Бывают дети-зигзаги - Гроссман Давид - Страница 39

• Предыдущая
• 39/70
• Следующая

— Выступай перед ней, — тихонько велел мне Феликс, сверля глазами Лолу Чиперолу.

Я? Выступать? Перед Лолой Чиперолой?

— Я не… Я…

— Амнон.

То ли оттого, что он первый раз назвал меня по имени, то ли из-за того, что мне было уже все равно…

— Да, Амнон. Пожалуйста, — попросила и Лола Чиперола. Мое имя она произнесла медленно, отчетливо проговаривая каждый слог.

И тогда в углу, среди комнатных цветов, возникла вдруг объемистая тень. И замахала мне обеими руками.

— Вот это да! — кричала Габи. — Ну, давай же! Выступи перед ней!

— Я не умею! — простонал я.

Тень выполнила выдающийся по неуклюжести прыжок и принялась рвать на себе кудрявые волосы. Я решительно замотал головой. Тень на секунду задумалась. Затем выпрямилась, подняла одну руку, а другую поднесла к глазам тем самым движением, каким обычно Габи изображала Лолу Чиперолу.

— Я ее боюсь! — пожаловался я.

— Восстань, Нуну Львиное Сердце! Я помогу тебе!

— Ага, умная! Легко говорить, когда ты не здесь. Я-то видел, как ты сама тряслась перед ней.

— Замолчи и слушай внимательно! Мы начинаем.

На дрожащих ногах я встал. Я не смотрел на Лолу Чиперолу. Я старался не думать о том, где я, о том, что она скинула свои роскошные сиреневые туфли и сидит передо мной босая, подобрав под себя ноги, совсем как обычная женщина. О том, что на мне юбка и девчачьи сандалии. О том, что все давно уже стало с ног на голову. Я не отводил взгляда от столика с цветами. Всеми силами воображения я надел на тень Габино извечное черное платье (черное ведь стройнит, вот она и не снимает траура по той стройной женщине, скрытой под жировыми складками), а сверху приладил круглую физиономию с носом-картошкой, и веснушки, и лягушачий рот, вечно смеющийся, и вспомнил, как она вдруг отвлекается от мытья полов или чистки лука и притихает, будто прислушивается к далекому зову, и я уже знаю, что будет дальше, и улыбаюсь до ушей, а Габи поднимает руку, медленно выпрямляется и начинает хриплым, глубоким, царственным голосом:

— О земля садов высохших… О ослепшие жаворонки…

И кланяется, скромно придерживая край платья, а в глазах стоят луковые слезы.

— И принца, его величества, нет, уехал он в черной карете, и как же я теперь назовусь ему верной, раз не последовала за ним туда до самого конца?

Я не помню, как начал повторять за Габи. Сначала у меня после каждого слова перехватывало дыхание, но постепенно голос мой окреп, набрал силу, и, кажется, я даже начал жестикулировать, как Габи, как Лола Чиперола…

Как я только посмел, откуда набрался наглости — выступить перед ней? Я слышал скрип кушетки, слышал звон бокала, но не видел ничего, только говорил и говорил, видимо, от усталости забыл стесняться. Хорошо, что Габи вещала из моей груди, была со мной, охраняла меня. Образ ее как-то слился с образом Лолы Чиперолы, смягчил его, будто уговорил ее во имя женской солидарности позаботиться обо мне, пока я здесь, в ее доме. Вот честно, после целого дня, проведенного с сумасшедший, непредсказуемым Феликсом, в присутствии Лолы Чиперолы, сдержанной и бесстрастной, я вдруг успокоился.

Я читал и читал, пока не дошел до того места, где Аарон Маскин, другой актер, должен был ответить Лоле Чипероле от лица короля-отца. Монолог закончился. И я вместе с ним. Обессиленный, сам от себя такого не ожидавший, я свернулся на кушетке. Теперь спать.

И услышал три медленных хлопка.

Мне аплодировала Лола Чиперола.

Она сидела на кушетке, опустив ноги на скамеечку, отодвинув в сторону бокал. В глазах ее стояли слезы. Не одна слезинка, как на фотографии со стены — настоящие слезы, они текли, оставляя на щеках дорожки, и я впервые подумал, что она, оказывается, уже немолода.

— Ты хорошо подготовился, мальчик, — произнесла она звучным и глубоким, как у Габи, голосом. — У тебя есть актерский дар. От природы. От рождения. — И повернулась к Феликсу: — Ты не спросил, от кого он унаследовал этот дар?

