Записки домового (Сборник) - Сенковский Осип Иванович - Страница 90

Отсюда начинается длинный ряд успехов без последствий и несчастий без славы, из которых состоит знаменитая борьба последнего из ширван-шахов против ширванского самозванца. Несмотря на свое мужество и свои воинские дарования, несмотря даже на многие частные победы, Халеф, который некогда с горстью храбрых преодолел всю силу могучего шаха Тахмаспа, не мог теперь ничего сделать против англиканского доктора богословия, прав и прочее, предававшегося удовольствиям и потехам в его собственном дворце. Самое убеждение визирей, вельмож, полководцев, чиновников в связи своего повелителя с нечистою силою удерживало их в повиновении самозванцу и заставляло сражаться против настоящего ширван-шаха: каждый боялся, что на первом шагу к измене колдун отнимет родное лицо у неверного служителя и наденет ему на голову какую-нибудь песью харю, так что тот станет буквально «менее собаки». Притом колдун щедро сыпал золотом своего предшественника, раздавал имения, мотал напропалую сокровища старинной династии и государственное имущество. Благоразумные и дальновидные, пользуясь этим, находили, что даже истинный патриотизм не позволяет желать низвержения лже-падишаха, потому что как он прислан сюда Дели-Иваном, просто по зависти к счастью, могуществу и великолепию правоверного властелина, то, если его уничтожать, сам Дели-Иван придет в Шемаху, и выйдет еще хуже. После трехлетней неровной борьбы, в которой, однако ж, гений Халефа часто был уже на краю торжества, ширван-шах, истощивший все свои средства, проиграл известное курское сражение и должен был бежать в неприступные горы лазов.

Халеф еще до этого несчастия обращался с просьбою о помощи к Селиму Второму, который всегда был его другом и союзником; но тогда Селим был расстроен потерею знаменитого лепантского сражения, а потом он уж только читал во весь день Алкоран с бокалом венгерского вина в руке. Халеф много надеялся таки на дружбу и храбрость прежнего сподвижника своего, Девлет-Гирея. Решительность этого хана и даже то уважение, что, собственно, первою и настоящею причиною всех бедствий Халефа была прекрасная королевна, подаренная ему крымским героем, вполне позволяли надеяться, что Девлет-Гирей непременно поддержит ширван-шаха. В самом деле, когда хан узнал, что у Халефа колдун украл лицо и царство и что это тот самый пан Джон, англичанин в широкой шляпе и с длинною рыжею бородою, который делал золото в Олите и был причиною всей неудачи набега на землю ляхов, хан схватился обеими руками за усы и своим стопушечным голосом произнес такое Анасыны!, что Аю-Даг поколебался в основании.^{114} К сожалению, тогда уже было поздно: несчастная история королевны Франкистана навлекла и на Девлет-Гирея целую тучу несчастий. Кто бы подумал, что эта невинная девушка, эта белая и розовая панна Марианна, сделается причиною погибели двух героев, двух славных и могущественных падишахов и еще орудием к уничтожению целой державы?.. Но в этом-то и состоит историческая «судьба народов», которая теперь в моде! Все в истории зависит от «судьбы народов».

И, к счастью, багчисарайский архив сохранил нам подлинные документы того времени, которыми участие панны Марианны Олеской в «судьбе народов» может быть доказано неоспоримо.

Известно, что крымский хан вздумал было сделаться независимым от султана двух материков и хагана двух морей. Зачем? По какому поводу?.. Турецкие официальные летописи умалчивают причину его мятежа, и те, которые у нас писали оттоманскую историю по этим источникам, вовсе не разыскивают подробностей дела. Но в багчисарайских бумагах мы находим чрезвычайно важное письмо верховного визиря Мустафы-Паши к высокосановному хану Девлет-Гирею, которое бросает луч яркого света на эти темные страницы романической истории шестнадцатого века. Мустафа-Паша пишет к крымскому владетелю, что его султан и сам он спать не могут, не зная, в каком состоянии благовонное ханское здравие — здоров ли Хан али-шан, «хан высокосановный»? — весел ли он? — поют ли соловьи его драгоценного кейфа на розах радости и наслаждения? — а впрочем, дела у них на этот раз не имеется никакого и писать больше не об чем.

