Грозный. Буденновск. Цхинвал. Донбасс - Сладков Александр Валерьевич - Страница 6

Скопенко принимает нас в подземной своей резиденции, там, где живет разведбат. Тут же на койке напротив сидит заместитель комкора по тылу, улыбчивый, какой-то уютный полковник. Фамилия его Севастьянов. Он листает блокнот:

– Смотрите, я вот тут стихи написал…

Начинает монотонно читать. Про войну, про российских солдат, про подвиг. Потом вдруг оживляется:

– Нет, лучше всего ребята из огнебата написали, там, на стенах. Я даже пометил себе… Вот! «Дудаев, ты пидор!» Или вот еще: «Дудаев, тебе п…ц!» И главное, подпись такая конкретная: «Огнебат»!

Услышав про огнебат, Скопенко оживляется:

– Да, «химики» прибыли, это хорошо. С огнеметами дело быстрее пойдет. Огнебат кого хочешь уговорит сдаться.

Мы выпиваем по рюмочке и уходим в свой бункер.

– Эй, Сладков!

Я удивленно поворачиваюсь и с трудом разглядываю в полумраке Хромую Молнию. Мой оператор сидит на панцирной койке в самом углу бункера. В обнимку с огромным солдатом. Солдат такой большой, что даже Вадик с его габаритами выглядит средненько.

– Сладков! Ну-ка сделай нам коньячку!

И развязано машет мне рукой, как официанту. Возле операционной стоит сорокалитровая молочная фляга. Вот только вместо молока в ней трофейная золотистая жидкость. Я перекидываю через руку первую попавшуюся тряпку, зачерпываю эмалированной кружкой коньяк, и, лавируя между носилками, капельницами и кроватями, подхожу к Вадику и солдату. Солдат заходится в страшном кашле. Вадик протягивает ему коньяк:

– На, глотни.

Тот жадно пьет. Вадик по-отечески похлопывает его по плечу.

– Вообще-то тебя растереть надо бы, если по-хорошему. – И, уже обращаясь ко мне: – Геройский парень! Говорит, командира грудью прикрыл! Видишь, как после попадания в «броник» кашляет!

Между койками с ранеными к нам пробираются два автоматчика. Один тыкает солдата стволом в бок:

– Вставай, падла! Тебе тут уже коньяк носят! Давай обратно в зиндан, скотина!

Солдата уводят. Вадик остается сидеть с открытым ртом. Один из конвоиров уходя, бросает через плечо:

– Да мародерина он! По квартирам шарил. Командир приказал арестовать. Простудился взаперти, вот и дохает! Под суд его, суку, надо!

Вадик молча опрокидывает содержимое кружки себе в рот. Коньяк, по-моему, марки «Вайнах». Где-то рядом, на берегу Сунжи, стоит коньячный завод. Наши его поспешили взять в первую очередь. Теперь «горючим» обеспечена вся группировка. Коньяком моют руки, а бывает и ноги, растапливают печки и просто пьют, наконец. Вот воды мало. Зато есть яблочный сок. Опять же, трофейный. Каждый день привозят с консервного завода. Там этих запасов полно.

На кучу битого кирпича откуда-то из подвала вскарабкивается пьяный, заросший черной щетиной военный. В глаза бросается ослепительная белизна рубашки. Собственно, всей рубашки не видно. Лишь ворот выложен поверх грязного камуфляжа, как на пиджак. О! Косак! Женя. Начальник командного пункта ПВО корпуса. Ему откуда-то достался целый склад абсолютно новых, упакованных в целлофан белых рубашек. Вот Женя и меняет их каждый день.

Ехать на войну Косаку было не обязательно. У Дудаева была, конечно, своя авиация – но летчиков не было. А самолеты его наши бомберы и штурмовики пожгли. Но свое отсутствие в списках убывающих из Волгограда в Чечню Евгений Иванович Косак воспринял как личное оскорбление. И дошел до самого Рохлина. На него смотрели, как на умалишенного. Проще было трусов понять, которые бежали из корпуса вплоть до отправки последнего эшелона.

– Трактор! Где мой пулемет?

Трактор – это кличка Жениного ординарца. Он выволакивает на свет РПК.

– Товарищ полковник, у него затворная рама не двигается!

– Делай! Я журналистам хочу подарить!

Косак поворачивается ко мне. Запах не переработанного печенью коньяка бьет мне в нос, как хороший джеб:

– Саня, хошь пулемет?

– Да не, не надо.

– Ну тогда я Вадику отдам.

– А что, я возьму!

