Проделки Лесовика - Ольченко Дмитрий - Страница 43

• Предыдущая
• 43/80
• Следующая

Вдалеке непрерывно громыхали громы, в сером пространстве вспыхивали зарницы, высвечивая страдания истерзанной земли. Порой под Юркиными ногами пробегала крупная дрожь. Землю сотрясали сильные толчки. Иногда они были столь чувствительными, что Юрка с трудом удерживался на ногах. Один из толчков был особенно резким, земля ушла из-под ног, и Юрка покатился по склону холма, чувствуя, как его подбрасывает.

Земля билась в судорогах. Юрка вскочил, растерянно оглядываясь. У него кружилась голова. Надышался угарным газом.

Юркино внимание привлекли неожиданные всхлипывания; метрах в тридцати от него вповалку лежали старые сосны, хвоя давно осыпалась, голые ветви переплелись друг с другом. Казалось, сосны замерли в предсмертном порыве, пытаясь найти спасение во взаимных объятиях. Юрка подошел поближе и увидел, что на стволе поваленной сосны сидит Лесовик. Сидит в скорбной позе, охватив голову руками. Его сотрясали беззвучные рыдания. За его спиной в небо тянулись вывороченные корневища. Старик всхлипывал и безутешно сморкался.

— Не подходи ко мне! — закричал он и вытер глаза тыльной стороной ладони. — Не подходи ко мне ближе чем на три метра! Я за себя не ручаюсь! Держись подальше!

Юрке стало жаль безутешного, разбитого горем старика. «Бедный старик!» — подумал Юрка, забыв на время о его коварстве, силе и могуществе. — Садись вот там, малыш… Ко мне не приближайся… В наших телах сейчас очень велика разность электрических потенциалов. Для тебя это небезопасно… Я, малыш, безутешен… Мои любимые сосны… Мои бедные сосны… Каждый раз, когда мне надоедала вселенская суета двадцатого века, я переносился в прошлое, сюда, в мой любимый сосновый бор… Бедные сосны! О них-то я и не подумал… Ну да что теперь убиваться! Садись, малыш, посидим, помолчим, погорюем… Бедные мои сосны, мир праху вашему…

Несколько минут прошло в тягостном молчании. Сумеречную тишину нарушали отдаленные громовые раскаты. Серая пелена вокруг создавала ощущение безжизненной пустыни.

— Да, малыш, так оно и есть. Земля сейчас — пустыня. Не совсем безжизненная, но пустыня… Что ты на это скажешь?

— Я ничего не понимаю, — признался Юрка. — Не знаю, что сказать. Это похоже на кошмарный фильм. Все идет последовательно, а потом вдруг перескок, и дальше идут совсем другие кадры, еще кошмарнее.

— Все правильно, малыш. Все верно. В ту секунду, когда астероид врезался в Землю, я передвинул тебя на один год.

— И где я был в течение этого года?

— Здесь.

— Как «здесь»?! Я здесь появился четверть часа назад! А куда же девался весь год?

— Туда же, куда девались девяносто миллионов лет, отделяющие нас от нашего двадцатого века. Купюра в киноленте. Состыкованы два крайних кадра разных временных пластов. Того, что было между ними, можно сказать, и не было.

— Мне это трудно понять. Но, наверное, так оно и есть.

— Ты не представляешь, что здесь творилось первые несколько недель после катастрофы! Это ни словами сказать, ни пером описать… Я отодвинул тебя на год, потому что после катастрофы слишком сильно был отравлен воздух, был очень высокий уровень жесткой космической радиации… От всего этого земля еще не оправилась. Слышишь, как ее трясет? Но все понемногу успокаивается, моря и океаны утихли, их очертания во многом изменилось. Погибло много животных и деревьев. Появилось много горных хребтов, разломов земной коры. Ах, Земля еще не скоро оправится от такого удара, какой нанес ей проклятый астероид!

Юрка кивнул.

— Пройдут миллионы и миллионы лет, прежде чем Земля залечит свои раны. Но это будет совсем другая Земля… Солнца сейчас не видно, верно? А между тем оно в зените. Помнишь, в какой стороне оно всходило?

Юрка осмотрелся.

— Кажется, в той.

— Верно! А теперь всходит вон там. То есть, там, где ты привык видеть восход в своем двадцатом веке.

— Скажи, ты можешь переноситься в любую эпоху?

— Не только могу! Я делаю это постоянно. Я путешествую во времени чаще, чем в пространстве!

— Любопытно! Значит, ты видишь много интересного!

