Шерлок Холмс. Армия доктора Моро - Адамс Гай - Страница 20

• Предыдущая
• 20/42
• Следующая

Манн провел меня в следующую комнату, небольшую библиотеку или кабинет, поведавший нам о характере хозяина ничуть не меньше, чем прихожая. Книги и газеты были разбросаны в беспорядке по всей комнате, словно здесь взорвалась небольшая динамитная шашка. Страницы некоторых книг были обожжены, что лишь усиливало сходство. Разумеется, в роли динамита здесь выступил сам Эдвард Прендик, очевидно обладавший взрывным темпераментом.

– Трудно сказать, пытался он уничтожить какие-то документы или просто пребывал в сильном расстройстве, – заметил Манн. – Такая же картина по всему дому.

Я наклонился, чтобы рассмотреть лежащие на полу бумаги. По большей части это были книги по химии, заметки самого Прендика и беспорядочная подборка старых газет и журналов.

– Безусловно, он был бережливым человеком, – сказал я, перебирая груду пожелтевших газет. – Здесь есть даже прошлогодние номера «Кроникл».

– Для человека, стремящегося держаться подальше от общества, такой интерес выглядит довольно подозрительным, – отозвался Манн.

В этом был определенный смысл, но мне показалось, что Прендик следил за событиями в мире не из праздного любопытства. Скорее всего, его интересовали конкретные новости. Если он был так напуган работами доктора Моро, не естественно ли предположить, что он искал упоминания о них. Или, что более вероятно, о другом ученом, продолжившем опыты Моро. А может быть, и о тех существах, которых он так страшился и которые могли перебраться со своего острова в Англию в поисках новых мест охоты. Страх измучил Прендика. Если он и не был сумасшедшим, когда матросы нашли его самодельный плот в океане, то последующие годы жизни в нескончаемом ужасе несомненно свели его с ума.

Но по-прежнему оставалось неясным, сам он покончил с жизнью или его убили. Все обстоятельства указывали на первое, однако внутренний голос говорил мне, что некто настойчиво подталкивал Прендика и к закупкам химических препаратов, и к безумному желанию отравиться. Я не сомневался, что разгадка находится в последней полученной им почте.

– Полагаю, вы сохранили его почту? – спросил я.

Манн кивнул:

– У нас нет специальной камеры для длительного хранения вещественных доказательств. Правда, мы еще не выбросили те, что касаются смерти Прендика. Учитывая решение суда, вы можете разбираться с ними, сколько вам заблагорассудится. Но меня самого от этого увольте.

Мы продолжили осмотр дома Прендика, но больше ничего достойного внимания не обнаружили. Это было дурное, неприятное место, где провел последние часы жизни несчастный, повредившийся рассудком человек. Свидетельств его сумасшествия было множество, но объяснений мы так и не нашли. Оставалась надежда на то, что необходимые ответы нам подскажет полицейское хранилище вещдоков.

Вскоре мы покинули коттедж и направились обратно. Казалось, Манн совсем забыл о моем отказе поделиться секретными сведениями. Всю дорогу он развлекал меня рассказами о полицейских буднях и о жизни в городке, а также перечислил наиболее колоритных местных обитателей. Он рисовал картину спокойного и благополучного продвижения по службе, хотя вовсе не имел намерения преувеличить собственные успехи. Я слушал его и думал о том, долго ли еще инспектор будет подавлять честолюбивые желания ради удовлетворения других. Было очевидно, что он стремится проявить свои детективные способности во всем блеске. Его непрерывные жалобы на недооценку провинциальных полицейских показывали, как болезненно он это воспринимает. И я не сомневался, что скоро встречусь с ним в столице.

Когда мы вошли в участок, констебль Скотт снова поприветствовал нас, преодолевая сопротивление непрожеванного сэндвича.

– Обедаете прямо на дежурстве, Скотт? – спросил Манн, на самом деле ничуть не обеспокоенный этим.

– Констебль Райт заболел, сэр, – объяснил тот. – Поэтому я остался один на службе. Но я не возражаю и надеюсь, что почтенная публика тоже не станет возражать.

– Я полагаю, никто не усмотрит в этом ничего предосудительного. Продолжайте, констебль.