— Спросил. Он не знал. Есть одна девушка, Габи по имени, подруга его отцу, она учит его декламировать. Может, это от нее? — Феликс, похоже, сам удивился этому факту.

Я хотел было рассказать, какая Габи на самом деле, но постеснялся утомлять Лолу Чиперолу подробностями.

Она встала и опустила китайский абажур. Босиком обошла меня, разглядывая с величайшим любопытством. Я не смел шевельнуться. Помню, что немного расстроился из-за того, что она не так молода, как я думал. С чего я взял, что она ровесница Габи?

— Не будь ничьим поклонником, мальчик, — сказала она. На лицо ее лег золотистый круг света. — Ни один человек не заслуживает того, чтобы ему поклонялись.

Она по-детски вытерла рот тыльной стороной ладони, перчаткой из чистого шелка.

Я подумал, что такая женщина — знаменитая, любимая зрителями, гениальная — не может быть несчастной.

— Проклятая работа, — горько засмеялась она. Когда она проходила мимо меня, я почувствовал легкое прикосновение и вздрогнул: это ее легендарный шарф коснулся моей щеки. — Самые опасные профессии — те, что имеют дело с человеческими душами.

Она отлила немного вина из своего бокала в бокал Феликсу и подарила ему ослепительную сценическую улыбку:

— Может, легче быть воздушным гимнастом? Шпагоглотателем? Альпинистом? Тело всегда говорит одним и тем же языком. Тело не умеет лгать. А тот, кто всю жизнь использует свои чувства для того, чтобы заставить переживать других, — тот в конце концов теряет истинные чувства…

Она поднесла руку ко рту и села. Я не понял, говорила она на самом деле, от себя, или это был отрывок из какой-то пьесы и надо поаплодировать. На всякий случай не стал.

— Ну, а вы? Кто вы такие? Что привело вас ко мне?

— Ребенок — просто ребенок. А я — как положено: бродячий артист, фокусник. Вор. Вор денег и сердец.

— Ах вот оно что. Вор. — Лола Чиперола устало опустила голову. — Но красть здесь уже нечего. Разве что воспоминания.

И обвела рукой фотографии, висящие на стене.

— Воспоминания нельзя красть, — сказал Феликс. — Можно только подделать. Но для меня достаточно, что я подделываю свои.

— Объясни, — потребовала Лола Чиперола, и подвигала бокал туда-сюда, и покачала стройной, совсем девичьей ножкой.

— Что есть объяснять? — засмеялся Феликс. — Кто любит плохие воспоминания? Я стараюсь взять плохие моменты моей жизни и рисовать их красиво. Я делаю красивее всех женщин, которых любил в моей жизни. И преувеличиваю, сколько было денег в банках, которых я грабил.

Они разговаривали, не глядя друг на друга, не отрываясь от своих бокалов, и, несмотря на это, было между ними что-то общее, какая-то тайная связь, будто они знакомы много лет. И я, хотя и не понимал, что происходит, чувствовал, как они сдерживаются, чтобы не показать, что встретились после долгой разлуки.

— Но мальчик? Как тебе удалось привести мальчика, Феликс?

Я не заметил, когда он успел назвать ей свое имя. Наверное, не обратил внимания. Лола Чиперола вдруг выпрямилась и посмотрела на Феликса внимательно и испуганно:

— Феликс, тебе разрешили его забрать? Или ты снова взялся за свои…

— Мальчик? Мальчик приходил сюда сам, по своей воле. Верно, мальчик?

Я кивнул. Уже не было сил рассказывать ей с самого начала, как отец с Феликсом встретились и пожали друг другу руки, ну и так далее.

— Феликс! — Голос Лолы Чиперолы стал серьезным. — Посмотри мне в глаза! Ты позаботишься о нем? Не сделаешь ему ничего дурного? Это ведь не очередная твоя сумасшедшая выдумка? Феликс! Ответь мне!

Наступила тишина. Феликс наклонил голову. Я улыбнулся, чтобы успокоить ее, но почему-то ее крик проник мне в самое сердце и провернулся там, будто нож. Я подумал, что когда у меня появится минутка, перерыв между всеми событиями и разговорами, я разберусь с этими тягостными загадками, смогу прислушаться к тому вопросу, который все время вертится в голове: отчего мой отец так полагается на Феликса и где именно они встретились, ну, когда пожимали друг другу руки?..

• Предыдущая
• 39/70
• Следующая