Уже при многих других случаях стамбульский Диван^{115} старался унизить крымского владетеля и поставить его в ряду обыкновенных пашей, «рабов Порога». Гордость Девлет-Гирея, не могла ужиться с этими надменными формами Высокой Порты, которая притом с завистью смотрела на его славу и почитала его самого помехою своим видам. В Стамбуле неудачу экспедиции для соединения Дона с Волгою приписывали решительно его недоброжелательству и непокорности. Там искали предлогов, чтобы его низвергнуть. С некоторого времени хан явно был не в ладу с визирями Порты и они искали только предлогов к уничтожению его. Мустафа-Паша, личный враг хана, воспользовался историей королевны, чтобы нанесть самый жестокий удар его самолюбию и вывести из терпения гордого крымца. Он действительно успел в этом. Бурный Девлет-Гирей вспыхнул, прочитав его послание. В бешенстве своем он кричал, шумел, отзывался о матерях и отцах стамбульских визирей с весьма невыгодной стороны и, наконец, отвечал Мустафе-Паше, что, слава Аллаху, здоровье его цветет пышно под живительными лучами солнца милости и благоволения падишаха и при благотворном дуновении зефиров неизменной дружбы его верховного визиря, — соловьи поют, — розы красуются, — одно только горе, что теперь нет никакого особенного дела и ему совершенно не о чем писать!..

Судьба его решилась. После такого постскрипта надобно было готовиться к борьбе. Видя, что к нему явно придираются, и полагаясь на свое испытанное воинское счастье, он отверг и обиды, и коварные ласки Порты, вознамерился быть независимым на своем полуострове и начал вооружаться.

В это время прибыл к хану с письмом от Халефа великий посол, бородобрей Фузул-Ага, которого доктор Ди давно уже приказал выслать из Шемахи, как самого деятельного и опасного приверженца ширван-шаха, Девлет-Гирей был опечален известием о несчастиях своего друга, но в настоящем своем положении он не мог предложить Халефу полной и действительной защиты. Хан обещал, однако ж, прислать к нему весною шесть тысяч ногайской конницы.

С приездом Фузул-Аги в Крым сопряжено обстоятельство, весьма важное в истории жизни Халефа. Эдуард Шелли, товарищ доктора Ди, выехавший вместе с ним из Англии по убеждению воеводы Олеского, находился тогда в Багчисарае. Этот плут, как известно, занимался всеми возможными ремеслами, между прочим магией и некроманцией.^{116} Тысячу раз обманывал он доктора Ди, и тысячу раз доктор по непонятной слабости своей к нему прощал его и снова удостаивал своей дружбы. Между тем Шелли формально крал у Ди его лучшие изобретения, его прекраснейшие открытия и обращал их на предметы своего шарлатанства. Без Ди он существовать не мог. После нападения татар на Олиту они разлучились. Ди отправился в Чернигов, откуда пригласили его в Москву. Шелли остался в Олите, по болезни своей жены, которая, скрываясь несколько дней в лесах с ним и с семейством доктора, простудилась и едва не умерла. Мистрис Ди написала к своим родным в Лондон о несчастье, случившемся с ними в Олите: многочисленные друзья и энтузиасты ее мужа донесли о том графу Лисстеру; граф доложил Елисавете, и королева поручила своему любимцу написать к доктору письмо, с изъяснением всего прискорбия ее величества и вызовом воротиться в Англию, где ему, как члену англиканского духовенства, будет дано доходное место каноника лондонского собора Святого Павла. Граф Лисстер тотчас исполнил волю великой государыни, которая всегда желала удержать Джона Ди в Англии и обратить его необыкновенный гений на пользу отечества и славу своего царствования. Жена доктора, получив письмо в Олите, уговорила Шелли отправиться с ним в Москву и склонить ее мужа к принятию столь лестного и выгодного предложения. Мистрис Ди дала ему еще другое письмо от себя, в котором она заклинала своего супруга не презирать звания лондонского каноника, потому что, по ее убеждению, из делания золота ничего не будет и они никогда не разбогатеют от алхимии.