Авантюристка - Дуглас Кэрол Нельсон - Страница 6

Рыбаки склонились над неким предметом, напоминавшим спутанную рыболовную сеть. Дышалось мне уже легче, но ноздрей я не разжимала. Что же они там нашли? Наверное, какое-нибудь бревно, выброшенное волнами на берег. И вдруг рыбаки расступились, и моему взору предстало мертвенно-бледное тело, скрючившееся на мокрой мостовой.

Я выросла в доме священника, а потому в детстве не раз видела, как умерших готовят к погребению. Похороны случались не реже крестин – удивительно, сколь тесно в нашем маленьком приходе переплетались жизнь и смерть. Но смерть в воде парадоксальным образом напоминала обряд крещения: в последних мучительных минутах жизни утопленника, словно в кривом зеркале, отражались ласковые объятия волн, которые Церковь раскрывает каждой новой душе, готовящейся войти в мир. Подобное финальное смертоносное «крещение» всегда казалось мне невероятным кощунством.

Рыбаки что-то гундосили на своем гортанном французском – вот вам и «язык любви». Мужчина, одетый в темно-синюю куртку и рыбацкий свитер, поднялся, закончив осматривать труп, и смерил нас подозрительным взглядом. Жестом столь же резким, сколь его говор, он велел нам уйти. Я покорно развернулась, обрадовавшись возможности поскорее сбежать, но не тут-то было: Ирен подбоченилась, ее аристократическое обаяние вмиг улетучилось, а в голосе зазвучали горловые французские нотки. На моих глазах примадонна превратилась в дерзкую субретку, заговорив с несвойственной ей фамильярностью, всегда поражавшей меня в парижанах.

– Ах, месье! – защебетала она по-французски. Последовала тирада, полная увещеваний, угроз и даже заигрываний. Сам римский рыбак[12] едва ли отказал бы очаровательной шалунье, представшей передо мной во всей красе. Свою речь Ирен сопровождала столь же энергичными жестами: указывала на покойника и противоположный берег, возводила руки к муаровым небесам и даже захлопала в ладоши, когда один из ответов особенно пришелся ей по душе.

Рыбаки могли с тем же успехом попытаться отмолчаться в День Страшного суда: Ирен беспощадно выпытала у них все интересующие ее подробности. Под конец двое мужчин даже вызвались составить нам компанию и, придерживая нас под локоток грубыми руками, от которых несло рыбой, проводили до дороги в город.

– М-м-мерси, м-м-месье, – прогнусавила я, когда наши компаньоны откланялись.

Ирен радостно вдохнула свежий воздух и потерла костяшки пальцев, словно готовилась сесть за рояль. Жаль, что столь приятное и безобидное занятие не входило в ее планы.

– Я должна поехать в парижский морг, – заявила подруга.

– В морг! Тебе что, одного покойника мало?

– Знаешь, Нелл, с зажатым носом ты говоришь по-французски гораздо лучше. Я это заметила, когда ты благодарила рыбаков. Попрактикуйся – подобные упражнения делают певцы. И все-таки, как же нам попасть в морг? Парижские власти едва ли позволят английским леди разглядывать чьи-то останки.

– Ты – американ-н-нка, – рассердилась я, забыв разжать нос. – А я – англичанка, и ни за что туда не пойду.

– Но ты просто обязана! Кто же еще поможет мне в опознании? Хотя, боюсь, ты стояла слишком далеко от места преступления: вряд ли кто-то поверит твоим показаниям.

– Какое опознание, какие показания? Я все видела. На набережной лежало тело фран-н-нцузского рыбака.

– Нет-нет. Тело-то было, но точно не француза. И вряд ли рыбака, хотя одет он был прескверно.

– Ирен-н-н, я лишь хотела прогуляться за кн-н-нигами. И вовсе не собиралась глядеть на покойника, а потом тащиться за ним в морг.

– Но ты его не видела! Иначе не стала бы спорить с тем, что мы должны провести более детальный осмотр. Однажды мы уже сталкивались с похожим мертвецом.

– Мы? Сталкивались? Когда? Ирен-н-н, когда это мы раньше видели мертвеца?

Она пристально посмотрела на каштаны, затенявшие нам дорогу. На набережной рыбаки возились с телом; позади, в книжных палатках, слышался шелест старых страниц.

