Берег черного дерева и слоновой кости (худ. С. Яровой) - Жаколио Луи - Страница 35

• Предыдущая
• 35/64
• Следующая

Лаеннек нашел молодых людей при дворе властелина Верхнего Конго и, освободив их, намеревался препроводить сухим путем в Габон, место их назначения. Чиновника звали Гиллуа, а офицера — Барте.

Предприятие это было не из легких, но нашим путешественникам не было выбора. Путь этот представлял невероятные трудности, тем более что тогда было как раз дождливое время года, и все долины Нижнего Конго на протяжении свыше пятисот миль были залиты водой, представляя собою сплошное необозримое болото, в которое не мог безнаказанно отважиться проникнуть ни один европеец.

Даже девственные леса были затоплены водой, и в этой зловонной тине кишели в огромном количестве гиппопотамы, крокодилы, змеи и разные гады, затруднявшие еще более и без того невероятно трудный путь сквозь сплошную сеть лиан и отравлявшие до последней степени крайне вредный и зараженный всевозможными болезненными миазмами воздух этих лесов.

После основательного совещания, на котором мнение двух негров и Лаеннека естественно взяло перевес над мнением Барте, намеревавшегося было следовать по течению Конго до Малимбы и затем подняться вверх до Габона на первом появившемся судне, которое будет туда отправляться. Но несмотря на то, что речной путь был прямее, пришлось от него отказаться, и было решено покинуть судно при слиянии Конго с рекою Банкора и идти в глубь страны.

Негр Кунье, который в детстве исходил все страны со своим отцом, погонщиком невольников, утверждал, что, следуя вверх по течению Банкоры до Маконгамы и затем по прямой линии в направлении озера Замба, они должны будут встретить на пути целый ряд достаточно возвышенных плато, поросших густыми лесами, через которые, однако, пролегают тропы, проложенные невольничьими караванами или же караванами туземцев, отправлявшихся в поиски за гвинейскими пальмами, из которых добывается драгоценное растительное масло, являющееся самым важным предметом торговли Центральной Африки. Таким образом являлась возможность пройти там, где проходили эти караваны.

Правда, в этих громадных пустынях путешественники рисковали встретить таких страшных врагов, как гориллы, дикие слоны, громадные и безгривые экваториальные львы, пантеры, леопарды и столь опасные африканские тигровые кошки, свирепые, коварные и сильные, нападающие всегда исподтишка и невзначай. Но ведь все эти враги человека обитают точно также по берегам Конго; зато здесь было то преимущество, что путешественники избегали болот и страшных злокачественных лихорадок, распространяемых испарениями реки.

Гиллуа, упомянув о печальной участи экспедиции Токкая, все члены которой погибли один за другим в течение нескольких дней на берегах Нижнего Конго, а также о всех попытках подняться до истоков этой реки, предпринятых до сих пор и оставшихся бесплодными по той же причине, окончательно разбил последние возражения Барте, который вынужден был сознаться, что та же участь грозит и им, в том случае, если они достигнут берегов Нижнего Конго, а потому, без сомнения, лучше было подняться к экватору и попытаться пройти сухим путем по плоскогорьям.

Не переставая совещаться, все усаживались в маленький туземный челнок, род пироги, выдолбленный из древесного ствола, который наши путешественники покинули с полчаса тому назад, чтобы наскоро приготовить себе ужин. Кунье собирался уже оттолкнуть лодку от берега, как Лаеннек остановил его, напомнив, что нет еще Уале.

Человек пустыни, как называли его африканцы, свистнул; в ответ послышался собачий лай, и несколько минут спустя, громадное животное появилось в высокой траве, с окровавленной пастью и держа в зубах обглоданную кость. Одним прыжком очутилась собака в лод-ке, которая покачнулась от ее тяжести, и ворча легла у ног своего хозяина.

— Ну, Уале, — сказал Лаеннек, лаская ее, — кажется, охота была удачна сегодня?

Собака опять глухо заворчала.

— Она, должно быть, встретила зеленого сенона, обезьяну, до которой она очень лакома, — продолжал Лаеннек, как бы объясняя своим товарищам странные ухватки Уале.

— Вы разве всегда предоставляете вашей собаке самой искать себе пищу? — спросил Барте.

