Тайны смутных эпох - Баландин Рудольф Константинович - Страница 67

• Предыдущая
• 67/94
• Следующая

Впрочем, нечто подобное в виде исключения бывает и в сообществах животных. Известная исследовательница поведения обезьян Левик-Гудолл наблюдала, как один шимпанзе, занимавший низкое положение в группе, поднялся на вершину власти благодаря своему умению производить дикий грохот, колотя по пустым канистрам из-под бензина. Убедительная модель возвышения демагога в демократическом обществе…

Однако вернемся к нашей теме. Естественно полагать, что смута не возникнет в том случае, если общество в основном ориентируется на более или менее определенный и осознанный (тоже – более или менее) идеал. И тут возникает любопытная ситуация.

Представим себе, что такой идеал наиболее примитивный – материальный. Что произойдет в таком случае? Ведь в любом государстве существуют социальные слои, резко различающиеся по уровню материального благосостояния. Логично ожидать, что наименее обеспеченные, наиболее обездоленные слои населения вступят в конфликт с богатыми и обеспеченными, а уж тем более с обладающими избытками материальных благ.

Выходит, преобладание идеала материального благополучия чревато серьезными социальными катаклизмами, когда лозунги типа «грабь награбленное!» найдут незамедлительный отклик в массах.

Иное дело, когда общественный идеал возвышен и отрешен от простейших потребностей личности: например, величие государства, любовь к родине или популярное – «свобода, равенство, братство». Прагматик может скептически отметить: но ведь это все иллюзии, мечтания. На это следует возражение Густава Лебона:

Только высокие (добавим – и недостижимые) идеи могут объединять общество; низкие побуждения его разъединяют и грозят смутой. Надо только оговориться, что низость идеалов выражается не в призывах грабить награбленное и, тем более, добиваться справедливости. Определяющим является показатель духовного состояния именно высокопоставленных слоев общественной пирамиды. На что они ориентированы не на словах, а в делах, не в призывах к другим, а в собственном поведении? Вот вопросы, от ответа на которые во многом зависит смутное время.

Так называлась во многом пророческая статья Дмитрия Мережковского, опубликованная до революции. Она, как нам кажется, во многом предсказала великую смуту 1917 года.

Многие из современных читателей увидят сходство этой работы с «Собачьим сердцем» Михаила Булгакова. Мол, речь идет о «безродном пролетарии», претендующем на власть в обществе и готовом ради этого пойти на любые подлости и преступления. Примерно так должен думать интеллектуал-«россиянин», пропитанный антисоветской пропагандой конца XX века.

Может показаться странным, что эта знаменательная и принципиальная статья не была включена в «Избранное» Д. Мережковского, составленное А. Горло и изданное в 1989 году в Кишиневе. Это произошло, скорее всего, не случайно, ибо составитель, извергавший проклятья в адрес советского государства, был знаком со статьей и понимал, что она разоблачает вовсе не пролетариат, а мещанскую буржуазию, озабоченную лишь личным комфортом и благополучием.

Можно отметить, кстати, и то, что пресловутый Шариков из «Собачьего сердца» является не столько отрицательным, сколько страдающим и одурманенным пропагандой персонажем, тогда как едва ли не единственный отрицательный герой повести – Швондер.

Мережковский писал о торжестве мещанского духа, пагубного для культуры, нормальных общественных отношений, человеческой личности. По пророчеству Мережковского, наступает царство Грядущего хама: «Одного бойтесь – рабства, и худшего из всех рабств – мещанства, и худшего из всех мещанств – хамства, ибо воцарившийся раб и есть хам… – грядущий Князь мира сего».

Это было сказано в начале ХX века в предреволюционной России и нашло свое полное воплощение в России второй половины XX века, завершившегося великой смутой. Мережковский не имел в виду традиционное толкование мещанства в смысле – горожане. Он уточнял: «Мещанство – самодержавная толпа сплоченной посредственности»; «мещанство – окончательная форма западной цивилизации».

Мережковский одним из первых в России заговорил о демократии западного образца как власти толпы, осредненного мелочного и лишенного высоких идеалов человека, который сводит жизнь «на интересы торговой конторы или мещанского благосостояния». Упований марксистов на победу и власть пролетариата он не разделял, резонно полагая, что такая победа окажется временной, ибо городской пролетариат «весь пройдет мещанством».

Не произошло ли именно так в СССР? Только не забудем, что Грядущий хам – это не пролетарий и революционер, а именно «мурло мещанина», говоря словами Маяковского, пьесы которого «Клоп» и «Баня» подтвердили верность опасений Мережковского, вовсе не отвергавшего революцию. Он утверждал, что свободу нельзя получить по приказу начальства; ее можно только завоевать, доказав, что ты достоин свободы: «Нет, не свободен освобождаемый и не освободивший себя народ. Свобода – не милость, а право».

Вспоминается из «Фауста» Гете: «Лишь тот достоин счастья и свободы, Кто каждый день идет за них на бой!»

Тем, кто осознанно жил в России конца ХX века, покажутся актуальными слова Мережковского: «Какая самодовольная пошлость и плоскость в выражении лиц! Смотришь и «дивишься удивлением великим», как сказано в Апокалипсисе: откуда взялись эти коронованные лакеи Смердяковы, эти торжествующие хамы?»

Писатель приметил черты опошления прежде всего западной цивилизации, достигшей уже тогда, столетие назад, вожделенного сытого рая, «Срединного Царства» (по Мережковскому) самодовольного мещанства. Что еще желать в таком состоянии, кроме добавочной доли благ, кроме максимального удовлетворения своих постоянно растущих материальных потребностей? У русского неспокойного человека возникают злые мысли: «Социализм без революции, лев без когтей, социализм, переваренный в страусовом желудке буржуазии… в земном раю мещанства».

В то же время писатель задает резонный вопрос: «нет ли праведного, мудрого, доброго, святого мещанства?» И хочется ответить: конечно же – есть. Мещане бывают разные, и если они составляют определенную среднюю часть общества, то можно ли обойтись вовсе без такой середины, пусть бы даже и посредственной, не отличающейся ни талантами, ни бунтарским духом, столь необходимым для творчества.

Значит, все дело в торжествующем, агрессивном, претендующем на власть, насаждающем свои идеалы мещанстве – воинствующем, а не смиренном. Против такого активного и самодовольного, жаждущего власти мещанина, Грядущего хама и выступал Мережковский. Тогда это был Грядущий, а ныне стал Явленным и поистине торжествующим в России, прибравшим к рукам ее богатства и продавшим их за бесценок ради собственной выгоды.

Предреволюционная духовная смута, поразившая русское общество, определялась, как нам представляется, распространением идеологии низменного мещанства, Грядущего хама: не столько столкновением идей, сколько торжеством безыдейности, безверия (а не атеизма), отстранением от высоких общественных идеалов.

В нынешнее время, когда постоянно обеляется Белое движение и очерняется Красное, столкнувшиеся в Гражданской войне, может показаться странным, что победа оказалась на стороне «плебеев», а не «благородных». Но в том-то и дело, что идеалы, которые провозглашали (хотя и не всегда, конечно, реализовали) большевики, были ясны, актуальны и заманчивы: «Власть – рабочим, земля – крестьянам (вообще-то лозунг эсеров), хлеб – голодным, мир – народам». В то же время провозглашалась и дальняя, вполне утопическая идея о светлом и справедливом коммунистическом обществе.

• Предыдущая
• 67/94
• Следующая