Душитель из Пентекост-элли - Перри Энн - Страница 38
- Предыдущая
- 38/101
- Следующая
– Яго никогда не терял голову, – печально произнесла мисс Фитцджеймс. – Во всяком случае, из-за меня. Я скорее тронула бы его, если бы была падшей женщиной. Тогда он попытался бы спасти мою душу.
– И поэтому вы решили прямо сейчас заняться этим? – воскликнула Эмили и улыбнулась. – Я хочу сказать, грехопадением?
Но ее подруга была слишком несчастной, чтобы оценить шутку.
– Нет, конечно, нет, – резко сказала она. – С этим джентльменом мне было скучно. Одни слова и идеи, а за ними ничего. Если бы вы знали Сойера, вы бы поняли это без объяснений. В нем же всё – поза.
Ее собеседница уселась на стуле поудобнее. В беседке было душно – аромат цветов казался невыносимо приторным.
– Почему бы вам не забыть о Яго? – Эмили решила не ходить вокруг да около. – Мысли о нем будут лишь расстраивать вас. Бросать вызов доставляет удовольствие, но не тогда, когда вы заранее знаете, что вас ждет неудача. В таких случаях все кончается депрессией. Кстати, что бы вы с ним делали, если бы добились своего? Он беден, у него нет денег. Или вы хотите отомстить ему за то, что он презирает вас? Но возможно, вы просто вбили себе в голову, что это так.
– Он презирает меня, – упрямо стояла на своем девушка.
– И вы хотите отомстить ему за это?
Таллула пристально посмотрела на приятельницу. Солнечный луч упал на лицо миссис Рэдли, и оно стало красивым той красотой, которая рождена отвагой и любовью к жизни.
– Нет, я не собираюсь мстить. Это было бы ужасно. – От отчаяния голос девушки стал еще резче. – Вы просто ничего не понимаете, разве не так? Лучше Яго я никого не знала. Ему известно, что такое честь, и он добр, как никто другой, кого я когда-либо встречала. Он честен. – Она подалась вперед. – Не в том смысле, что просто никогда не возьмет чужого, – ему и в голову это не придет. Еще он никому не лжет, как не лжет самому себе. А это редкость, не так ли? Я же лгу себе постоянно. Моя семья лжет, главным образом когда речь идет о делах и поступках. Они утверждают, что вынуждены так поступать, постоянно находят себе оправдание. Я все больше в этом убеждаюсь.
– И я тоже, – согласилась с ней Эмили. – Но не уверена, что смогла бы жить с человеком, который всегда говорит одну только правду. Мне не хотелось бы знать ее в таком количестве, и, боюсь, я не смогла бы ее все время слышать. Правда бывает и приятной, я знаю, но мне проще было бы восторгаться ею на расстоянии… и чем оно больше, тем лучше.
Таллула рассмеялась, но в ее смехе было мало радости.
– Вы сознательно не хотите понять меня, – упрекнула она собеседницу. – Я не говорю, что Яго бестактен или жесток, я хочу сказать, что у него есть… какой-то светильник внутри. Он цельная натура, он не разрывается на части, как многие, гоняясь то за одним, то за другим, он не пытается лгать, не хочет получить все и не убеждает себя в том, что это правильно.
– Откуда вам это известно?
– Что?
– Откуда вы знаете, – повторила миссис Рэдли, – что у него внутри?
Мисс Фитцджеймс промолчала. Две девочки в розовых платьях прошли мимо. Склонив друг к другу головки, они о чем-то шептались.
– Не знаю, зачем я вам все это говорю! – наконец воскликнула Таллула. – Это словами не выскажешь. Но я знаю, что хочу сказать. Знаю, что у него есть та смелость, которой многим не хватает. Яго способен видеть главное, и он никогда не уклонялся от исполнения долга или от трудностей. Ему незачем искать для себя оправданий. Его вера и убеждения предельно искренны. – Она пристально посмотрела в глаза Эмили: – Вы меня понимаете?
– Да, – ответила миссис Рэдли, решив говорить более сдержанным тоном. – Я просто хочу убедиться в том, что он вам действительно нравится и это не просто ваша фантазия. Не кажется ли вам, что он чересчур серьезен? Со временем праведность становится предсказуемой, а потом даже скучной.
Таллула отвернулась. Эмили залюбовалась ее профилем на фоне ярких композиций из цветов.
