Были и небылицы (сборник) - Юрьев Сергей - Страница 13

• Предыдущая
• 13/17
• Следующая

Сушёными камбалами, которые использовались вместо ракеток, аборигены перебрасывали через сетку, сплетённую из толстых лиан, белый пушистый шарик размером с кулак боцмана Вухова с клипера «Легавый» или с мою голову. Вдруг после очередного удара хвост камбалы, за который держался абориген, с хрустом отвалился – видимо, парнишка не рассчитал силу удара. Мячик почему-то круто взлетел вверх, неожиданно расправил крылья и, набирая высоту, направился в сторону океана. Я чуть было не побежал за ним, но до меня вовремя дошло, что такой мячик у островитян не последний, а значит, я смогу без спешки исследовать это загадочное существо.

Язык аборигенов к тому времени я уже выучил и поэтому мог запросто спросить у вождя Чомпы:

– Чевоня поку летамба е? – что означало: «А есть ли у вас ещё такие белые пушистые пташки, которые благодаря чудесам дрессировки играют с вами в эту замечательную игру, которая привела меня в неописуемый восторг?»

– Е! – ответил Чомпа, что означало: «Конечно, есть, мой дорогой друг!»

Более простодушных и гостеприимных людей, чем жители Симбо-Самбо, я не встречал ни до, ни после посещения этого острова. Вождь сразу же повёл меня по тропинке в глубину джунглей, и уже через полчаса мы пришли на поляну, окружённую со всех сторон низкорослыми пальмами, на ветвях которых висело сотни пушистых шаров. Чомпа легонечко тряхнул один из стволов, и загадочное существо упало мне прямо в руки. Я тут же разглядел прижатые к тельцу крылья, маленькую голову и поджатые лапки. Упругие перья стояли дыбом во все стороны, и я понял, что благодаря им мячик был таким упругим и прыгучим. Минутного размышления мне хватило для того, чтобы понять, в чём тут дело. А дело было в том, что на острове в это время был холодный сезон, по местным меркам – просто мороз. Температура не поднималась выше + 30, и на это время птички, привыкшие к более жаркому климату, залегали в спячку, раздувшись, как раздуваются при морозе наши голуби. Именно в сезон холодов и проводили аборигены свою олимпиаду, потому что в другое время на острове невозможно было найти мячик для любимого вида спорта. Во время игры птичка отогревалась и просыпалась, и тот, кто последним касался её своей рыбной ракеткой, считался победителем.

Радушные хозяева, конечно, подарили мне одну такую птичку, которой я дал научное название «Волан теплолюбивый». К сожалению, корабли годами не заходят на остров, телефона у аборигенов тоже не было, поэтому и продолжать свой путь мне пришлось на том же самом надувном матрасике. Мимо острова протекало океанское течение, которое вынесло меня прямиком к берегам Южной Африки. Пока я плыл, сезон местных холодов закончился, и птичка, отогревшись, коварным образом покинула меня.

Самым прискорбным оказалось то, что, прибыв на материк, ни в одном географическом атласе я не смог обнаружить острова Симбо-Самбо. Видимо, остров во время великих географических открытий так и не был обнаружен ни одним из путешественников, а из тех, кто посещал его позднее, никто и подумать не мог, что в мире могут еще остаться неоткрытые острова. Так что попасть на Симбо-Самбо мне вряд ли удастся до следующего кораблекрушения.

Зато у меня есть две сушёные камбалы, из тех, что вождь Чомпа дал мне на дорожку. Они точно такие же, как те, которыми аборигены играли в свой теннис. Это и есть главное доказательство правдивости моих слов.

Большинство своих замечательных открытий я сделал, не выходя из кабинета. В свои научные экспедиции мне приходилось отправляться обычно лишь затем, чтобы воочию убедиться в том, что мне и так уже известно.

Однажды, стирая пыль с чучела пингвина, стоящего возле моего письменного стола, я пришёл к выводу, что если в природе существует нелетающая птица, то обязательно должны быть и летающие звери. Я сразу сообразил, где их следует искать: если нелетающие птицы в основном живут на крайнем юге, то летающие звери должны встречаться на крайнем севере.

