Мир в табакерке, или чтиво с убийством - Рэнкин Роберт - Страница 14

• Предыдущая
• 14/60
• Следующая

Когда у Т.С. Давстона потребовали описать грабителя, он смог вспомнить лишь, что тот был в маске, но «сильно смахивал на цыгана».

Глядя сейчас с высоты пятидесяти лет, прошедших с того момента, я подозреваю, что профессор Мерлин рассказал эту историю совсем не для того, чтобы улучшить характер Нормана. Я думаю, она предназначалась для Т.С. Давстона. Профессор был прав, когда говорил, что «возможно, лучше продолжать искать, чем действительно найти».

Т.С. Давстон всю жизнь искал славы и богатства; он нашел и то, и другое, но не удовлетворился этим. Сам процесс поиска был приключением, и я счастлив, что приложил к этому руку. Большей частью, однако, сталкиваться приходилось со всякой жутью. Такой, какой нам в детстве казались змеи и жуки. Зато были и веселые времена, и женщины с длинными ногами, и я не отказался бы ни от того, ни от другого, ни за что в жизни.

– Ну, значит, все хорошо, что хорошо кончается, – сказал я Т.С. Давстону, доставая сигарету.

– Не все так плохо в этой жизни, – отозвался мой юный собеседник. – Погоди, не прикуривай, попробуй лучше мои. Новые, и светятся в темноте.

Однажды утром я проснулся, и обнаружил, что мои способности ощущать цвет, звук и запах стали слабее процентов на десять. Обои, казалось, выцвели за одну ночь, и шум утра за окном казался глуше. Обычно густой, сочный, острый запах шипящего сала, на котором готовилась яичница, поднимавшийся через трещины в потолке кухни, сквозь голые доски, прямо в мою спальню, утратил как раз ту долю насыщенности, которая делала его ароматом. Но я заметил и другой запах, сочащийся из-под простыни. Резкий запах серы.

Я выбрался из постели и сонно уставился в зеркале на стене. Мое обычно румяная, хотя и изрытая болезнями физиономия, была бледна, искажена и мрачна. Верхнюю губу обрамляли редкие щетинки, а на подбородке расцвели большие красные пятна.

Мое внимание привлекли пижамные штаны. Они загадочным образом выдавались вперед пониже пояса. Я распустил завязку штанов, и они опустились на пол.

Узрите же: эрекция!

Пронзающая косые лучи утреннего солнца. И в вышине запели ангелы.

– Боже мой, – сказал я. – Вот она – половая зрелость.

Короче говоря, я должен был ее опробовать. И опробовал.

Через пять минут я спустился на кухню.

Мама поглядела в мою сторону и покачала головой.

– Чем-то ты там не тем занимался, – сказала она.

– С чего это? – возразил я. – Откуда у вас только берутся такие мысли?

Отец взглянул поверх «Спортивной жизни».

– Наверно, мы пришли к такому заключению, услышав громкие вопли «Я кончил! Я кончил!», – мягко сказал он.

– Запомню на будущее, – проворчал я, тыкая вилкой в сало на тарелке.

– Кстати, – сказал отец. – Президента Кеннеди застрелили.

– Президента чего?

– Кеннеди. Президента Соединенных Штатов. Убили.

– Боже мой, – сказал я, второй раз за день.

– Чудовищно, правда?

– Точно, – я провел рукой по волосам. – Я даже не знал, что у них есть президент. Я думал, Америка все еще колония Британии.

Отец покачал головой. Довольно печально, как мне показалось.

– Ты капаешь салом на пижаму, – заметил он. – Пора уже научиться пользоваться ножом и вилкой. – И презервативом, – добавил он.

Я отправился в школу позже обычного. Я решил перед уходом ощутить зрелость еще раз. На этот раз – без воплей. Мама решительно постучала в дверь ванной и потребовала прекратить дикие прыжки.

Теперь моей школой была школа св. Аргентия Недоносого, учебное заведение святого ордена, братия в который подбиралась по принципу малости органа обоняния. Это была школа только для мальчиков, где основное внимание уделялось дисциплине и носовой тренировке. Курить в классе не разрешали, но поощряли нюханье табаку.