– Это уже не имеет значения, – вздохнула девушка. – Для него я навсегда останусь легкомысленной сестрой Финли Фитцджеймса, впустую тратящей на свои наряды суммы, достаточные, чтобы годами кормить и одевать не одну семью в Уайтчепеле. – Она невольно посмотрела на свое изысканное платье и, разгладив его на своем плоском животе, добавила: – Вот это платье, например, стоит пятьдесят один фунт семнадцать шиллингов и шесть пенсов. Нашей лучшей горничной мы платим двадцать фунтов в год. А служанки при кухне получают вдвое меньше. Я узнала это из наших счетов на расходы по дому. У меня же более дюжины таких платьев, как это.
Пожав плечами, она улыбнулась и продолжила:
– Я хожу в церковь по воскресеньям и молюсь. Так поступают все, кто одевается так же, как я. Яго не сможет упрекнуть меня за это. Ведь если никто не станет покупать эти наряды, те, кто их шьет, лишатся средств к существованию. Да и для незамужней женщины наряды много значат. – Это был не вопрос, а утверждение.
Эмили не стала спорить, и ей даже не пришло в голову напомнить о богатстве и влиянии семьи Таллулы. Обе они, не договариваясь, не нарушали правил этикета.
– Вы вышли бы за него замуж? – тихо спросила миссис Рэдли, вспомнив о браке Томаса Питта и своей сестры.
Впрочем, Шарлотта была совсем другой. Она не была столь светской леди, как Таллула. Старшая сестра Эмили могла быть язвительно-остроумной, а ее прямота редко бывала приятной. К тому же у Шарлотты не было большого выбора: она не особенно располагала к себе женихов.
А мисс Фитцджеймс, если она и дальше будет вести себя так, как сегодня или как в тот вечер в Челси, несмотря на богатство своего отца, едва ли сможет рассчитывать на хорошую партию. В свете мужчины считают интересными и привлекательными очень многих женщин, но готовы жениться далеко не на каждой из них.
Таллула вздохнула и перевела взгляд на цветы. На лице ее была теперь странная смесь грусти, отчаяния и самоиронии.
– Если я выйду за него замуж, то мне придется жить в Уайтчепеле, носить серые платья и разливать суп бедным, – сказала она. – Мне придется быть вежливой со всеми добродетельными матронами, для которых смех – уже грехопадение, а любовь – это умение поучать других, как и что следует делать. Каждый день я буду есть одно и то же, сама открывать дверь гостям и всегда следить за каждым своим словом, чтобы кого-нибудь не задеть. Мне больше не ходить в театры и в оперу, не бывать в ресторанах и не совершать конные прогулки в Гайд-парке.
– Хуже того, – прервала ее Эмили. – Еще вам придется ездить в переполненных омнибусах, зажатой в толпе тучных потных простолюдинов, у которых изо рта пахнет луком. Самой придется готовить пищу, считать каждый пенс, прежде чем отважиться что-то купить, – и скорее всего, отказываться от покупки…
Она вновь подумала о сестре и первых годах ее замужества, еще до того, как Томас получил свое нынешнее повышение по службе. Некоторые из тех лет были очень трудными. Но Шарлотта с Томасом были так дружны, так хорошо понимали друг друга, что ее младшая сестра вспоминала об этом с легким чувством зависти. Между нею и Джеком было больше доверия и близости до того, как он стал членом парламента. Она помнила, как они были заняты тогда, как мало верили в его победу и каким долгим и трудным был путь к ней. Муж нуждался в ней тогда намного больше, чем сейчас.
– Но все не может быть так плохо! – возразила Таллула. – Может быть, папа определит мне содержание.
– Даже если вы выйдете замуж за простого священника, а не за того, кого он сам вам выберет? – скептически спросила Эмили. – Вы в этом уверены?
Мисс Фитцджеймс смотрела на нее широко открытыми глазами, которые даже потемнели от волнения.
– Нет, – сказала она тихо. – Отец будет в бешенстве. Он никогда не простит мне этого. Он хочет выдать меня замуж за герцога, хотя граф или маркиз его тоже устроят. Но, честно говоря, его амбициям нет предела. Если бы я хорошенько призадумалась над этим, то, возможно, испугалась бы. Отца ничто не может остановить, он всегда найдет выход и добьется своего. Находились храбрецы, пытавшиеся ему помешать, но у них ничего не вышло.
- Предыдущая
- 38/101
- Следующая