– В Лондоне, в Челси. По-моему, было это в сентябре тысяча восемьсот восемьдесят второго года, хотя я предпочла бы обратиться к твоим дневникам за более точной датой. Несчастный утонул в Темзе, поэтому с него все еще стекала речная вода, когда он мирно покоился на обеденном столе Брэма Стокера.

Флоренс Стокер считалась дивной красавицей, но по сравнению с моей подругой Ирен Адлер она была не более чем симпатичной.

И та, и другая блистали уверенностью в себе, которой красота наделяет своих обладательниц, однако во взгляде Флоренс Стокер читалась скорее самоуглубленность, чем проницательный ум. Ее тонкие брови, воспетые живописцем Эдуардом Бёрн-Джонсом и поэтом Оскаром Уайльдом, было не под силу поколебать любому напору жизненных страстей – и даже громкому реву сынишки Стокеров, который в данный момент как раз цеплялся за ее юбку, пока слуга силой не оттащил его от матери и не отвел наверх.

В тускло освещенной гостиной Стокеров в доме 27 по Чейни-Уок тяжелый запах моря и сточных вод мешался с ароматом воска. Я испытывала острое желание схватиться за чью-нибудь юбку, как это только что делал маленький Ноэль, и сожалела, что в силу возраста не могу поддаться ребяческому импульсу. Вместо этого я наблюдала за двумя очаровательными женщинами, которые на опасно близком расстоянии разглядывали мертвое тело, лежащее на обеденном столе. Ирен склонилась над ним в восхищении, одной рукой прижимая к груди алые ленточки своей шляпы, чтобы те не коснулись трупа, – ленточки, которые в свете газовой лампы напоминали ручейки крови.

Но лишь вода стекала на вощеный стол, оставляя на узорчатом ковре темные пятна.

– Как интересно! – восклицала Ирен с неуместным напором. – Видимо, этот человек был решительно настроен покончить с собой, раз оказал вам столь ожесточенное сопротивление. Но он стар и немощен… А вы, дорогой мой Брэм…

К счастью, заслышав ее слова, я смогла наконец оторваться от созерцания покойника и взглянула на Авраама Стокера. Он виделся мне будто сквозь пелену той же странной отрешенности, с какой я наблюдала жуткую сцену, напоминавшую страшные фотографии, что появляются порой в газетах.

Брэм Стокер был в самом расцвете сил: настоящий гигант, ростом почти шесть с половиной футов[13], да к тому же мощный, как медведь. Но сейчас вид у него был такой промокший и несчастный, что каждая капля воды, стекавшая с него прямо на любимый ковер его супруги, казалась слезой, выплаканной им из чувства глубокого сострадания к жизни, которую ему не удалось спасти. От воды кожа Брэма сделалась бесцветной, а рыжие волосы и борода заметно потемнели. С его – равно как и лежащего на столе трупа – бледностью не могло соперничать даже усердно напудренное лицо Флоренс.

– Утопающие часто впадают в панику. – Брэм покачал мокрой головой. – Бедняга решил, что его преследует сам дьявол. Он сражался со столь феноменальной силой, будто видел в смерти спасение.

– Расскажите, пожалуйста, с самого начала. – Ирен еще ниже наклонилась к мертвецу, пристально рассматривая его левую руку.

И Брэм Стокер, импресарио Генри Ирвинга, величайшего актера девятнадцатого века, поведал нам свою удивительную историю:

– В тот вечер я плыл на пароходе в лекторий. Было это в начале седьмого – в тот скоротечный час, когда сумерки окрашивают облака в нежные пастельные тона, а от деревьев и крыш остаются едва различимые силуэты. Я стоял у поручня, наслаждаясь вечерним полумраком, как вдруг заметил, что какой-то человек перепрыгнул через ограждение и свалился прямо в воду. Я сбросил пиджак и устремился за беднягой.

Я видел, как его седая голова ударилась о волны, гребни которых мерцали огнями святого Эльма[14]. Была в этом зрелище своя прелесть, которую не могли затмить ни ледяная вода, ни сильнейшее течение. Я быстро настиг тонущего, но он и не пытался спастись, хотя я всеми силами старался вытянуть его из воды. В каком-то странном остервенении он захлебывался собственной смертью…