Божество пустыни - Смит Уилбур - Страница 34

• Предыдущая
• 34/84
• Следующая

К тому времени как солнце коснулось горизонта, мы встретили еще три брошенные лошади. По глубине следов в песке я понял, что на некоторых лошадях сидит по два всадника. Другие арабы шли пешком, держась за кожаную упряжь, чтобы держаться на ногах.

С каждым часом мы сокращали расстояние между собой и разбойниками. Я вел отряд и после захода солнца. Взошла полная луна и осветила дорогу. Она светила так ярко, что каждый след, оставленный лошадьми, отбрасывал тень. Я видел эти следы издалека. Хатор – богиня луны, и я знал, что это ее ответ на мои молитвы. Мы двигались, как я считал, вдвое быстрее, чем похитители. Верблюды охотно повиновались.

Мы миновали еще двух павших лошадей у тропы, но, видя, что они уже не страдают, я не стал тратить на них время. Потом я заметил прямо на тропе лежащего человека. В нем было что-то знакомое. На этот раз я остановил верблюда и заставил его опуститься на колени.

– Осторожней, Таита! – в тревоге воскликнул Зарас. – Это может быть ловушка. Он притворяется мертвым. Может, у него в руке нож.

Я услышал предостережение и обнажил меч. Но, когда я остановился над лежащим, тот с трудом пошевелился, поднял голову и посмотрел на меня. Луна светила ему в лицо, и я узнал его.

И так удивился, что не сразу обрел дар речи.

– В чем дело, Таита? Что с тобой? – крикнул Зарас. – Ты знаешь этого человека?

Я не стал прямо отвечать на его вопрос.

– Пришли ко мне аль-Намджу, – приказал я, не глядя на Зараса.

Человек, глядя на меня, подвывал от ужаса. Потом закрыл нижнюю часть лица потрепанной кефией и отвернулся.

Я слышал, как Зарас звал аль-Намджу, потом рядом заставили опуститься верблюда.

– Подойди ко мне, аль-Намджу.

Мой голос прозвучал недобро. Я слышал, как под ногами аль-Намджу скрипит песок. Проводник подошел и остановился рядом со мной. Я не смотрел на него.

– Я здесь, господин, – тихо сказал он.

– Узнаешь этого человека?

Я носком сандалии коснулся того, кто лежал у моих ног.

– Нет, господин, я не вижу его лица… – тихо ответил аль-Намджу, но по дрожи в его голосе я понял, что он лжет.

Я наклонился, схватил кефию за край и сдернул ее с лица. И услышал, как ахнул аль-Намджу.

– Теперь ты видишь его лицо, – сказал я. – Кто он?

Наступило долгое молчание. Лежащий закрыл лицо рукой и заплакал. Он не мог смотреть на нас.

– Скажи мне, аль-Намджу, кто этот кусок вонючего свиного помета?

Я сознательно выбрал это выражение, чтобы показать свои гнев и отчаяние.

– Мой сын Гарун, – прошептал старик.

– А почему твой сын плачет, аль-Намджу?

– Он плачет, потому что обманул твое и мое доверие, господин.

– Как он обманул наше доверие, старик?

– Он рассказал аль-Хавсави, Шакалу, где тот сможет нас найти. Он привел его к водоему в пещере, где тот устроил засаду.

– Каково справедливое наказание за такое предательство, аль-Намджу?

– Наказание – смерть. Ты должен убить Гаруна, господин.

– Нет, старик, – сказал я, убирая меч. – Я его не убью. Он твой сын. Ты должен его убить.

– Я не могу убить родного сына, господин. – Он протянул ко мне руки. – Ничего страшнее и гаже нельзя себе представить. Мы с сыном навсегда будем обречены оставаться в темном подземном царстве Сета.

– Убей его, и я помолюсь за твою душу. Тебе ведь известно, что я наделен большой силой. Ты знаешь, что я посредник между людьми и богами. Они могут услышать мои мольбы. Тебе придется рискнуть.

– Прошу тебя, милостивый господин. Избавь меня от этой ужасной обязанности.

Теперь он тоже плакал, но молча. Я видел слезы на его бороде, серебряные в свете луны. Он упал на колени и стал целовать мне ноги.

– Умереть от руки отца – единственное подходящее для него наказание, – отказал я ему в его мольбе. – Встань, аль-Намджу. Убей его, или я убью двух твоих младших сыновей Талала и Мооза, потом я убью Гаруна и наконец убью тебя. И мужская линия твоего рода пресечется. Некому будет молиться о твоей тени.

