике?

— Был! — ответил Джура удивленно.

— И ты знаешь Кучака?

— Кучак — мой дядя. Ты слышал о нем что нибудь?

— Хо хо, нельзя все сказки рассказывать за один присест! Успеешь, — насмешливо ответил оборванец, и косые глаза его заблестели.

«Это Кипчакбай подослал мне своего человека», — заподозрил Саид и принялся расспрашивать Джуру, стараясь поймать его на слове.

Джура отвечал нехотя, отмалчивался и ожесточенно растирал онемевшие кисти рук. Настойчивые вопросы Саида воскресили в памяти Джуры всю боль пережитого. Он ненавидящим взором посмотрел вверх, на решетку, закрывавшую дорогу к свободе, и даже застонал от ярости. Раненая голова болела и мешала думать. Вне себя Джура заметался по яме, как пойманный дикий зверь. Он несколько раз подпрыгнул, чтобы добраться до решетки, но это не удавалось. Джура подпрыгивал, цеплялся ногтями за стены. Глина была сухая, крепкая, и даже ногти в неё не вонзались.

Поняв всю бесплодность этих попыток, Джура крикнул Саиду и другому, испуганно сидевшим на корточках:

— Поднимите меня к решетке!

— Это не поможет, — сказал Саид.

Но Джура прыгнул к нему и, обхватив пальцами его худую шею, сдавил, приговаривая:

— Поднимешь? Поднимешь?…

У Саида глаза налились кровью, и он не мог выговорить ни слова. А Джура, не сознавая своей страшной силы, обезумевшими глазами смотрел в потускневшие, мутные глаза Саида.

— Брось! Ты его удавишь, и это не принесет тебе пользы, — тихо сказал другой, имя которого было Чжао.

Джура выпустил задыхавшегося Саида и обернулся к Чжао:

— Поднимай!

Саид, как рыба, вытащенная из воды, глотал воздух. Чжао наклонился. Джура, упершись руками в стену, влез на его спину, подскочил и схватился руками за деревянную решетку, закрывавшую яму. Прерывисто дыша, он повис на ней и, упершись ногами в стену, рванул решетку в сторону. Она слегка сдвинулась. Заметив это, сторож, охранявший яму, испуганно закричал и, просунув приклад ружья в отверстие решетки, сильно ударил Джуру по голове.

Пальцы Джуры разжались, и он рухнул в яму.

— Вот бешеный! — закричал оправившийся Саид. — Его надо обязательно зарезать, а то он задушит нас обоих.

— Не надо. Пусть живет, — тихо сказал Чжао, усевшись на корточках у стены.

• Предыдущая
• 84/136
• Следующая