Испорченный/Зараза (др. перевод) (ЛП) - Дженнингс Сайрита Л. - Страница 28

• Предыдущая
• 28/52
• Следующая

— Пойдем, — говорю я, вставая на ноги и разрушая состояние транса. Протягиваю руку, предлагая единственное, что могу. Единственное, что я в состоянии дать ей прямо сейчас. — Я хочу посмотреть «Друзей» со своим другом.

*

— Думаю, это моя любимая серия, — говорит Элли с половинкой «Twizzlers»²⁰, свисающей между ее губ. Я выхватываю у нее кусочек и кладу его к себе в рот.

— То же самое ты говорила о последних пяти сериях.

— Я знаю, но эта самая лучшая. Потому что в ней все они едут на Бермуды и волосы Моники становятся такими, какие есть на самом деле. И она ходит в той белой шляпке, из-под которой выбивается огромная гора ее черных завитков. Я умираю каждый раз, когда вижу это!

Я качаю головой и улыбаюсь. Конечно. Мои лицевые мышцы никогда столько не растягивались в улыбке с... ну, с никогда. Я смотрю сверху вниз на Элли, которая свернулась калачиком рядом со мной, словно кошка, подтянув под себя свои босые ноги. Я смотрю, как она беззвучно повторяет текст и смеется, хотя знает его наизусть. Она сжимает мое бедро и переводит на меня взгляд, хихикая. Слава богу, мне хватило ума, набросить на себя футболку и потертые джинсы.

— Что? — усмехается она.

— Ничего. Просто... мило, что ты пристрастилась к этому сериалу. Ты, наверное, видела каждую серию, по крайней мере, раз по десять, но по-прежнему считаешь, что это смешно. Это немного пугающе. Но и вроде как прелестно.

— Ничего не могу поделать, — она пожимает плечами. — Это моя пагубная привычка. Некоторые люди курят. Некоторые выпивают или принимают наркотики. Я пристрастилась просматривать «Друзей» и поедать мороженое.

— Ты прям дрянная девчонка.

— И иногда, когда мне действительно грустно, я смотрю «Друзей», поедая мороженое. Соединяя два в одном.

— Ладно, а вот это действительно пугающе, но не так, как ты думаешь.

Мы оба разражаемся легким, беззаботным смехом, что заставляет меня притянуть ее к себе поближе, поглощая ее теплоту и доброту, словно я злодей. Я знаю, что должен остановиться. Знаю, что вне зависимости от того, какими невинными пытаюсь сделать свои действия, они таковыми не являются. И все же не могу остановиться. Я не могу лишиться этого сейчас. Возможно, я больше никогда не смогу прикоснуться к ангелу вновь.

— Итак, Джастис, каковы твои пристрастия? — спрашивает она, потянувшись за горстью «Sour Patch Kids»²¹. — И не смей мне говорить какую-нибудь глупость о здоровье, типа плавание или бег, или мне придется пересмотреть нашу дружбу.

— У меня нет пристрастия.

Она садится и поворачивается ко мне лицом, полным недоверия.

— А я скажу, что это чушь собачья! У каждого есть пагубная привычка. Давай, хотя бы одну ты должен иметь? Одну зависимость, которая делает тебя психически счастливым? Обещаю, что не буду осуждать. Только если это не что-то странное, типа порно с козами. Или кроксы²².

Я закатываю глаза и качаю головой, подавляя смех.

— Боже мой, это что-то странное? Это порно с козами, да? Или еще хуже — кроксы! Уверена, у тебя есть целая коллекция разных цветов! О, мой…

— Я не коллекционирую кроксы.

— …а я только подумала, что ты нормальный...

— Или какое-либо странное порно с участием животных, — говорю я.

— Тогда что? Выкладывай, Дрейк.

Я выдыхаю и потираю затылок, пытаясь угомонить ее ответом, который не заставит меня выглядеть полным ослом в ее глазах.

Секс.

Деньги.

Ты.

Даже думать о том, чтобы поместить ее в этот же список, кажется мне неправильным, хотя именно секс и деньги привели ее ко мне.

— Работа, — решаю я.

— Работа? Ты одержим работой? — она бросает в меня мармелад, который падает на мое плечо. — Что это за пристрастие такое? Отстой, чувак. Отстой.

