Королева в услужении - Лофтс Нора - Страница 51

• Предыдущая
• 51/60
• Следующая

В то же время Николас успешно подготавливал сладостную месть — такую, какая возможна, пожалуй, только раз в жизни. Случай дал ему шанс проявить к королеве доброту и снисходительность, а потому, выйдя на свободу, она не будет питать к нему ненависти, но благодаря тому же случаю он сможет заставить ее страдать сильнее, чем от чисто физических неудобств и лишений. Королева будет страдать, и он с наслаждением станет смотреть, как она страдает. И его нельзя будет ни в чем упрекнуть. Николас радостно потер руки в предвкушении удовольствия.

И желанный день наступил 13 июля 1189 года.

Почти три недели стояла прекрасная летняя погода, и Альенора долгие часы проводила в саду, где в кустах лаванды весь день хлопотали пчелы. Чистый воздух, солнце и хорошее питание способствовали быстрому восстановлению ее здоровья, и, хотя все еще слабая, она чувствовала себя совсем не плохо. Близкая смерть оставила свой след, но такой изящный и тонкий, что он выглядел даже красиво. Один локон ее темно-рыжих волос над выпуклым лбом побелел. Позднее придворные дамы в своем верноподданническом рвении не пожалеют сил, чтобы искусственным путем добиться того же эффекта, различными средствами отбеливая спереди одну прядь волос.

В это ласковое июльское утро Альенора довольно рано сошла в сад, где сорвала несколько уже увядших цветков гвоздики и с наслаждением вдыхала чудесный аромат только что распустившихся бутонов. В сад неторопливой походкой вошел Николас Саксамский и весьма любезным тоном отметил великолепную погоду и восстановленное здоровье королевы. Затем он спросил, нет ли у нее еще каких-нибудь желаний.

— Хочу, чтобы мне вернули мою лютню.

— И это все?

— Знаете, — сказала Альенора, устремив свой взор в точку, находящуюся за плечами Николаса, — болезнь порой удивительно влияет на человеческие органы чувств. У меня, например, изменился слух. Пятнадцать лет, когда я просила вас о чем-либо, вы неизменно отвечали: «Это невозможно». Теперь я готова поклясться, что слышала, как вы произнесли: «И это все?» Удивительно, не правда ли?

Ему стоило огромных усилий, но он все-таки сумел рассмеяться:

— Изволите шутить, ваша милость. Я действительно спросил: «И это все?» Мне просто подумалось, что в такой погожий день вы, быть может, пожелаете прогуляться по окрестностям.

Альенора внимательно взглянула на него:

— Получили приказ перевезти меня из Винчестера? Не трудитесь выманивать меня льстивыми словами. Даже камера в Тауэре будет приятнее здешних комнат!

«Генрих узнал о письмах, — подумала она. — Кейт поймали. Он ухватился за возможность обвинить меня в государственной измене…» Теперь палач в маске, окровавленная колода, ее шея, обнаженная для остро отточенного топора, на мгновение мелькнувшего перед ее глазами. Все!

— Я готова поехать туда, куда вам приказали доставить меня, — сказала она просто, срывая гвоздику и поднося ее к лицу.

«Следующим летом, когда гвоздики опять расцветут, я буду «как изменница» гнить в могиле».

— Вы совершенно неправильно меня поняли. Своим предложением я, наоборот, нарушаю приказ и руководствуюсь лишь стремлением доставить вам удовольствие. Поля сейчас золотисто-желтые от поспевающей ржи, обочины дорог сплошь усеяны краснеющими маками… Я подумал, что короткая прогулка в удобном паланкине… небольшая смена впечатлений…

— Я никогда не пользуюсь паланкином. Меня несли однажды всю дорогу от Антиохии до Иерусалима, и я поклялась никогда в жизни не садиться в паланкин.

— Тогда, возможно, смирную лошадь?