— Я, малыш, вижу все, но не придаю этому значения. У меня есть один порок — я лишен способности удивляться, — сказал Лесовик и развел руками. — Что поделаешь, таков уж я! Однако мы с тобой засиделись. Тебе долго здесь оставаться нельзя… Я уже говорил — вредные газы, радиация и все такое прочее. Надо убираться отсюда, и чем скорее, тем лучше.

— Куда? Домой? — вскинулся Юрка.

Ну нет! Даже в память о моих бедных соснах я не могу сделать этого, вернуть тебя домой! Мы еще погуляем с тобой, дружок! Сдается мне, что ты не прочь повидаться со своими кровными родичами, а? Как ты на это посмотришь?

— Положительно посмотрю! — воскликнул Юрка, подумав, что встретиться с родичами — значит, вернуться домой. А как же иначе?

— Вот! Наконец-то наши желания совпали! — обрадовался Лесовик.

— Ты не представляешь себе, как я соскучился по матери, по отцу! — воскликнул Юрка, и столько в его словах было надежды и скрытой мольбы, что сердце Лесовика дрогнуло.

Но Лесовик даже с размягченным сердцем остается Лесовиком.

— Ты, малыш, видел закат мезозоя. Начинается кайнозой. Здесь тоже очень много интересного. Но чтобы хоть краешком глаза увидеть все самое интересное, не хватит и десяти жизней. Ты согласен?

— Да, — сказал Юрка. Он пережил уже столько интересного, что часть из пережитого не прочь был бы отдать кому-нибудь из постоянных своих противников — Игорю или Ваське.

— Перевернем несколько страниц земной истории: палеоцен, эоцен, олигоцен, миоцен, плиоцен… Останавливаемся в плейстоцене, за сорок тысяч лет до нашей эры. Здесь тебя ждет очень интересная встреча, малыш…

— Зачем столько загадок? Говори прямо — с кем я встречусь?

— Ишь, какой прыткий! Погоди. Сначала ответь мне на несколько вопросов. Кто твой отец?

— Инженер.

— Как его зовут?

— Александр Никитич.

— Значит, деда звали Никита?

— Ну да.

— А как звали отца твоего деда?

— Кажется, Артем… Да, бабушка говорила — Артем.

— А как звали отца этого Артема?

— Не знаю.

— А чем занимался тот, которого ты не знаешь?

— Не знаю.

— Вот видишь, малыш, как мало ты знаешь и как много не знаешь! — торжествующе воскликнул Лесовик. — Теперь признайся честно — хотел бы знать кое-что еще?

— Бабушка говорила, что любопытством бог меня не обидел!

— О, твоя бабушка — наблюдательный человек… Я устрою тебе встречу с твоим пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра-пра… погоди, так дело не пойдет. Я должен буду прапракатъ тысячу шестьсот три раза и где-нибудь обязательно собьюсь, в арифметике я не особенно силен… В общем, ты понял, я устрою тебе встречу с прямым твоим пращуром в тысяча шестьсот третьем колене. Кстати, там ты встретишь и пращура тысяча шестьсот второго колена. Идет?

— Не знаю. Боязно. А что я с ними буду делать?

— Хм! «Что делать»… Съешь их! Или они тебя!

Юрка серьезно посмотрел на Лесовика. «Хорошо ему отшучиваться! А мне как быть? Подойти к дикарям и сказать: «Здрасьте, я ваш правнук в тысяча шестьсот третьем колене»? А если они людоеды? Сорок тысяч лет назад человек мог быть только дикарем и людоедом».

— Не волнуйся, малыш! Никто из твоих предков никогда не ел людей. Ни в прямом, ни в переносном смысле. На этот счет можешь быть спокоен.

— А как я их узнаю?

— Голос крови, малыш! Он подскажет. Не тебе — так им.

— Тогда я согласен.

— Вот и ладно! А ты заметил, что вокруг посветлело? Воздух стал чище — заметил?

— Ага! Вроде чище, но все ещё дымка. И земля не так трясется. Вот, уже виден тот лес! Видно, ветер понемногу разгоняет пыль.

— Какой там ветер?! — воскликнул Лесовик. — Осмотрись вокруг!

Юрка огляделся. Он не увидал поваленных сосен. На их месте шелестела дубовая роща. Череп тираннозавра почти исчез под землей, торчали только клыки. Трещина, расколовшая саванну из конца в конец, изменилась. Ее отвесные края осыпались, и теперь это был обыкновенный овраг, по дну которого бежала небольшая речушка.

• Предыдущая
• 43/80
• Следующая