Каким– то образом мне удалось провалить экзамен после начальной школы, и вот, хотя Т.С. Давстон, Билли, Норман и почти все остальные в моем классе перешли в грамматическую школу, мне пришлось отправиться к св. Аргентию вместе с прочими недоумками из нашего прихода.

Я не слишком переживал по этому поводу. Достаточно рано я свыкся с мыслью о том, что мне вряд ли удастся добиться чего-то большего в этой жизни, и скоро у меня появились новые друзья среди латиноамериканцев-чикано и прочих выходцев из мексиканского квартала Брентфорда, которые стали моими одноклассниками.

Среди них были: Чико Вальдес вожак банды «Крэдс», в лучших традициях рок-н-ролла презиравший любые запреты, и трагически погибший в результате идиотского несчастного случая с участием уличной стрельбы и кокаина; Каральдо, по прозвищу «Припадочный», вожак «Переметных», эпилептик, чей жизненный путь кончился столь же внезапно; Хуан Торамера, вожак «Вопящих Грибос», пришедший к не менее преждевременному концу; и Хосе де Фаррингтон-Смидт, который ушел из школы уже через год и поступил в духовную семинарию.

Потом он стал священником.

И его пристрелил ревнивый муж.

Встречи одноклассников в нашей школе проходили очень тихо.

Я очень привязался к Чико. Он плохо говорил по-английски, зато у него были татуировки на руках и волосы под мышками, и он рассказал мне, что еще в младших классах у него уже был секс с «членом педагогического коллектива».

– Чтоб еще раз – ни за что в жизнь, – добавил Чико. – Задница после очень болеть.

Чико принял меня в «Крэдс». Я не слишком много запомнил из самого ритуала, помню только, что Чико отвел меня в сарай на огороде, где мы выпили изрядное количество бесцветной жидкости из бутылки без этикетки.

Еще я помню, что потом неделю не мог сесть на велосипед. Но тут уж делайте выводы в меру своей испорченности.

«Крэдс» были не самой большой подростковой бандой в Брентфорде. Но, как заверил меня Чико, они были самой престижной бандой. В их числе был сам Чико, вожак, был я, и, без всякого сомнения, вскоре должны были появиться другие.

Как только мы «завоюем авторитет».

Авторитет – это самое важное. Это значило больше, чем алгебра, история или правописание. Завоюешь авторитет – и только тогда станешь кем-то.

Как именно завоевать авторитет, было не очень ясно. Когда Чико спрашивали об этом, он всегда отвечал очень туманно. Но, по всей видимости, для этого требовались огнестрельное оружие и кокаин.

Я прибежал в школу как раз тогда, когда брат Майкл, наш учитель, проводил перекличку. Он вычеркивал из списка имена тех ребят, которые пали жертвой во вчерашних перестрелках и, похоже, был очень рад видеть меня.

Я был подвергнут стандартной порке за опоздание, ничего особенного, пять ударов «кошкой», одел рубашку и сел на свое место.

– Чико, – прошептал я, прикрыв рот рукой, – новость слышал?

– Как тебя мама поймал, когда ты дрочить в ванной?

– Да нет, не то. Президента Кеннеди застрелили.

– Президента чего?

– Чего слышал. Он был президент Соединенных Штатов.

– Одним мертвым гринго больше, – сказал Чико и поковырял ногтем в зубах.

И все тут.

И начался первый урок. Как всегда, это была история Единственно Верной Церкви, и, помнится мне, мы добрались до папы Борджиа. Мы, однако, обсуждали его не больше десяти минут, когда открылась дверь, и в класс вошел отец Дуранте, директор.

Мы быстро вскочили. – Здравствуйте, святой отец! – сказали мы хором.

– Здравствуйте, мальчики, – сказал он, – садитесь, пожалуйста.

Отец Дуранте подошел к брату Майклу и прошептал несколько слов ему на ухо.

– Президента чего? – переспросил брат Майкл.

Отец Дуранте прошептал еще несколько слов.

– О-о, – сказал брат Майкл, – а был ли он католиком?

Еще несколько слов шепотом, и святой отец покинул класс.

• Предыдущая
• 14/60
• Следующая