— Эй, не моя вина, что я не подвержен пристрастию к нездоровой пище и некачественным телевизионным программам. И мне нравится моя работа. Для меня она очень важна.

Элли ухмыляется, и ее глаза сужаются до маленьких щелочек.

— Эм-м-м... Ты же знаешь, чем занимаешься, верно? Ты не исцеляешь рак и не создаешь некалорийное печенье.

Я поднимаю одну бровь.

— Но это все равно важно. Именно моя работа привела тебя сюда, не так ли?

Ее взгляд тускнеет, и я сразу чувствую себя бестактной сволочью, которая бросила ей в лицо причину, по которой она очутилась в «Оазисе». Я напоминаю себе рыбу, лишенную воды... и не заботящуюся о чувствах людей, не думающую, что слетит с моих губ, прежде чем что-нибудь брякнуть. Это не я. Это не тот Джастис Дрейк, которого знают и недолюбливают люди. Тем не менее, я не хочу казаться другим с Элли. Мне нравится быть тем, кто я есть, когда она рядом. Впервые за долгое время, я просто могу... вздохнуть. Я просто могу жить.

— Прости. Я не…

— Нет, ты прав, — говорит она, качая головой. — Ты прав. Я действительно нахожусь здесь. И я рада, что приехала сюда.

— Почему?

Вопрос вырывается до того, как я могу остановить его. Это вопрос разъедает меня с того самого дня, как она подожгла мой пустынный рай.

Она качает головой, снова опуская свои глаза вниз на остатки сладких конфет.

— Я приехала, потому что... потому что думала, что так хотел Эван. Я подумала, что так смогу исправить то, что у нас сломалось. Но вскоре поняла, что невозможно исправить то, что не подлежит ремонту. То, что в действительности никогда не имело первостепенного значения.

Я не хочу искать подтекст в ее словах, но ничего не могу с собой сделать, когда во мне просыпается крошечный намек на надежду, что расцветает в моей груди. Это небольшое пространство внутри меня, которое бьется в запрещенное время, когда она улыбается мне широкой улыбкой, показывая все свои белые зубы и мягкие, розовые губы, и я понимаю, что я единственный, кто может заставить ее это делать. Во мне просыпается такое чувство, как будто я единственный мужчина в мире, для которого она так улыбается.

И хотя это звучит слишком банально и приторно, и так не похоже на меня, но это правда. И после многих лет вранья самому себе и всем остальным, такая дилемма приветствуется.

— А сейчас? — спрашиваю я, призывая ее взглядом посмотреть на меня.

— Сейчас?

— Ты сказала, что рада, что приехала. Почему? Почему именно сейчас?

Румянец заливает ее щеки, и она усмехается, стыдливо глядя вниз на свои руки.

— Я многое узнала. О себе и... сексе. О том, что мне нравится, и чего я хочу, — она поднимает свои глаза к моим и усмехается озорной улыбкой. Я даже не думаю, что она понимает, как это греховно. Но я это чувствую, вплоть до кончика своего члена... о да, охрененно греховно. — Внешне я никогда не была сексуальной. Черт, обычно я просто отшучивалась, чтобы скрыть свой дискомфорт всякий раз, когда заходил разговор. Но сейчас, я чувствую себя более уверенно и свободно, узнавая эту новую сторону себя. И это чертовски увлекательно. Так что даже если все это зря, и мы с Эваном не сможем ничего исправить... в следующий раз я буду вести себя лучше.

— В следующий раз?

— Я уже буду знать, как стать лучшей любовницей. Я буду знать, чего хотят мужчины.

Я с трудом сдерживаю каждую каплю самообладания и здравого смысла, чтобы не схватить ее за плечи и не вытряхнуть из нее все это дерьмо, и не сказать ей, что она и есть именно то, что нужно мужчинам. Что она превосходно создана, чтобы быть богиней для каждого мужчины, и может украсить одним своим присутствием. В ней нет ничего плохого — ни на чертову йоту. Но как мне заставить ее увидеть и поверить, не выглядя при этом обманщиком? Или, что еще хуже, показать ей, что я на самом деле один из очарованных ею мужчин?

— Знаешь, независимо от того, насколько превосходной ты бы ни была в постели, Эван всегда останется Эваном, верно?

Он всегда будет бесхребетным, изменяющим ублюдком.

Она хмурится, но кивает в знак согласия.

• Предыдущая
• 28/52
• Следующая