Антиатеизм как замена антисемитизма в посткоммунистической России (СИ) - Сарапульцев Петр Алексеевич - Страница 4

Естественно, что подкрепление такого патриотизма требует обязательного выявления врагов и их последующего разоблачения и наказания. В принципе всегда при становлении национальных буржуазных государств происходили «преследования ведьм», причём обычно они «были тесно связаны с уровнем беспокойств и напряжённостью, которые были вызваны крушением старого порядка и приходом порядка современного».

Во времена расцветающего антисемитизма такими врагами были, конечно, евреи, в первую очередь потому, что еврей был «для патриотов — человек без родины»^[15]. Как правильно подметил Арендт: «Вряд ли какая-либо из черт еврейской несовместимости повлияла на форму современного антисемитизма сильнее и чьё воздействие было наиболее продолжительным, чем тот факт, что евреи... были „ненациональным“ элементом в мире складывающихся наций»^[16].

В новой России место евреев закономерно заняли атеисты. Действительно, с одной стороны атеисты в силу своих убеждений не могли соглашаться с идеей православного патриотизма, призывающего быть готовыми отдать жизнь за православное государство, несущее человечеству свет самой правильной религии в мире, а, с другой стороны они, как и евреи, всегда были «склонны... рефлексировать свой экстерриториальный статус в терминах „общечеловеческих ценностей“».

Стремление и атеистов, и евреев к соблюдению «идеи гражданственности, которую пропагандировал либерализм» вполне понятно, ибо «если на какую защиту они и могли положиться, то только на защиту государства». Но национально патриотическое государство, тем более авторитарного типа требует не рассуждающего одобрения всех идей его руководителей, и если само непосредственно и не притесняет инакомыслящих, то уж точно не препятствует, а скорее поощряет их гонителей.

Более того, похоже, что «статус внутренних иностранцев» начинает распространяться и на всех людей с прогрессивными взглядами. Так, когда «либеральная интеллигенция оскорбилась тем, что в молодёжном лагере на Селигере некие молодые активисты изобразили Людмилу Алексееву и Николая Сванидзе с использованием фашистской символики», писатель Алексей Варламов поддержал «благоразумного слушателя», который «высказался в том смысле, что селигерский почерк повторяет то, что было проделано устроителями московской выставки „Осторожно религия!“ ибо и там и там — мерзость!»^[17]. Трудно представить себе, что Варламов не смог понять разницу между деяниями художников, высказывающими собственное мнение, и деяниями молодых людей, воспитываемых прогосударственной партией на государственные деньги. Единственно, с чем можно согласиться, так это с заключительным выводом его статьи: «На Западе, к которому все кому не лень взывают, существует понятие честной игры. В России отсутствует».

И, наверное, не случайно, что именно ревнители православного патриотизма с таким азартом призывают к отказу от естественных для человека семейных ценностей ради героических целей, которые столь важны для патриотического воспитания. Так ревнитель морали Дмитрий Соколов-Митрич^[18], вспоминая съёмки ток-шоу «Картина маслом», с восторгом цитирует ведущего (он же журналист, писатель и поэт) Дмитрия Быкова: «Мужчины, для которых на первом месте семейные ценности, это национальный балласт!.. Всё ради детишек, внучков, сватьев и жён с тёщами. Всё ради семейных ценностей! Это они выращивают поколение паразитов, не способных ни на что без папиной поддержки... Забраться на Эверест, написать роман, который получит Нобелевскую премию, совершить революцию в науке — вот цели, достойные мужчины... только такие люди способны поднять страну. Но, к сожалению, в нашей элите их слишком мало, зато более чем хватает тех, кто ради „семейных ценностей“ готов пустить под откос собственное государство».

