Наше дело — табак - Рясной Илья - Страница 45

• Предыдущая
• 45/80
• Следующая

— Интересно, что все это значит? — произнес Ушаков, который по радио слушал взволнованный репортаж корреспондента местного радио с сигаретных торгов.

— Очередная шамилевская афера, — отмахнулся Гринев. — Он снова поставил всех в позу…

— Мы думали, что он возьмет лоты. А он не стал даже бороться за них, — заметил Ушаков. — Просто сорвал аукцион.

— Выходит, ему вообще не нужно, чтобы в область ввозились льготные сигареты, — сделал напрашивающийся вывод Гринев. — Значит, он наладил такой канал контрабанды, который перекроет все.

— Или дернул где-то большие деньги, — добавил Ушаков.

— Когда же его грохнут, гада?

— Наверное, уже скоро…

Гринев почесал в затылке и кинул:

— Сволочи.

Дон Педро, любитель и любимец красивых женщин и казино, беззаботный прожигатель жизни, привыкший зарабатывать много денег и легко, изящно тратить их, сказочно преобразился за несколько дней пребывания в камере. Он стал каким-то мятым, неухоженным, взор потух, и только время от времени в нем вспыхивало отчаяние. Несмотря на то, что последние пять лет, начав с браконьерского копания янтаря, пройдя через бурные шторма мелкооптовой торговли и прибившись в прибыльную сигаретную заводь, он редкий день не нарушал российские законы и прочно сдружился с криминалом. Пока ему везло, и он на своей шкуре еще не попробовал, что такое тюремная камера. А компанию ему в камеру подобрали самую дрянную, чтобы он почувствовал, что его ждет в ближайшие годы. На него перемена места обитания подействовала убийственно.

Ушаков знал, что часть крутых — бандитов или бизнесменов, заброшенных волею злой судьбы на нары, — довольно быстро адаптируется и находит себе более или менее достойное место в тюремной иерархии. Других враждебная обстановка приплющивает так, что люди становятся готовы на все, лишь бы хотя бы на месяц, да что там на месяц — на день сократить пребывание в этом заведении. Тяжелее всех приходится тем, кто привык жить роскошно и считал, что эта роскошь — неотъемлемое свойство его существования на земле, награда за какие-ю непонятные его достоинства. Таким хлебать баланду особенно противно. И они часто вообще готовы наложить на себя руки.

— А почему мы беседуем без адвоката? — в первый разговор попробовал Дон Педро качать права.

— А зачем адвокат людям, которые скоро станут друзьями? — удивленно спросил Ушаков.

— Я не понял, — недоумевающе посмотрел Дон Педро на начальника уголовного розыска и его заместителя.

— Потому что ты влип, — разъяснил Ушаков. — Ты нуждаешься в помощи. А мы те люди, которые могут помочь тебе. Кстати, в отличие от адвоката, не на словах, а на деле. Притом совершенно безвозмездно.

— Я не нуждаюсь ни в чьей помощи, — решил запереться, как моллюск, в раковину враждебности и недоверия Дон Педро.

— Это почему? — осведомился Гринев, подходя к Дону Педро и нависая над ним всей своей массой.

— Потому что я не виноват ни в чем. Я не сделал ничего плохого.

— Заявление спорное, — произнес Ушаков. — Конечно, Глушак был не подарочек, и в том, чтобы его завалить, может, ничего плохого и не было. Вот только по этой статье вышка положена.

— Я стрелял в Глушака? — взвился Дон Педро. — Вы в своем уме?

— Заказчикам дают больше, чем исполнителям, — скучающе проинформировал Ушаков.

— Меня самого чуть не убили!

— Ну да, — поддакнул Гринев. — У Колпашина — пуля в груди. Глушак изрешечен весь. А ты жив. И тут же включаешься в дележ имущества покойного.

— В какой дележ?!

— У тебя какие отношения были с Инессой? — принял подачу Ушаков.

— Никаких.

— Отлично. — Начальник уголовного розыска положил перед коммерсантом фотографию, на которой сплелись в экстазе Инесса и Дон Педро.

— Это что? — сдавленно произнес Дон Педро.

