За Маркса - Альтюссер Луи - Страница 54

Начиная с 1845 г. Маркс радикально порывает со всякой теорией, которая обосновывает историю и политику сущностью человека. Этот уникальный разрыв содержит в себе три неразрывно связанных теоретических аспекта:

1. Формирование теории истории и политики, основанной на радикально новых понятиях: общественная формация, производительные силы, производственные отношения, надстройка, идеология, экономическая детерминация в конечном счете, специфическая детерминация иными, неэкономическими уровнями общественного целого и т. д.

2. Радикальная критика теоретических притязаний всякого философского гуманизма.

3. Определение гуманизма как идеологии.

В этой новой концепции все тоже подчинено строгому порядку, но это новая строгость и новый порядок: сущность человека подвергается критике (2) и определяется в качестве идеологии (3), т. е. с помощью категории, принадлежащей новой теории общества и истории (1).

Разрыв со всякой философской антропологией и со всяким философским гуманизмом — отнюдь не какая — то второстепенная деталь: он образует единое целое с научным открытием Маркса.

Он значит, что Маркс одним и тем же движением отвергает проблематику предшествующей философии и принимает новую проблематику. Предшествующая идеалистическая («буржуазная») философия во всех своих областях и частных дисциплинах («теория познания», концепция истории, политическая экономия, мораль, эстетика и т. д.) покоилась на проблематике человеческой природы (или сущности человека). Эта проблематика на протяжении целых столетий казалась совершенно очевидной, и никому даже в голову не приходило поставить ее под вопрос как целое, пусть даже она и подвергалась определенным внутренним преобразованиям.

Эта проблематика не была ни смутной, ни лишенной строгости: напротив, она была конституирована когерентной системой точных понятий, тесно связанных друг с другом. В то время, когда с ней столкнулся Маркс, она предполагала два взаимодополнительных постулата, которые он определил в шестом тезисе о Фейербахе:

1. Существует всеобщая человеческая сущность;

2. Эта сущность есть атрибут «отдельно взятых индивидов», которые являются ее реальными субъектами.

Эти два постулата дополняют друг друга и неразрывно друг с другом связаны. Между тем их существование и их единство предполагает целое мировоззрение, которое является эмпирически — идеалистическим. И в самом деле, для того чтобы сущность человека могла быть всеобщим атрибутом, необходимо, чтобы конкретные субъекты существовали как абсолютные данности: это предполагает эмпиризм субъекта. Для того чтобы эти эмпирические индивиды могли быть людьми, необходимо, чтобы каждый из них содержал в себе всю человеческую сущность, если не фактически, то по крайней мере в принципе: это предполагает идеализм сущности. Таким образом, эмпиризм субъекта предполагает идеализм сущности, и наоборот. Это отношение может обернуться в свою «противоположность» — эмпиризм понятия и идеализм субъекта. Но такое обращение сохраняет фундаментальную структуру этой проблематики, которая остается неизменной.

В этой типичной структуре можно узнать не только принцип целого ряда теорий общества (от Гоббса до Руссо), политической экономии (от Петти до Рикардо), морали (от Декарта до Канта), но и сам принцип идеалистической и материалистической (домарксовой) «теории познания» (от Локка до Канта и далее, вплоть до Фейербаха). Содержание человеческой сущности или эмпирических субъектов может вариироваться (как это можно видеть в движении мысли от Локка к Канту), — но присутствующие здесь термины и их отношение друг к другу варьируются только в пределах некой инвариантной структуры, конституирующей саму эту проблематику: идеализму сущности всегда соответствует эмпиризм субъекта (а идеализму субъекта — эмпиризм сущности).

Отвергая сущность человека в качестве теоретического основания, Маркс отвергает всю эту органическую систему постулатов. Он изгоняет философские категории субъекта, эмпиризма, идеальной сущности и т. д. изо всех областей, в которых они до той поры господствовали. Не только из политической экономии (отказ от мифа homo economicus, т. е. индивида, обладающего определенными способностями и потребностями и являющегося классическим субъектом экономики); не только из истории (отказ от социального атомизма и от политико — этического идеализма); не только из морали (отказ от кантовской моральной идеи); но также и из самой философии, поскольку материализм Маркса исключает эмпиризм субъекта (как и его обратную сторону: трансцендентальный субъект) и идеализм понятия (как и его обратную сторону: эмпиризм понятия).