Он потрясенно встал, и я вложил ему в руки мой меч. Он посмотрел мне в глаза и увидел, что моя решимость несокрушима, как алмаз. И покорно потупился.

– Ну же! – настойчиво сказал я, и он обеими руками вытер слезы с лица. Потом решительно поднял голову и схватил за рукоять меч, который я ему протягивал. Шагнул мимо меня и остановился над Гаруном.

– Ну! – повторил я, и он поднял меч и ударил – раз, и второй, и третий. Потом выронил меч и упал на труп своего старшего сына. Прижал к груди его отрубленную голову, и желтый мозг просочился сквозь его пальцы. Аль-Намджу исторг горестный похоронный вопль.

Я поднял меч и вытер его о труп.

Мое сострадание не распространяется на все человечество. Мое великодушие не распространяется на прегрешения против меня.

На рассвете мы подошли к месту, где аль-Хавсави вдругорядь разделил свой отряд. Это ему диктовало отчаяние. Теперь он был уверен, что первая уловка нас не обманула.

Я спешился и осмотрел следы, чтобы оценить число бедуинов.

В одном отряде шесть лошадей, в другом четыре. Каждая лошадь несет двоих всадников. Всего двадцать человек. И еще пятеро пеших.

Я посмотрел на след большого отряда, повернувшего на север, и сердце мое забилось, когда я увидел маленькие изящные отпечатки, которые так хорошо знал. Они забрали Техути с собой.

Но сейчас она шла пешком, и я заметил, что ее тащат два араба. Я побежал вперед, чтобы внимательнее осмотреть следы. Мое облегчение сменилось гневом, когда я увидел, что одна ее ступня кровоточит. Техути порезалась об острый обломок кремня, одного из тех, что усеивали поверхность песка.

След был ясный и четкий. Я не сомневался, что Техути угнал отряд, направившийся на север; однако я знал, что гнев может помешать мне рассуждать здраво. Мне требовалась двойная уверенность.

– Оставайся на месте, пока не позову, – крикнул я Зарасу.

Оставив его, я пошел по следу. Прошел сто двадцать шагов, и следы Техути исчезли. Но меня это не слишком озаботило.

Я мог сказать, что ее подхватил один из арабов, вероятно, сам аль-Хавсави. Теперь она, вероятно, вновь сидела позади него на лошади. Об этом говорили не только отпечатки, но и отчетливая аура, исходившая от головы Хатор, которую я держал в правой руке.

Я оглянулся и знаком велел Зарасу присоединиться ко мне. Он привел моего верблюда. Я сел верхом и повел отряд вперед, за арабами, которые поехали на север, прихватив с собой Техути.

Мы ехали по слабо всхолмленной равнине, а когда поднялись на очередной холм, я почувствовал, как слабеет аура, исходящая от золотого амулета Техути. Я резко остановил верблюда и медленно осмотрел пустынную местность.

– Что тебя тревожит, мой господин?

Зарас подвел своего верблюда к моему.

– Все-таки Техути здесь не проходила, – убежденно сказал я. – Шакал обманул нас.

– Это невозможно, Таита. Я тоже видел ее следы. Сомнений быть не может, – возразил он.

– Иногда ложь увидеть легко, а правда остается скрытой, – сказал я и повернул голову верблюда.

– Не понимаю, мой господин.

– Я хорошо это знаю, Зарас. Многое ты никогда не поймешь. Поэтому не стану тратить время на объяснения.

Это было некрасиво, но мне требовалось на ком-то сорвать раздражение.

Я слышал приглушенное ворчание и жалобы людей, хотя и негромкие, когда всадникам прошлось повернуть и ехать обратно. Зарас резким приказом заставил их замолчать.

Я вернулся к тому месту, где следы ног Техути обрывались и ее подняли в седло. Спешился и отдал повод верблюда одному из своих людей.

Мне было ясно – я что-то упустил и по-прежнему не замечаю что.

Я опять прошел туда, где бедуины разделились, и стал внимательно рассматривать почву. «Нет ли следов, идущих в противоположном направлении?» – подумал я. Ответ: таких следов нет. С того места, где разбойники разделились, все продолжали двигаться вперед, никто не повернул обратно.

• Предыдущая
• 34/84
• Следующая