– Во! Молодец! А Куку я ружье охотничье подарю. У меня есть. Отвезешь его, Серега, домой, как трофей!

Кук дипломатично молчит. А Женя куда-то пропадает на минуту и появляется передо мной уже с автоматом:

– Саня, ну возьми хоть автомат! Духовский, трофейный!

Сзади его дергает за рукав подбежавший следом боец в каске и бронежилете. Лицо бойца измазано сажей, и он чуть не плачет:

– Товарищ полковник, отдайте, пожалуйста!

Женя разворачивает и бьет солдата кулаком по лицу.

– А чего ты спишь на посту? Вот подарю журналистам твой автомат, будешь знать!

Вадик наклоняется ко мне и шепчет:

– А че, отправим Кука домой на поезде. Возьмет он с собой пулемет. И ружье это охотничье!

– С ума сошел! Я не знаю, как отсюда живым выбраться, а ты уже, вон, о тюрьме мечтаешь.

Бах! У меня прям над ухом хлопает выстрел. Слышу возмущенные крики. Ну конечно, опять Женя. Взял и пальнул по стоящей на кирпичах трехлитровой банке с какой-то жижей. Она вдребезги. Блямс! Оказалось, это морпехи суп приготовили, чтоб своим на передовую нести. А тут Косак… Конечно, кому такое понравится, особенно на войне. Тут по пустякам-то люди стараются друг друга не злить. Дисциплина, Устав… Ага, как же… До прокурора далеко, а оружие вот оно, у каждого на руках. Хлоп – и свободен. Досадная случайность, кто разбираться будет. Война все спишет. Но Женю морпехи, похоже, прощают. Так, журят:

– Товарищ полковник, за это и по рогам получить можно.

– Ладно, ладно, ребята. Погорячился, простите…

Шлепаем по грязи за Скопенко. Идем к Рохлину на командный пункт. Мы здесь почти две недели, а линия фронта особенно вперед не продвинулась. Дворец под контролем боевиков. И центр города тоже. Все понимают: надо упереться, дожать. Но… Никак пока не получается.

Кто-то выкидывает на дорогу дымовую шашку. Завеса плотная, ничего не видно. Кричат в дыму:

– Выноси! Быстрее выноси! Сейчас опять шмалять начнет!

Скопенко придерживает нас, а потом с силой толкает вперед – как выпускающий на прыжках с парашютом:

– Бегом! Видишь, снайпер… Зацепил кого-то. Наши дымы пускают, чтоб раненых вытянуть.

Красное здание, частный дом. У калитки стоит человек. Даже не человек, а космонавт! Кожаная летная куртка, бронежилет невиданной конфигурации, оружие, как из «Звездных войн», шлем, как у мотоциклиста, только зеленый! Мать моя! Да по сравнению с нашей пехотой – это марсианин какой-то. Наконец-то в Грозный направили суперсолдат! Надерем теперь Дудаеву задницу!

– Стой, назад! – космонавт тычет меня пятерней в грудь.

– Это со мной. Пойдем, мужики! – космический воин нашего полковника не смущает, Скопенко смотрит на него снисходительно. Мы проходим в дом, и тогда он поясняет: – «Альфа» это. Спецназ ФСК. Степашина охраняют, он здесь, у Рохлина. А эти… Они сейчас с ним обратно в Москву уедут.

Вот оно что… А я-то думал, что мы суперсилы включили. Чтоб добить гадину. Под фанфары. Теперь понятно… Самим справляться придется. Как там в фильме про Корчагина: «Сынки! Подмоги не будет!» – «Ничего! Мы-то здесь!» По телеку уверяют: бандиты, мол… Ничего себе, бандиты. Вертолеты наши сбивают, танки жгут. Вон у нас сколько погибших. А с другой стороны, я согласен с Геннадьевичем. Кто еще нужен? «Непобедимая и легендарная»-то уже здесь! А мы все центр города взять не можем. Бандиты… Командует у них Дудаев, какой-никакой, а генерал. Начальник штаба – полковник Масхадов. Они здесь все закоулки знают. Это у наших одна карта на целый батальон.

Спускаемся в штабной подвал. Рохлин сидит за столом. Вместо скатерти карты. Телефоны, телефоны кругом. Степашин стоит перед столом и жмет руку какому-то жутко смущенному офицеру. Награды привез. А почему здесь? Почему в подвале, чуть ли не из-под полы? Три дня надо, чтоб взять и вывезти всех достойных в Кремль. Пусть сто камер снимают, а не одна, да и то случайная…

Степашин уезжает, Рохлин садится на панцирную кровать без матраса. Осипшим голосом говорит в объектив: