Воспоминания - Герцык Евгения К. - Страница 34

Очень давно ничего не получала из Кламара, а от С. H. {Вероятно, Сергей Николаевич Булгаков.} получила из Ниццы. Как-то все вы живы, здоровы? Весенне ли уж в Париже? У нас после теплой зимы в апреле снег падает хлопьями, но я и радуюсь задержать зиму, чтобы не наступило всегда шумное у нас лето, чтобы додумать.

Живем в полном уединении, совсем без людей. Только письма. Внешне благополучны – и в Симф. и здесь и здоровы. У Дм. Евг. все не устраивается место в Москве. Пишет мне мало, так что о состоянии его душевном мало знаю, [неразб.] был здесь, а в мае жду их сюда на лето. Меня очень мучает, что я так мало для них делаю. Это мой больной вопрос.

Ну вот, дорогой друг, прощайте пока.

Напишите когда-нибудь опять и, если можно, о том что пишется сейчас.

Привет всем.

Ваша Евгения Герцык

Дорогой Лев Исакиевич!

Несколько лет упорной борьбы за «благополучное, нищенское существование» – вот как можно охарактеризовать нашу жизнь. Правда, у меня (не Аделаиды Казимировны) была приятная работа (даже отчасти научная, поскольку хватало времени) и бодрое настроение.

Теперь же напала апатия ввиду полной безвыходности в будущем. Университет наш реформируется и я теряю место. Теперь уже будет не нищенское благополучие, а неблагополучное нищенское существование, вернее ПХЧПХУЙБ (отсутствие существования).

Аделаида Казимировна загорелась мыслью о переезде в Париж. И так как она, Вы знаете, мистичка, то верит, что её желание родит реальное осуществление. Это сродни и твоим мыслям, – у тебя в подполье мысли, хоть и бессознательные, все осуществляют какие-то грандиозные события, но события-то эти можно смаковать при ницшевском [неразборчиво] des Wortes. Я все-таки реалист и хотел бы, чтобы (неразб.) не предпосылалось, а осуществлялось.

А потому, подсказывает мне Аделаида Казимировна, сообщи, как мне можно прокормить семью в Париже и дать образование детям? Из меня мог бы выйти, например, недурной консьерж, и это занятие кажется мне самой большой карьерой, о которой я могу мечтать. Однако у меня скромные желания, и я готов спуститься ниже по социальной лестнице, поэтому готов взяться и за интеллигентный труд, например – быть переводчиком, или корректором в какой-нибудь конторе, или приказчиком в книжной лавке и т. д.

Вообще я не знаю такой унизительной работы (вплоть до занятия в лаборатории или библиотеке) за которую не взялся бы!

Что ты скажешь об этом? Говоря без иронии, я хочу работать и согласен на всякую работу. Здесь я до сих пор был ассистентом по кафедре гистологии и занимался кроме того переводом на немецкий язык научных работ. Перевел около десятка работ, из которых уже более половины напечатаны на немецком языке. Сделал и сам маленькую научную работу.

Мой старший сын четырнадцатилетний имеет несомненный писательский талант и художественную восприимчивость. Очень тонко чувствует и любит природу, но, к несчастию, любит аффектацию. Страшно думать, что он не получит образования.

Искренний привет Анне Елеазаровне, Тане и Наташе. Привет Ремизову, если он там.

Целую тебя и буду ждать письма. Радуюсь, что французы оценили твое подполье.

Твой Дмитрий Жуковский

Симферополь Суворовская 6.

Дорогой Лев Исакиевич!