Скотт так и поступил, с воодушевлением гоняясь за маринованным яйцом по всей тарелке.

Мы прошли в кабинет Манна, и он подвел меня к двери у дальней стены. Затем достал тяжелую связку ключей, отыскал нужный и открыл замок. Мы оказались в небольшом складском помещении, заставленном рядами стеллажей.

– Это, конечно, не «Черный музей»[2], – усмехнулся он, – но для нас вполне достаточно.

Инспектор двинулся вдоль полок, проводя пальцем по их краям и просматривая номера дел. Нашел ящик с почтой Прендика и перенес его на стоящий в середине помещения стол.

– Это все, что у нас есть, – сказал он, поднял крышку ящика и принялся раскладывать бумаги на столе. – Газета…

Он протянул мне номер «Таймс», и я быстро просмотрел его. Разумеется, на первой полосе красовался подробный репортаж о событиях в Ротерхите. Хотя, как справедливо заметил Манн, сам по себе он ничего не значил. Это была одна из самых громких сенсаций за последние недели, и о ней точно так же сообщили бы в любой другой газете.

– Религиозная брошюра, – продолжал перечислять Манн и вручил мне небольшой буклет.

На обложке кремового цвета было написано следующее: «Он не умер. Он переменил свой образ, переменил свое тело. Он там, на небе, и оттуда Он смотрит на вас. Вы не можете Его видеть. Но Он может видеть вас».

– Обычное запугивание Священным Писанием, – проворчал Манн. – Мне порой кажется, что этим людям не по душе добрые слова Бога.

– Вы не узнаете цитату? – спросил я.

– Нет, хотя обычно вспоминаю, – застенчиво улыбнулся он. – Мой отец был проповедником и накрепко вбил мне в голову подобные вещи. Когда-то я мог прочитать всю Библию наизусть. – Манн взглянул на буклет. – Это даже нельзя назвать правильной цитатой. «Он переменил свой образ» – нет, это не из Библии. Возможно, кто-то решил ее исправить. Не сомневаюсь, что это какой-то безумный апокриф.

Он снова повернулся к ящику:

– Самой кислоты у нас нет. Прендик почти полностью ее израсходовал. Еще одно доказательство его сумасшествия – он сначала перелил ее в другую емкость! Зато мы сохранили многие его бумаги. Вот эти, например, – он достал увесистую стопку листов, напоминающую рукопись книги, – описание его приключений в море. Захватывающее чтение, хотя я не очень-то верю всему, что там сказано. Похоже на роман – одну из тех фантастических историй, по которым можно судить разве что о состоянии рассудка автора.

– Могу я взять с собой эти записки? – попросил я. – Понимаю, что не положено…

– Поскольку дело закрыто, вы можете взять все, что пожелаете. Если родственники покойного потребуют вернуть бумаги, я сообщу вам.

– Значит, у него есть семья?

Мне казалось, что у Прендика не было никакой родни.

– Да, есть. Хотя они поспешили отречься от него, едва он заговорил о людях-кошках. Его племянник Чарльз, единственный, с кем я имел дело, во время расследования лишь пытался разнюхать, не осталось ли у дяди каких-нибудь денег. Но я не стал бы его в чем-то подозревать.

Я забрал записки Прендика, присоединив их к бумагам Митчелла, а также прихватил газету и – повинуясь мгновенному импульсу – религиозную брошюру.

– Я должен отметить в журнале, что выдал их вам, – сообщил Манн. – Хотя они просто пылились бы на полках до тех пор, пока их не выбросят.

Полагаю, он достаточно долго прослужил в полиции, чтобы сделать такой вывод. Я попрощался с инспектором и направился к «Овце и собаке», чтобы скоротать там время до ближайшего поезда на Лондон.

Я сел за угловой столик и начал читать заметки Митчелла о работе с доктором Моро. Удовольствия они мне не доставили – бесконечное перечисление жестоких опытов над животными, не имеющих, как мне казалось, определенной цели. Я запил это неприятное чтение пинтой превосходного местного пива и перешел к рукописи Прендика.

• Предыдущая
• 20/42
• Следующая