— Это значит, что ты был под нашим контролем, — давил Ушаков. — Мы просто не знали, что вы решили с Инессой ее муженька завалить… Глушак — потеря для человечества небольшая, Дон Педро. И много за него не дадут. Но с каждым днем твоего молчания срок ты себе нагружаешь все больше…

— Получишь по минимуму, — в унисон подогревал допрашиваемого Гринев. — Да еще кореша твои судей подмажут, как положено. Отсидишь в пятой колонии. В нормальных условиях. Выйдешь досрочно. Красота.

— Я не убивал!

— Не бросайся такими словами, — сказал Гринев с угрозой. — Пойми, мы все равно тебя додавим. Просто это будет стоить тебе сил и здоровья. Экспертизами додавим. Очными ставками. А исполнителя мы, считай, установили.

— Где он?! Покажите! — воскликнул Дон Педро.

— Покажем, — заверил Ушаков. — Будешь ссориться с нами — получишь по максимуму. Да еще гарантирую тебе самый строгий режим из всех возможных. Представляешь, получишь лет двадцать. Выйдешь старым, с потерянным здоровьем, без денег. Никому не нужным. Ни одна баба, кроме шлюх дешевых вокзальных, на тебя не клюнет. Будешь питаться в общественных столовках, а на казино смотреть только с расстояния пушечного выстрела — ближе тебя охрана не подпустит… — Красиво расписываете.

— Ты в камере поспрашивай. Там тебе скажут, что Ушаков слов на ветер не бросает…

— Я не убивал! Вы можете меня хоть расстрелять, но я не убивал…

— А что? — хохотнул радостно Гринев. — И расстреляют. Времена меняются. И гуманизму к бандитам в нашей стране долгожданный каюк приходит…

— Подумай, что дальше будет, — сказал Ушаков. — Вскоре мы арестуем и Инессу как соучастницу.

— Да арестовывайте! — воскликнул Дон Педро. — У нее и спрашивайте. Может, она мужа и заказала!

Да, Дон Педро явно не был джентльменом. И с удовольствием опустил бы в камеру и Инессу, поскольку в одиночку отвечать за все ему скучно…

Первый допрос ничего не дал. После него Дона Педро стали таскать на задушевный разговор ежедневно, как на работу. Потихоньку он начал выдавать кое-какую, пусть не особенно важную, но любопытную информацию о табачных разборках, пролил свет на подоплеку некоторых разборов. Говорил он охотно на любые темы, кроме одной — убийство Глушко. Тут он сразу наглухо запирался и упрямо долдонил:

— Я не убивал.

Гринев с Ушаковым не первый год работали на пару и научились без матютов, спокойным тоном доводить людей до полного исступления. Отмороженных мерзавцев, не боящихся ничего и никого, они ввергали в черную депрессию и выдавливали из них явки с повинной. Работать они умели и практически не знали поражений. Кололи таких подонков, которые, казалось, колоться не должны были в принципе. Но Дон Педро не желал признаваться.

— Не убивал.

На пятый день он всхлипнул и заявил:

— Вы меня приперли так, что я не знаю, что делать.

— Признаваться, — посоветовал Ушаков.

— Признаваться, — усмехнулся Дон Педро. — Признаваться, да?

— А что, хуже уже не будет, — сказал Гринев.

— А лучше некуда, — кивнул Дон Педро.

— Точно.

— Хорошо, я подтвержу, что убил его. Пусть.

— Вот и отлично, — похлопал его Гринев по плечу. — Умнеешь не по дням, а по ночам. Начнем с исполнителя…

— Я не знаю никакого исполнителя. Потому что я никого не заказывал. Но я готов признаться… Давайте напишу все, что просите.

— Э нет, — покачал головой Ушаков. — Так не пойдет. Что, начинать разъяснительную работу сначала?..

И все шло по накатанным рельсам… Ушаков всеми правдами и не правдами сумел вывернуть следователю руки, в результате Дону Педро прокурорские работники избрали меру пресечения в виде заключения под стражу, хотя сделали это скрепя сердце — оснований было маловато.

— Упрямая сволочь, — в сердцах бросил Гринев, когда вечерочком подбивали итоги. — Надо бы Инессу арестовать. Чую, она тоже при делах.

— Ну да, — усмехнулся Ушаков. — Представляешь, какой хай поднимется: арестовали вдову убитого. Палачи в серых мундирах. И прочее.

— Журналюги. — Гринев сжал кулак,

— А уперся Педро крепко. Не сдвинешь.

• Предыдущая
• 45/80
• Следующая