Антиатеизм как замена антисемитизма в посткоммунистической России (СИ) - Сарапульцев Петр Алексеевич - Страница 5

В общем, пусть ещё не в окончательной форме, пусть и постепенно, но начинается возвращение к тоталитарным принципам советского государства, для которого люди были лишь легко заменяемыми винтиками в государственной машине, у которых «вместо сердца пламенный мотор». И вот уже православная патриотка гордо заявляет в центральной печати: «Звезда поднялась благодаря кресту. СССР построили на христианской способности к самоотречению... Звезда — наше прошлое. Крест — прошлое, настоящее и будущее. Не победила бы Красная армия — не выжила бы православная Русь. Не помог бы Господь — не дошли бы до Берлина солдаты, кричавшие: „за Родину, за Сталина!“...

На каждом шагу сталкиваюсь с интересной закономерностью: презирающие советское, как правило, равнодушны и к русскому... Советское не падало с неба, не завозилось инопланетянами, оно — производное от русского... Нам дан счастливый шанс — двойной крепости, опоры на две точки... уважение к лучшему, что под звездой создано, — дело святое... Поумнеем — научимся и звезду в обиду не давать... Крестам со звёздами воевать незачем. Другая нам требуется война — с разной мерзостью в собственных душах. Мерзостью, которая и крест чернит, и звезду позорит»^[6].

Хочется верить, что Елена Ямпольская, использующая, судя по тексту, термин «русское», как синоним «православное», сама не поняла, что она, пожалуй, впервые в нашей публицистике, все «прелести» советского режима объявила исходящими из дореволюционного православия.

Если бы подобная статья была опубликована в газете православных коммунистов (как ни странно выглядит это сочетание, для партии, с самого начала своего существования отстаивавшей материализм), то в этом не было бы ничего удивительного. Хотя ларчик может открываться просто, если учесть глубокие переживания по поводу в принципе формального факта (замены советского названия правоохранительных органов милиции на общепринятое в мире название «полиция») непосредственного начальника Елены Ямпольской — президента редакции «Известий» Владимира Мамонтова: «Для меня, например смена названия — это элемент разрыва с СССР, с советской действительностью. Хорошо это или плохо — не знаю. Но всякий разрыв преемственности с СССР ощущается болезненно»^[21].

Поведение чиновников, — не важно от искусства, или от экономики, — в принципе понятно: недаром зачастивших в храм по праздникам бывших секретарей горкомов-обкомов, «выкрестов из партии в православие», всегда готовых колебаться вместе с линией партии (не важно называется ли она коммунистической или демократической), называют в народе «подсвечниками». Но почему к религии так потянулись простые граждане, которые в Советском Союзе считались убеждёнными атеистами? Тем более, что атеизм на протяжении добрых 70 лет являлся официальной идеологией советского государства.

А дело в том, что Стране Советов, активно приучавшей своих граждан к двуличию — умению публично говорить одно (то, что одобряется властью), а думать другое — большинство простых гражданах воспринимали атеизм просто как очередной и не всегда любимый урок в школе или институте. Тем более что начётническая пропаганда атеизма обычно ограничивалась голыми лозунгами. В качестве доказательства и примера можно привести интересную ситуацию с одной из студенток, вызванной на комсомольскую проработку после того, как её увидели, входящей в церковь. В ответ на вопрос: «Как же вы тогда сдавали философию и атеизм, если верите в бога?», она ответила: «Но ведь меня спрашивали лишь то, что написано в учебнике, но никто не спрашивал — верю ли я в то, что там написано». Так что настоящих атеистов в стране советов было не больше, чем во всех других достаточно развитых государствах.

По той же причине и истинно верующих людей в новой России, вероятно, гораздо меньше, чем в других христианских государствах, ибо «сегодня примерно 96% крещёных об основах веры имеют самое смутное представление»^[22], а потому, по мнению профессора Московской духовной академии Алексея Осипова: такой «человек воспринимает Крещение просто как магический обряд, чтобы не болеть, чтобы удачно жениться, поступить на хорошую работу»^[22]. И потому, будучи действительно религиозным человеком, он искренне возмущается тем, что «сейчас восприемник (крестный родитель) за младенца обещает отречься от сатаны, ну как можно это обещать за младенца?!»^[22].

