Понятие сознания - Райл Гилберт - Страница 42

Он будет рассказывать так, как рассказывают что-то очень знакомое или очевидное. А поскольку наша стандартная модель очевидности заимствована из области хорошо знакомых вещей, видимых при хорошем освещении, с удобной точки обзора, мы, естественно, склонны описывать любую способность без труда и колебаний рассказывать что-то как результат особого созерцания. Поэтому мы говорим о «видении» логического вывода или смысла шутки. Однако, хотя отсылки к восприятию привычных вещей при благоприятных обстоятельствах и могут иллюстрировать понятия знакомого и очевидного, они не могут прояснить их.

Далее мы рассмотрим, каким образом возможность без труда рассказать о собственных действиях и реакциях содержится в самом внимании к собственным действиям и реакциям. Здесь необходимо подчеркнуть, что способность отвечать на вопросы о своих действиях и реакциях отнюдь не исчерпывает всего содержания внимания к собственным действиям. Когда мы внимательно ведем машину, то это уменьшает риск дорожных происшествий, а не только позволяет водителю отвечать на расспросы относительно его действий. Когда мы уделяем чему-то внимание, то не только можем дать правильный отчет об этом; да и отсутствие внимания к своему занятию проявляется не только в тон, что в хранилище очевидных свидетельств ничего не отложилось. Понятие внимания является когнитивным лишь per accidens. Исследования не являются единственными занятиями, в которых мы применяем внимание.

Теперь мы можем обратиться к другой стороне логического поведения понятий, связанных с вниманием. Когда человек, прогуливаясь, мурлычет себе под нос, он делает две вещи одновременно; он может прервать любое из этих занятий, не прерывая одновременно другого. Но когда мы говорим, что человек концентрирует внимание на том, что он говорит, или на том, что он свистит, мы не скажем, что он делает две вещи одновременно. Нельзя прекратить читать, но продолжать концентрировать на чтении внимание или передать другому управление автомашиной, но продолжать соблюдать осторожность при вождении; хотя, конечно, можно продолжать читать, но мыслями отвлечься от чтения или продолжать вести машину, но невнимательно. Поскольку использование таких пар глагольных оборотов в активной форме, как, например, «читать» и «быть внимательным» или «вести машину» и «быть внимательным», может породить представление, что должно быть два одновременных и, возможно, связанных процесса, происходящих в тех ситуациях, в которых уместно использование подобных пар глагольных оборотов, то нелишне напомнить себе, что глаголы внимания весьма часто заменяются наречиями. Обычно мы говорим: «внимательно читать», «внимательно вести машину» или «внимательно управлять яхтой», и такое словоупотребление имеет то явное преимущество, что показывает описываемое как один процесс, обладающий особой характеристикой, а не как два процесса, происходящих в разных «местах», но связанных как бы кабелем какого-то особого рода.

В чем же состоит эта особая характеристика? Это сложный вопрос, потому что наречия внимания характеризуют глаголы совсем не так, как характеризуют прочие наречия те глаголы, к которым они относятся. Можно описывать лошадь как бегущую быстро или медленно, ровно или тряско, прямо или по кривой. Как именно бежит лошадь, показывает нам простое наблюдение. Это даже можно заснять на кинопленку. Но когда человека описывают как внимательно ведущего машину, свистящего с полным вниманием к тому, что он делает, или съедающего свой обед рассеянно, то данная характеристика его деятельности кажется неуловимой для наблюдателя или кинокамеры. Возможно, что нахмуренные брови, молчание, напряженный взгляд могут выступать свидетельствами его внимательности; но эти внешние признаки могут быть и простой симуляцией или машинальной привычкой. Во всяком случае, описывая человека как сконцентрированного на своей задаче, мы ничего не подразумеваем насчет того, как он выглядит и какие звуки издает. Мы не откажемся от своего утверждения, что он сконцентрирован, только на том основании, что у него вполне обычное выражение лица. Поскольку, таким образом, этот особый характер деятельности ненаблюдаем, мы должны или признать его скрытым сопровождением деятельности, или простым диспозициональным свойством действующего лица. Возникает альтернатива: или свистение с полным вниманием на этом занятии есть сдвоенное событие, элементы которого происходят в разных «местах», или же описание свистения как выполняемого с вниманием обозначает одно явное событие и делает некоторое открытое гипотетическое утверждение о действующем лице. Если мы примем первую альтернативу, то тем самым придется принимать концепцию двух миров. Кроме того, первая альтернатива сталкивает нас и с такой трудностью: если внимание есть особая деятельность, отличная от явно наблюдаемой деятельности, описываемой как выполняемой с вниманием, то как объяснить, что внимание никогда не происходит само по себе, отдельно от какой бы то ни было деятельности, подобно тому как мурлыканье по нос может сопровождать ходьбу, а может быть отдельной деятельностью? С другой стороны, если мы примем диспозициональную трактовку, то должны будем сказать, что, хотя человека можно описывать как свистящего в настоящий момент, его нельзя изображать как внимательного или сконцентрировавшегося в настоящий момент. И в то же время мы прекрасно знаем, что такие описания вполне правомерны. Но этот вопрос надо рассмотреть более подробно.

