Пьеса для обреченных - Русанова Вера - Страница 40
- Предыдущая
- 40/81
- Следующая
Сказано, пожара не будет — просто отравление!" — народ почему-то никак не желал успокаиваться. На улицу с собой волокли какие-то сумки, баулы, шубы, обернутые в полиэтилен, даже кухонные комбайны. Из-за двери подвала вился сизый дымок, пахло на редкость отвратительно.
«Ничего! Сейчас „пожарка“ приедет и мой вонючий ковшик затушит!» — успокаивала себя я и, боясь лишний раз моргнуть, всматривалась в силуэты выбегающих из подъезда женщин. Бетонная пристройка в торце дома почти полностью скрывала меня от глаз жильцов, но что толку?! Казалось, уже все, абсолютно все покинули свои квартиры, однако никого, хотя бы отдаленно похожего по манере двигаться на Человека в сером, я пока не обнаружила. Как не обнаружила, кстати, и ни одной несомненно уродливой женщины! И вот когда уже поражение казалось явным и неотвратимым, раздался голос какой-то старушки:
— А Лерочку-то Игонину забыли?! По толпе прокатился встревоженный ропот.
Потом сразу трое мужчин кинулись в подъезд. Еще ничего толком не понимая, но уже томясь нехорошим предчувствием, я высунулась из своего убежища и обмерла…
Все затеянное и осуществленное мной в этот день оказалось абсолютно бессмысленным. Зря мерзли бабушки-пенсионерки на улице. Зря догорал в подвале полезный в хозяйстве пластмассовый ковшик. Зря я сегодня стояла целый час перед зеркалом, а вчера, с риском быть пойманной, крала у Ольги записную книжку.
Ольга была права: Лера Игонина никак не могла изображать Человека в сером! Трое мужчин выносили из подъезда инвалидное кресло. А в кресле сидела она. Широкий темный капюшон почти полностью скрывал ее лицо. Да и не в лице было дело! Я смотрела на ее ноги. На ее кошмарно тонкие, недоразвитые ноги, недвижно стоящие на специальной высокой ступенечке! Такие ножки едва смогли бы выдержать вес четырехлетнего ребенка. Болезнь ли, врожденный ли порок сделали их абсолютно бесполезными, но Лера Игонина не могла ходить!
Неподалеку завыла пожарная сирена. Я подняла с земли сумку и закинула ее на плечо, уже ничуть не боясь заляпать свой болоньевый плащ осенней грязью, смешанной с мокрым снегом. Версий больше не было, не было надежды, и как-то очень слабо верилось в то, что Ольга что-нибудь узнает о том Дне рождения с фотографии… Ауры какие-то, отрубленные руки и эта нудная манера Человека в сером совершенно нереальным образом возникать на моем пути. А если и не возникать, то оставлять напоминанием о себе трупы или пошлые открыточки с кошмарными собачками. Конечно, вполне возможно, что разгадка крылась где-то рядом, и вся эта мистика элементарно объяснялась моей категорической неспособностью составлять простейшие логические цепочки. Но мне уже почему-то почти верилось в то, что он — не человек'. И только это маленькое и хрупкое «почти» отделяло меня от неприятного слова «шизофрения».
Однако, пока я еще жила и даже худо-бедно соображала. Еще видела солнце в просвете серых облаков и слышала шум машин на Дмитровском шоссе. Бросив последний взгляд на людей, все еще толпящихся у подъезда, я вышла из-за угла и… увидела его, «Вот это уже называется навязчивостью даже у призраков! — промелькнула в голове веселенькая, как похоронный марш, мысль. — Не привидение, а какая-то кукушка из часов, честное слово!»
.А он стоял в каких-нибудь пяти метрах от меня — и прикрывал поднятым воротником плаща нижнюю часть лица. Человек в сером ждал меня и, похоже, знал мои планы на три хода вперед! На руках его были темные кожаные перчатки.
В первую секунду я подумала о том, что от него как-то подозрительно дешево для посланца Сатаны пахнет туалетной водой «Доллар», во вторую —,о том, что я все-таки потеряю сознание. А в следующий миг мне помогли это сделать, плотно прижав к лицу тряпку, пропитанную эфиром…
Второе за последние три дня воскрешение было еще менее приятным, чем первое. Все-таки естественный обморок подразумевает нормальное во становление жизненных функций. А сейчас голова моя просто раскалывалась на тысячу мелких кусочков, во рту было сухо и отчего-то сладко, все мышцы и кости невыносимо ломило. Примерно что-то в этом духе я уже ощущала однажды, когда отходила от наркоза после лечения зубов. Но тогда неповоротливый язык нащупывал во рту новенькие, гладкие пломбы, и душеньку мою, вернувшуюся с заоблачных высот, переполняло тихое мещанское счастье. Теперь же особых причин для радости не наблюдалось.
