Тайны смутных эпох - Баландин Рудольф Константинович - Страница 57

• Предыдущая
• 57/94
• Следующая

Однако самозванцы конца XX века вносили сильнейшую смуту в умы главным образом вполне образованных интеллектуалов и служащих. Основная масса народа оставалась равнодушной к подобным идейным вывертам.

Иная ситуация была в 1772 году. Наиболее образованная часть общества отдавала себе отчет в том, что царь свергнут и убит, а опорой власти служит дворянство. Но в народе крепла вера в «своего царя», заступника за простой люд. Это понимал Емельян Пугачев, решивший использовать смуту для того, чтобы организовать восстание.

Осенью 1772 года он перебрался на Яик, где еще продолжались волнения казаков. Осмотревшись, он «признался» одному казаку, будто является царем Петром Федоровичем. Слух постепенно распространялся среди казаков, о чем было доложено начальству. Пугачева схватили и посадили в тюрьму. Однако ему удалось бежать, и уже ничего не оставалось, как открыто заявить о своих правах на российский трон. Он пообещал казакам восстановить их старинные порядки и предоставить им дополнительные льготы.

Безусловно, далеко не все были введены им в заблуждение. Тем более что власти поспешили сообщить, что он – самозванец, донской казак. Ближайшие соратники Пугачева вряд ли сомневались в этом. Для них этот вопрос не был принципиальным. Если нет законного государя, а на троне утвердилась немка, то почему бы не поставить вместо нее русского казака?

Емельян Пугачев проявил себя хорошим организатором, и в его окружении было немало талантливых людей. Среди них выделялся Падуров – один из депутатов от казачества в «Уложенной комиссии», созванной в Москве Екатериной II для либерального прикрытия своей крепостнической политики. Там Падуров ознакомился с идеями французских просветителей, что отразилось в наказе от казачества, в составлении которого он принимал участие.

В отличие от Разина, не поднявшегося в своей деятельности выше казацких анархических стереотипов, Пугачев понимал важность социальной организации. Он попытался даже создать государственный аппарат восставших и придавал большое значение агитации и пропаганде. Он решительней, чем Разин, выступал против бесцельного разрушения и постарался, хотя и безуспешно, наладить военное производство на уральских заводах.

Как обычно бывает при стихийных народных восстаниях, разрушительные действия удаются гораздо лучше и радикальней, чем созидательные. Ненависть рабочих к каторжному заводскому труду была так велика, что они в большинстве случаев громили все заводское хозяйство.

Пугачевское восстание, в отличие от разинского, быстро приобрело ярко выраженный крестьянский характер. По мере того как оно охватывало новые районы, роль яицких казаков сокращалась. Многие из них не захотели оставлять свои земли (только в пугачевском руководстве они оставались в большинстве).

Была у пугачевщины еще одна важная отличительная черта: в восстании участвовали почти все сословия (работные люди, горожане, духовенство), а также представители разных национальностей – башкиры, киргизы, черемисы. Старообрядцев он привлек тем, что обещал пожаловать «древним крестом и бородой». Но больше всего благ обещал он в манифесте сентября 1773 года казакам, жалуя их «рякою с вершины и до усья, и землею, и травами, и денежным жалованьям, и свинцом и порахам и хлебным провиянтам».

Пугачев стал народным вождем, предводителем крестьянского восстания. Он был, конечно же, не революционером в полном смысле слова, а, как выразился И.В. Сталин, – «царистом». Но в тогдашней России иначе и не могло быть. Однако главнейший пункт его политической программы с полным основанием можно считать революционным: целью своей он провозглашал уничтожение дворянства как класса.

В манифесте, составленном после взятия Саратова летом 1774 года, Пугачев провозглашал: «Я – ваш законный Император. Жена моя увлеклась в сторону дворян, и Я поклялся Богом истребить их всех до единого. Они склонили ее, чтобы всех вас отдать им в рабство, но Я этому воспротивился, и они вознегодовали на меня, подослали убийц, но Бог меня спас».