Если мы хотим выяснить, обращает ли кто-то внимание на то, что он читает, мы обычно решаем эту проблему, расспросив человека вскоре после того, как он занимался данной деятельностью. Если он ничего не может сказать о сути или букве прочитанного текста, не находит ничего странного в других текстах противоречащих только что прочитанному, или если он выражает удивление когда ему сообщают что-то такое, что в читавшемся тексте уже содержалось, то тогда мы скажем, что он не обращал внимания на то, что читал, если только он не был во время наших расспроса перевозбужденным, сонным или не перенес сотрясения мозга. Обращать взимание на то, что читаешь, — это и означает быть готовым к такому последующему тесту. Сходным образом, некоторые виды дорожных происшествий или близких к авариям ситуаций покажут нам, что водитель не был внимателен. Вити машину внимательно — это и означает быть готовым к определенного рода неожиданностям.

Но это еще не все, Прежде всего имеется множество других глаголов, обозначающих процессы, которые выражают аналогичные диспозициональные свойства, однако не могут рассматриваться как глаголы внимания. «Он сейчас умирает», «доходит», «слабеет», «он сейчас загипнотизирован», «анестезирован», «иммунизирован» — все это есть сообщения о событиях, которые истинны, если будут истинны некоторые проверяемые гипотетические утверждения о будущей того человека, о котором идет речь. В то же время, с другой стороны, мы вполне можем говорить, что некто сейчас думает о том, что он говорит, что он то замечает жесткость стула, на котором сидит, то перестает замечать это, что он начинает и перестает быть собранным, и даже вполне можем приказывать кому-то быть внимательным, хотя нельзя же приказать кому-то быть способным или склонным сделать что-то. Мы также знаем, что читать внимательно — более утомительно, чем читать невнимательно. И потому, когда мы применяем в своих высказываниях о каком-то человеке понятия внимания, мы, конечно, приписываем ему некое диспозициональное свойство, однако наряду с этим описываем некое событие. Мы говорим, что он делает то, что делает, в особой структуре сознания. А поскольку уточнение того, какова именно эта структура, требует указания на то, как он способен, готов или, скорее всего, будет действовать и реагировать, то его действие в данной структуре сознания само становится событием, имеющим определенную временную координату.

Сформулируем эту же проблему по-другому. Вполне может быть так, что два действия, осуществляемых при разных структурах сознания, в точности совпадают. Если, например, заснять их на кинопленку или сделать звукозапись, изображений будут сколь угодно сходными. Так, человек может играть на пианино для собственного удовольствия, либо для удовольствия слушателей, либо для упражнения, либо для обучения других, либо по принуждению, либо чтобы спародировать другого пианиста, либо в рассеянности и чисто механически. И поскольку различие между такими исполнениями иногда невозможно ухватить ни в видео-, ни в звукозаписи, у нас появляется искушение сказать, что данные события являются либо сложными событиями, компонентами которых являются внутренние действия и реакции, заметные лишь самому исполнителю, либо что наблюдаемое исполнение удовлетворяет ряду открытых гипотетических утверждений. Иными словами, когда мы описываем музыканта, исполняющего «О, милый дом!», как демонстрацию того, как надлежит исполнять данную вещь, наше описание имеет сложную структуру, в которой один элемент отличается от описания того же музыканта, играющего ту же пьесу, чтобы спародировать другого музыканта, хотя в части того, что доступно наблюдению, оба описания будут одинаковыми. Следует ли рассматривать такие сложные описания внешне одинаковых событий как описания конъюнкции одинаковых открытых наблюдению и разных скрытых событий или различия между описаниями надо реконструировать другим образом? Идет ли речь о двойственном факте или о едином факте, к которому добавляются разные выводные свидетельства?