Эта тотальная теоретическая революция только потому по праву может отвергнуть прежние понятия, что она заменяет их новыми. Действительно, Маркс обосновывает новую проблематику, новый систематический способ постановки вопросов, новые принципы и новый метод. Это открытие непосредственно содержится в теории исторического материализма, в которой Маркс не только предлагает новую теорию общества, но в то же время неявно, но по необходимости выдвигает новую «философию», из которой вытекают бесконечные следствия. Так, когда в теории истории Маркс на место старой пары индивид — человеческая сущность ставит новые понятия (производительные силы, производственные отношения и т. д.), он в то же время предлагает новую концепцию «философии». Он заменяет прежние постулаты (эмпиризм — идеализм субъекта, эмпиризм — идеализм сущности), которые лежали в основе не только идеализма, но и домарксистского материализма, диалектически — историческим материализмом праксиса, т. е. теорией отличных друг от друга специфических уровней человеческой практики (экономического, политического, идеологического и научного уровней), понятой в ее особых артикуляциях и основанной на специфических артикуляциях единства человеческого общества. Одним словом, на место «идеологического» и всеобщего понятия Фейербаховой «практики» Маркс ставит конкретную концепцию специфических отличий, позволяющую для каждой особой практики найти место в системе специфических отличий общественной структуры.

Поэтому для того, чтобы понять радикальную новизну вклада, сделанного Марксом, следует осознать не только новизну понятий исторического материализма, но и глубину теоретической революции, которую они предполагают и провозглашают. Тогда становится возможным определить статус гуманизма, отвергая его теоретические притязания и признавая его практическую идеологическую функцию.

Таким образом, в строго теоретическом отношении можно и должно открыто говорить о теоретическом антигуманизме Маркса и рассматривать этот теоретический антигуманизм в качестве абсолютного (негативного) условия возможности как (позитивного) познания самого человеческого мира, так и его практического преобразования. Знать что — либо о человеке можно лишь в том случае, если мы обратили в прах философский (теоретический) миф человека. И всякая мысль, которая стала бы ссылаться на Маркса для того, чтобы так или иначе восстановить теоретическую антропологию или теоретический гуманизм, в теоретическом отношении была бы всего лишь прахом. Но в практическом отношении она вполне могла бы воздвигнуть монумент некой домарксистской идеологии, которая лежала бы тяжелым грузом на истории и заводила бы нас в опасные тупики.

Так как королларием теоретического антигуманизма является признание и познание самого гуманизма как идеологии, Маркс никогда не становился жертвой идеалистической иллюзии: он никогда не думал, что знание того или иного объекта могло бы в предельном случае заменить сам этот объект или сделать его несуществующим. Картезианцы, знавшие, что солнце находится от нас на расстоянии двух тысяч лье, удивлялись тому, что нам кажется, будто до него не больше двухсот шагов: чтобы преодолеть этот разрыв, им не оставалось ничего другого, как ссылаться на Бога. Но Маркс никогда не считал, что познание природы денег (как общественного отношения) могло бы разрушить их видимость, их форму существования в качестве вещи, поскольку эта видимость была самим их бытием, столь же необходимым, как и существующий способ производства[113]. Маркс никогда не считал, что чары идеологии можно развеять с помощью ее познания, поскольку познание этой идеологии, будучи познанием условий ее возможности, ее структуры, ее специфической логики и ее практической роли в пределах данного общества, в то же время есть познание условий ее необходимости. Поэтому теоретический антигуманизм Маркса отнюдь не отменяет исторического существования гуманизма. Как до, так и после Маркса в реальном мире мы встречаем философии человека, и сегодня даже некоторые марксисты искушаемы желанием разрабатывать темы нового теоретического гуманизма. Более того, теоретический антигуманизм Маркса, соотнося гуманизм с условиями его существования, признает за ним определенную необходимость как идеологии, необходимость условную. Признание этой необходимости не является чисто спекулятивным. Только на его основе марксисты могут построить политику, касающуюся существующих идеологических форм, какими бы они ни были: религия, мораль, искусство, философия, право — и сам гуманизм в первую очередь. (Возможная) марксистская политика, касающаяся гуманистической идеологии, т. е. политическая установка по отношению к гуманизму — политика, которая может быть отказом, критикой, использованием, поддержкой, развитием или гуманистическим обновлением существующих сегодня в этически — политической области форм идеологии, — эта политика возможна в том и только в том случае, если она будет основана на марксистской философии, предварительным условием которой является теоретический антигуманизм.