Я тут же оделся потеплее и на попутном самолёте отправился в сторону Северного полюса. Мой знакомый лётчик Ваня Прищепкин как раз затеял беспосадочный перелёт из Вологды в Канаду, и нужное мне место оказалось как раз по пути.

Неожиданности начались ещё в полёте. Ваня категорически отказался делать посадку на полюсе, заявив, что перелёт беспосадочный и высадить меня он не может. В конце концов ему пришлось пожертвовать мне свой парашют, и он улетел, пообещав забрать меня на обратном пути.

Как только я на прощание помахал Ване рукой и собирался уже раскрыть парашют, как вдруг упал на что-то мягкое и белое. Когтистая мохнатая лапа тут же попыталась вычесать меня из шерсти, но я угодил прямо в середину спины этого неведомого существа, и оно, как ни старалось, не смогло до меня дотянуться. Тогда летучий зверь, не меняя направления полёта, перевернулся на спину, опрокинул меня вниз и, конечно же, бросился ко мне, щёлкая зубами. Видимо, он решил, что я – его законная добыча. Только теперь, на расстоянии, я разглядел огромного белого медведя, у которого крылья росли от самых ушей.

Снизу ко мне стремительно приближалась ледяная равнина, сверху – беспощадный хищник, и мне ничего не оставалось делать, как раскрыть-таки парашют – и вовремя! Когда с громким хлопком раскрылся здоровенный красный купол, неведомый зверь, который решил было на меня поохотиться, дал дёру и стремительно скрылся за горизонтом. Он улетел так быстро, что на том фотоснимке, который я успел сделать, видна только маленькая белая точка на фоне голубого неба.

Опустившись на лёд, я разложил на нём свой красный парашют, чтобы Ване Прищепкину было легче меня обнаружить, и начал размышлять. При моём огромном опыте исследователя не трудно домыслить то, что не успел разглядеть. Я немедленно пришёл к выводу, что эта разновидность белого медведя могла возникнуть только в самых холодных местах Арктики, где одна только густая шерсть не могла спасти зверюгу от страшной полярной стужи. В конце концов уши у них отрасли до размеров одеял, в которые они заворачивались сами и укутывали своих детёнышей. А в более тёплую погоду (ведь даже – 20 градусов для белого медведя – страшная жара) они пользовались гигантскими ушами как веером, и однажды случилось так, что один из этих медведей, размахивая ушами, неожиданно для себя самого взлетел.

Я назвал открытое мною животное «Медведь полярный ухокрылый». Пока никому, кроме меня, не удалось его увидеть, но, зная мою правдивость, весь учёный мир безоговорочно поверил в его существование.

Всем известно, что змеи, ящерицы, крокодилы и прочие пресмыкающиеся в момент опасности могут запросто отбросить хвост, чтобы не мешал убегать. Хвостом, особенно длинным, можно легко зацепиться за кусты и прочие неровности земной поверхности. Мой старый знакомый, профессор Докембри, обнаружил, что хвосты в критическую минуту оставляли даже динозавры. Он нашёл на Аляске целое кладбище огромных хвостов. Этим он доказал, что тогда, миллионы лет назад, были звери и пострашнее гигантских ящеров – если динозавры теряли хвосты, значит, им было кого бояться.

Но всё-таки самое замечательное открытие, связанное с отброшенными хвостами, сделал я. Мне удалось обнаружить ужа хвостоголового.

Однако расскажу всё по порядку… Меня всё время мучила одна загадка: как известно, змеи откладывают яйца, но не высиживают их, как это делают, например, курицы. Змеи, проживающие в жарких странах, обычно, отложив яйца, зарывают их в тёплый прибрежный песок. Там зародышам не холодно, и змеёныши благополучно вылупляются. Но как сохраняется змеиное потомство в наших северных лесах – до сих пор оставалось тайной.

В прошлом году, осенью, я решил немного отдохнуть от своей трудной и опасной работы. А лучший отдых для звероведа-путешественника, как известно, сбор грибов в глухих лесах под Вологдой. Гриб – это не зверушка какая-нибудь, на него в засаде сидеть не надо. У меня феноменальная память, и поэтому, двигаясь по лесу, я не брал грибы сразу, а просто запоминал, где они растут, чтобы собрать их на обратном пути. Кому охота таскаться по лесу туда-сюда с полной корзинкой…

• Предыдущая
• 13/17
• Следующая