Сестра переслала нам Ваше письмо к ней, полученное в марте, и для нас было большой радостью увидеть страницы, написанные Вашей рукой и узнать о Вашей жизни. Как хотелось бы прочесть и «Странствование по душам» и особенно «Revelations de la mort» – ибо никогда смерть не была такой заманчивой и влекущей как теперь. Мне, как русской, гордо сознавать, что Вас оценили французы, хотя быть может и не понимают вполне, то есть понимают по своему, именно те стороны Вашего дарования, которые соответствуют их духу – изящество, тонкость мысли… (дух Montaigne, Bergeret у Франса и т. д.) Кто переводил Вас? Хорошо ли передал Ваш стиль? Как интересно бы взглянуть на перевод! И как печально, что нам здесь все это недоступно… Теперь нас с сестрой мучает Ваша «Власть ключей», книга о Паскале… и по заглавиям стараемся угадать, о чумэто. Так же как книга Бердяева «Философия неравенства» уже переводится на английский язык, а мы не знаем, прочтем ли её когда-нибудь…

Какой молодец Ваша Наташа – сердечно поздравляю её с степенью инженера – письмо это придет, верно, когда она уже получит её.

О нашей жизни внешней писать не буду, а иной сейчас нет. Дм. Евг. написал Вам о нашей мечте (но дозволено ли теперь мечтать?), и я с своей стороны горячо прошу Вас и Анну Елеазаровну подумать и ответить, считаете ли Вы возможным для нас прокормить и одеть себя и детей (- и, разумеется, и учить их?) Дм. Евг. проявил эти годы такую неутомимость и энергию в работе, каких я не ждала от него, но он такой человек, который не сможет, в силу своих душевных качеств, «устроиться» в России при нынешних условиях и обречен на постоянную нужду. Сейчас он очень упал духом. Теперь происходит во всех учебных заведениях так называемая «чистка», и множество студентов исключается. Говорят, что в Москве это происходит и в гимназиях!… Но в Москве, помимо невозможности учить детей – совершенно нельзя найти помещение… И вот мы не знаем, куда направить свой жизненный путь. Я думаю, что в Берлине и Праге (оттуда нам писал Булгаков) устроиться почти невозможно, – русским живется там очень трудно. Остается самое желанное – Париж…

Чтобы Вы имели представление о скромности наших требований и жизни, скажу, что в течение двух лет мы ютились в маленькой, сырой кухне, где хозяева стирали и пекли хлеб (там мой младший мальчик перенес воспаление легких). Теперь у нас почти роскошная квартира (две комнаты!), но она нам не по средствам!…

Вот уже года два, что Д. Е. спит без простынь (ибо у нас их пять на четырех), а я с старшим сыном имела всю эту зиму одну общую пару башмаков, которыми мы пользовались по очереди… Это как иллюстрация.

При всем старании найти себе какую-нибудь литературную работу, перевод, корректуру – ни я, ни сестра не можем этого. А у неё есть написанные вещи… Да мне в сущности и нет времени, так как стряпня, стирка и т. д. отнимает все время и все силы.

Меня смущает мысль оставить в России сестру, но мне кажется, что, живя за границей, я могла бы ей дать больше, а может быть исподволь найти и ей работу там. Здесь я ни разу не могла материально помочь ей, или хотя бы прислать желаемую книгу.

Книги вообще совершенно недоступны, – их выходит много, есть интересные (особенно научные), и чтоб купить один экземпляр – складываются пять-шесть человек профессоров или студентов.

Итак – будем ждать Вашего ответа.

Хотя, если он даже будет благоприятным – это нас не подвинет вперед, так как нужны деньги на дорогу, а их нет. Но это ничего. Важно, что будет нечто en vue и это даст энергию искать выхода и добиваться. Я знаю, что такая возможность (хотя бы и «невозможная») поднимет дух Дм. Ев-ча.

Но знаете – я рада, что была в России все эти годы и вместе с другими несла её страду, – ещё два года назад я отказалась бы покинуть её… Но теперь жизнь все более входит в «норму» (появились даже серебрян. деньги), – отсутствие пафоса гибели как-то отняло и силу жить…

Шлю сердечный привет Вам и Анне Елеазаровне и целую милых девочек. Боже, как давно все было!

И было ли вообще все, что было?…

Ваша всей душой Аделаида Жуковская

Дорогой Лев Исакиевич!

Вчера дошло до нас наконец Ваше письмо, отправленное 11-го июня!! Оно долго пролежало в Симферополе, так как Дм. Евг. тоже уехал оттуда, и оно пришло в его отсутствие, – и получилось здесь как раз на другой день после его обратного отъезда в Симферополь.