Забавно, что, восхищаясь явно поэтической бравадой Дмитрия Быкова, Дмитрий Соколов-Митрич не учёл того, что Быков^[19] не только восторженный поэт, но ещё и писатель (и смею добавить оригинальный литературовед), который, когда не надо красоваться перед публикой, прекрасно понимает, кто является истинным героем России на все времена: «Бессмертным народным типом, который и противостоит „архаровцам“ любого типа — будь они революционеры или представители криминала, остаётся только кроткий страдалец Иван Петрович (Валентин Распутин, повесть „Пожар“) либо добродушный и умелый, способный приноровиться к любой ситуации Иван Денисович (Александр Солженицын, „Один день Ивана Денисовича“)... В то время как в России сменялись властители дум, шумели некрасовские витии, ломалось время и утверждалось безвременье — распутинский Иван Петрович работал, выживал, помогал соседям, тушил пожары... Это он, вечно сомневающийся в своём праве на существование, он, умеющий только работать, а не бороться, уходить в себя, а не горланить, — поддерживал существование страны... Хорошо это или плохо — вопрос другой; бесспорно то, что из всех своих ям Россия выбирается только благодаря неочевидной и бессмертной силе распутинского героя».

Но уж совсем не забавно, когда Дмитрий Соколов-Митрич преобразует слова, любующегося собственной мужественностью поэта, на религиозно-патриотический лад: «„И враги человека домашние его“ — эти слова из Евангелия от Матфея большинство читателей Библии списывают на издержки божественного разума...

Никто, конечно, не считал, но едва ли я ошибусь, если предположу, что большинство грехов, преступлений и просто непростительных глупостей совершаются в этом мире ради семьи... „Семейные ценности“ при неумелом обращении становятся универсальным оправданием для всего чего угодно: „Я не мог поступить иначе: у меня жена, дети...“

Стоит отдать должное российскому криминальному миру с его своеобразным целибатом: вор в законе не должен иметь семьи и имущества... безбрачие духовных лидеров — жрецов, шаманов, монахов — заурядное явление в те времена, когда нации были объединены нематериальными ценностями общностью людей, а не просто человеческой массой, населяющей ту или иную территорию.

Те времена давно прошли, но это вовсе не значит, что у мировой истории нечему поучиться. Жизнь ради куста крыжовника ещё ни одно государство не приводило к процветанию... великими становятся лишь те государства, в которых есть критическая масса людей, готовых жить не ради домика на Рублёвке, а для достижения великой цели. И только эта критическая масса имеет моральное право называться элитой.

У нас нет мечты. Но у лучших из нас уже появляется ощущение нестерпимой тошноты от её отсутствия. Мы обожрались крыжовником, хватит! И тому, кто первый найдёт в себе силы громко сказать по-русски: „У меня есть мечта!“, и будет принадлежать Россия... Власть — это мысль, цементирующая умы.

А семья — лишь средство воспроизведения умов, она не может быть в жизни мыслящего безусловным приоритетом. Как только человек склоняет голову под культом „семейных ценностей“, он начинает плодить не умы, а мясо...

Семья — это зерно. А для любого зерна является истинной известная мысль из того же Евангелия: чтобы прорасти, надо умереть. Чтобы семья заняла в жизни человека по-настоящему первое место, ей надо спуститься на второе. Обесцениться ради чего-то большего. Это и есть главная семейная ценность»^[18].

«Блестящий план для нового мира», идеально совпадающий с планами звере-людей в романе Дина Кунца: «Семья — не просто отживший своё атрибут, но ещё и опасный, потому что ставит себя выше благополучия расы. Отношения родитель–ребёнок необходимо искоренить. И Новые люди... должны хранить верность не друг другу, а исключительно новому обществу... даже не обществу, а идее общества»^[20]. Тем более, что в природе уже есть миллионолетние примеры подобных обществ: «Рой — семья, улей — дом, и будущее станет принадлежать орде»^[20]. Именно у насекомых существуют сообщества, в которых роль семьи играет весь улей, муравейник, термитник, и в которых индивид — это просто винтик в огромной машине, а потому мог бы (если бы умел мыслить и говорить) сказать о себе: «Я — ничто, пришедшая из ничего... Ничего теперь, ничто всегда. „Безвидна и пуста, безвидна и пуста, и тьма над бездной“ (Бытие, 1:2)»^[20].