Но кто всё-таки остался атеистом в новой России? В первую очередь это представители естественнонаучной интеллигенции. Поскольку для того, чтобы стать истинным атеистом, необходимо иметь не только высокий интеллект, но и хорошее образование, причём не столько гуманитарное, сколько естественнонаучное. Не случайно так много воцерквлённых среди журналистов, имеющих в большинстве только филологическое образование.

А для того, чтобы отвергнуть христианство необходимо, по-мнению Генриха Лео, «обладать поистине разъедающим и разлагающим разумом... так евреи, с начала времён и по сегодняшний день, превращали всё, что попадало в зону их духовной активности, в абстрактное обобщение». Только атеисты, как и евреи (по Земмелю): «всегда исследуют знакомые предметы так, словно видят их впервые, задают вопросы, которые никто не задаёт, расспрашивают о том, чего спрашивать не принято, и опровергают всё неопровержимое».

С этим в принципе согласен и Патриарх Кирилл, заявивший на проповеди в Днепропетровске: «Учёные воспринимают послание Церкви не сердцем, а умом и воспринимают его критически. И не потому, что люди плохие, а так устроена голова учёного, ведь наука развивается там, где ставится под сомнение существующее положение вещей».

Тем не менее, возможность сомнения в учении церкви, с точки зрения глубоко религиозного человека, не может не быть доказательством моральной развращённости, ибо «программа нравственного поведения человека заложена в него Всевышним». А раз так, то по убеждению Патриарха Кирилла, «особую ответственность за постигшую страну трагедию несёт российская интеллигенция, заражённая безбожием прослойка, присвоившая себе право определять судьбу жизни народа»^[23].

Трудно, а вернее невозможно согласиться с этим обвинением. В первую очередь потому, что именно дореволюционная интеллигенция, которую вождь коммунистов (В. И. Ленин) считал «говном», в основном и пострадала от большевистского переворота. Именно её представителей в первую очередь расстреливали, сажали в лагеря и выдворяли пароходами из России. По самым скромным подсчётам только в первые годы советской власти было уничтожено или изгнано из государства больше 2 млн. наиболее интеллигентных людей. Преследование всех без исключения религиозных конфессий советской властью представляло собой скорее выдавливание одной религии другой, в частности коммунистическая религия, опираясь на помощь государственной машины, избавлялась от своих конкурентов.

Интересно, что у новообращённых прозелитов христианства, в отличие от патриарха, не хватает смелости обвинять во всех грехах дореволюционную интеллигенцию, зато их обвинение распространяется уже на интеллигенцию периода оттепели. Вот как это выглядит в статье Елены Ямпольской^[6]: «неохватна масса симулякров, наблюдающих за жизнью сквозь кухонные жалюзи. Помогавших разрушать советское — не для того, чтобы вернуть русское, а просто из мелкого пакостного любопытства. Вытягивай по кирпичику — глядишь всё здание рухнет». И это о той массе интеллигенции, у которой может быть действительно долго не хватало смелости, а, скорее всего, просто хватало осторожности (из-за необходимости отвечать за свои семьи) выходить на площади с требованием демократизации общества, но которые, в конце концов, собрались и вышли на защиту Белого дома, на защиту демократии, чтобы своими сердцами остановить идущие на них танки.

Итак, подводя итоги можно сказать, что практически все причины возникновения, а также и методы поддержания антиатеизма в новой России совпадают с причинами появления и поддержания антисемитизма. Однако самые большие опасения вызывает поддержка антиатеизма государством, поскольку именно использование государственной машины, как убедительно доказывает Зигмунт Бауман, привело к перерастанию антисемитизма в холокост. Остаётся только надеяться, что дальнейшее развитие демократии, почти застывшее в настоящее время, всё-таки приведёт к превращению «суверенной» морали в общечеловеческую.