— Когда мы останавливаемся в деревнях, она питается около нас, и Буана приготовляет ей кашу из проса с кислым молоком, которую Уале очень любит. Но когда мы путешествуем, собака должна сама добывать себе пищу; я это делаю не без цели: привычка воевать с дикими зверями, чтобы прокормить себя, делает

Уале до того свирепым, что он не боится ни зверей, ни людей и будет защищать нас и против льва, и против кумиров.

— Это что такое?

— Кумирами называют негров, прогнанных изо всех деревень за какие-нибудь преступления; они собираются бандами и грабят караваны, нападают на искателей пальмового масла, которые заблудятся; словом, разбойничают в лесах, и могу уверить вас, что Уале питает особую ненависть к людям этого рода.

— Неужели вы думаете, что мы можем встретить этих кумиров на дороге?

— Их самих нам опасаться нечего, это раса шакалов, которую я презираю, и потом, они меня знают очень хорошо и не решатся попасться мне навстречу, но они могут поднять против нас какое-нибудь племя дикарей, и тогда…

Лаеннек кончил свою фразу движением головы по своей привычке.

— И тогда? — спросил Барте.

— Мы будем принуждены взяться за карабины, и вы увидите, что и Уале сделает свое дело; он известен так же, как и я, на берегах Конго; а во всех негритянских деревнях мою собаку называют Соле Явуа, чертова собака; Уале уже спасал мне жизнь раз двенадцать.

— Он очень опасен?

— Посмотрите на его необыкновенный рост, сильные мускулы, воловью шею, голову, круглую как шар, глаза, налитые кровью, широкий нос и острые клыки, и скажите мне — не нарочно ли создана эта собака для того, чтобы нападать на врагов; я уже вам сказал, что в своем ошейнике с железными остриями она не боится льва.

— Я никогда не видал такой собаки, — сказал Гиллуа, который, оставаясь в задумчивости до сих пор, вмешался теперь в разговор, — это, должно быть, один из последних потомков той породы собак, обладая которыми древние сражались с тиграми.

— Я не знаю происхождения Уале, — продолжал бывший моряк, — его мне дали щенком португальские торговцы невольниками, которым я оказал услугу. В обыкновенное время это самое кроткое животное, оно позволит ребенку теребить его, но когда мы странствуем, горе бродягам и всем злоумышленникам! Человек никогда не освобождался из ее когтей живым.

Во время этого разговора Кунье, ждавший сигнала к отъезду, небрежно поднял кость, которую собака уронила на дно лодки, и хотел бросить ее в реку, но вдруг подал кость Лаеннеку.

— Что такое? — спросил тот.

— Узнаете вы, какого зверя растерзал Уале сегодня?

— Что мне за нужда! Бери весло, пора выбраться на середину реки, нехорошо оставаться у этих берегов, когда настанет ночь.

— Господин, — продолжал негр, — это кость человечья.

При этих словах Гиллуа и Барте задрожали от ужаса.

— Кость человечья, — сказал тихим голосом начальник маленького каравана, — когда так, пора отсюда убираться; опасность ближе к нам, нежели я думал, потому что Уале никогда не нападает по-пустому…

Лодка отчалила от берега и быстро выдвинулась на середину реки.

Настала ночь… Одна из тех безлунных ночей на экваторе, которые не позволяют даже самому зоркому глазу различить малейший предмет. Каждый путешественник занял свое обычное место: Лаеннек у руля, молодые люди на середине лодки, а Буана и ее товарищ на носу, поочередно гребли, сменяясь каждый час.

Под влиянием волнения, вызванного загадкой Кунье и словами Лаеннека, никто не прерывал молчания, последовавшего за отъездом, и странник во африканским пустыням, которому следовало бы успокоить, объяснив свою мысль, всеобщие опасения, возбужденные им, казался погружен в себя до такой степени, что не заботился о движении пироги.

— Он разговаривает с духами своих предков, — сказала Буана на ухо Барте, — не будем ему мешать, — и молодая негритянка тихо встала, взяла машинально весло, оставленное ее господином, и через несколько секунд подвела лодку к песчаной отмели, которую ее рысьи глаза приметили среди реки.

• Предыдущая
• 35/64
• Следующая