Надо мной был обычный низкий потолок салона автомобиля, подо мной — обитое зеленой кожей сиденье, а на мне — ничего, кроме трусов и старого черного бюстгальтера. И это при том, что печка в машине не работала, а погода стояла далеко не летняя! Мои ноги, густо покрытые гусиной кожей, подергивались конвульсивно, как лапки умирающего бройлерного цыпленка. Синюшные руки выглядели сейчас наверняка не многим лучше отрубленных конечностей Вадима Петровича. К счастью, нигде ничего не болело, и это оставляло надежду на то, что меня просто раздели.
Осторожно-осторожно, боясь сделать неловкое движение и нечаянно зашуметь, я приподнялась на локтях и огляделась. Кроме меня, в машине никого не было — ни на водительском месте, ни на переднем пассажирском сиденье. За окнами шумел какой-то сумрачный парк, костлявые ветви черных Деревьев покачивались на фоне фиолетового неба. Жутковатым недвижным пятном на смерзшейся земле лежал свет включенных фар, в пепельнице еще Дымилась недокуренная сигарета. Казалось, что люди покинули этот «Летучий голландец» на колесах в Омовение ока, не успев толком ни удивиться, ни пугаться…
Я за последние дни тоже разучилась и удивляться и пугаться, как цивилизованная женщина, и будь у меня с собой парочка осиновых кольев, литра два святой воды или хотя бы связка чеснока, немедленно начала бы готовиться к обороне. Но, кроме нижнего белья, в моем распоряжении ничего не имелось, поэтому оставалось одно — бежать! С диким остервенением я принялась дергать все ручки по очереди и, как ни странно, достигла успеха. Три дверцы оказались заперты, а одна — та, к которой я лежала ногами, — открыта!
Жалобное «ай» поневоле вырвалось из моего горла, когда босые ступни коснулись заледеневший земли. Левую икру тут же свело такой сильной судорогой, что пальцы на ноге болезненно скрючились. Но времени на стоны и восстановительный массаж не было: нечто, именуемое «инстинктом самосохранения», настойчиво пихало меня в спину и зудело: «Беги! Беги! Беги!» Я еще как-то отстраненно успела подумать, что этот самый инстинкт ,даже лабораторную крысу заставляет до последней секунды цепляться за свое жалкое подобие жизни, и вдруг увидела буквально в пяти метрах перед собой темную бетонную стену! А в стене — маленькую деревянную дверь!
Вполне возможно, это были задворки какого-нибудь Дома культуры, из тех, что в изобилии разбросаны по московским паркам. Стремительно переполнившись неистовой любовью к Домам культуры и страстной надеждой на то, что замок не заперт, я бросилась вперед. Пару раз ударила в дверь плечом, еще пару раз — бедром, потом догадалась потянуть ее на себя и — о чудо! — она открылась. В черных трусах и лифчике, похожая, вероятно, на сбежавшую пациентку психдиспансера, я ввалилась в какую-то каморку. Здесь было темно и почти так же холодно, как на улице, вдоль стен стояли унылые швабры и перевернутые ведра. А на полу лежала тоненькая полоска света! Она выбивалась из-под еще одной двери, ведущей, вероятно, в служебное помещение.
Терять мне было нечего. А в душе теплилась шизофреническая надежда на то, что Человек в сером, согласно своему привиденческому статусу, не выползет на яркий свет. Поэтому я, не долго думая, налегла и на эту дверь и… Если вы полагаете, что меня опять угораздило нарваться на этого урода, то сильно заблуждаетесь! И я до сих пор не могу с уверенностью ответить, что было предпочтительнее: встреча с «призраком» или то, что произошло на самом деле…
Когда .к моим глазам, ослепленным поначалу ярким светом, вернулась способность видеть, то… Впрочем, нет! Прежде чем мои зрительные нервы подали в мозг отчаянный сигнал тревоги, ноздри защипал резкий запах аммиака. Я разлепила дрожащие веки и с ужасом поняла, что нахожусь в мужском туалете!
- Предыдущая
- 40/81
- Следующая