Он стремился не только захватить власть в стране, но и изменить социальную структуру. Хотя, конечно же, в то же время признавал незыблемость царского самодержавия. По его мысли, царь должен был выражать интересы не дворянского меньшинства, а крестьянского большинства.

Согласно этим представлениям, система правления в России предполагалась монархической по форме и анархической по содержанию. Об этом можно судить по его манифесту от 31 июля 1774 года, где говорилось:

«Сим именным указом с монаршим и отеческим Нашим милосердием, всем находящимся прежде в крестьянстве и подданстве помещиков быть верноподданными рабами собственно нашей короны и награждаем древним крестом и молитвою, и головами и бородами, вольностью и свободой, не требуя рекрутских наборов, подушных и прочих денежных податей, во владения землями, лесными, сенокосными угодьями, рыбными ловлями, соляными озерами без покупки и без оброку».

Каким образом все это можно организовать, он не указывал, зато провозглашал метод революционного террора по отношению к дворянам, с которыми надо поступать так же, как они поступали с крепостными: ловить, казнить и вешать. После чего в стране воцарятся мир и покой, «кои до века и продолжаться буд ут».

Проще всего оказалось организовать «революционный террор» и разорять, грабить и разрушать помещичьи усадьбы, крушить фабрично-заводское хозяйство. Народная стихия в этом отношении подобна природной. Надо только иметь в виду, что и противная сторона, дворянство, не менее жестоким образом расправлялось с восставшими крестьянами, а крепостной гнет, на котором держалось их благосостояние, был подлинным и часто беспросветным рабством.

По словам А.С. Пушкина, произошел «мятеж, начатый горсткой непослушных казаков, усилившийся по непростительному нерадению начальства и поколебавший государство от Сибири до Москвы и от Кубани до Муромских лесов». Но кое в чем можно не согласиться и с Александром Сергеевичем. Распространение казацкого мятежа и превращение его в народное крестьянское восстание зависело не от нерадения местного начальства, а от его беспомощности перед лицом массового движения. Это была, можно сказать, гражданская война.

Она оказала заметное влияние не только на русскую, но и на европейскую, а отчасти и на мировую историю. Ведь одновременно с этим восстанием боролись за свою независимость североамериканские колонии Англии, создавшие свое государство. Считается, что победе американской революции способствовали тогдашние враги Лондона – Франция и Испания. Но вряд ли устояла бы американская держава, если бы Екатерина II исполнила просьбу английского короля, оказав ему помощь русскими войсками.

В то время эти войска передислоцировались с фронта окончившейся русско-турецкой войны во внутренние области России для подавления пугачевского восстания. По-видимому, только по этой причине Екатерина II отклонила просьбу английского короля. Ей приходилось сражаться за сохранение собственного государства.

Североамериканские повстанцы остались победителями. А русским бунтарям была уготована страшная доля. Сжигались деревни, виселицы на плотах плыли по Яику и Волге, на Болотной площади в Москве торжественно казнили Пугачева.

Когда парижские бунтари полтора десятилетия спустя взяли Бастилию, перед русской императрицей вновь встала тень донского казака, поднявшего пол-России на грозное восстание.

Она не решилась послать русскую армию к границам революционной Франции. По тем временам это была лучшая армия Европы, и она смогла бы справиться с восставшими. Была бы задушена в зародыше французская революция, про которую Ленин сказал, что весь XIX век был ее продолжением.

Тут кстати вспомнить пушкинское: «Не приведи Господь видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Из этого нередко делают вывод, будто в отличие от всех прочих, русский бунт какой-то особенно ужасный, словно чем-то лучше, «цивилизованней» были бунты и революции в Англии, Франции, Германии. В этом отношении восстание под руководством Пугачева не было исключением.

• Предыдущая
• 57/94
• Следующая