Взглянув на его руки, она насмешливо заметила:

— Смирная лошадь. Да, именно такой конь мне сейчас и нужен.

Это было лучше, чем ничего. Пять лет не видеть лошадей, а ведь она их так любила. Пять лет даже краешком глаза не видеть настоящей природы!

— Оседланная лошадь будет ждать вас во дворе в два часа дня. Я сам буду вас сопровождать.

У Альеноры все еще оставались некоторые сомнения относительно его истинных намерений, но когда они направились не в сторону Лондона, а поехали по дороге на Портмут и затем свернули на едва заметную тропинку, почти заросшую высокой густой травой, то она решила что, как ни странно, но это в самом деле обыкновенная прогулка. И все у нее вызывало восхищение. Цвели жимолость и дикая роза, и рожь на полях действительно была, как сказал сэр Николас, золотисто-желтой, и повсюду маки, кружевная поросль лабазника. Скоро тропинка вывела их к деревенскому лугу, на котором паслись гуси и привязанные козы. Отвыкшей от их вида Альеноре они казались прекрасными и чудными животными, сошедшими с какого-то геральдического изображения. К ней вновь вернулась врожденная неистребимая способность радоваться жизни. Она наслаждалась прогулкой.

Но вот тропинка соединилась с более наезженной дорогой, которая, сбежав с холма, терялась в тени зеленой рощи. Они обогнали мужчину, погонявшего ослика, нагруженного корзинами с ранними сливами, женщину с кошелкой квадратных имбирных пряников, несколько небольших групп людей, шагавших энергично в одном направлении.

— Сегодня праздник? День какого-нибудь святого? — спросила Альенора.

— Вроде бы нет. Хотя вполне может быть… Да, вероятно, это как-то связано со святым Фокой. Теперь вспомнил: неподалеку отсюда находится монастырь святого Фоки.

Пока Николас говорил, роща кончилась, и дорога, пройдя сквозь заросли папоротника, протянулась дальше прямо через возделанное поле, справа от которого на широком лугу стояли низкие крестьянские лачуги, опять же паслись гуси и козы, а слева высились серые стены и башни монастыря.

— Святой Фока, мне он что-то незнаком, — заметила Альенора.

— И большинству людей в Англии. Мне говорили, что этот святой с Востока — покровитель садоводов. И странная вещь: виноградники монастыря всегда дают хороший урожай, даже когда все другие виноградники гибнут от плохой погоды.

— Гм-м, — промычала она, внимательно осматриваясь. — Монастырские сады расположены на южном склоне, а с севера и востока их защищают стены монастыря и роща.

— Вы верите в естественные причины любых явлений, сударыня?

— Если они видны, как в данном случае, невооруженным глазом. Будь эти виноградники открыты северным и восточным ветрам — сущее бедствие для этой страны — и все-таки приносили бы неизменно отличные урожаи, я бы поверила в чудодейственную силу святого Фоки.

— Мне кажется, все эти не столь прозаически мыслящие люди для чего-то собираются. Безусловно, у них какой-то праздник, — проговорил Николас, натягивая поводья и с любопытством оглядываясь. — Видимо, что-то затевается. Не соизволите ли, ваше величество, подождать и посмотреть, в чем дело?

Они съехали с дороги на луг и остановились возле неказистой, сложенной из дерна лачуги, такой низкой, что крыша была вровень с плечами Альеноры, сидевшей на лошади.

— Тут нас не затолкают и отсюда хороший обзор, — заявил сэр Николас.

Что-то в его голосе заставило Альенору повернуться и с любопытством взглянуть на своего спутника. По ее мнению, он вовсе не был человеком, которого могли заинтересовать развлечения простого крестьянского люда или какой-то деревенский праздник. Между тем его глаза горели от возбуждения, губы слегка приоткрылись в предвкушении зрелища.

Народ все прибывал, однако можно было не опасаться толчеи: крестьяне знали, как вести себя с господами; и хотя кое-кто бросил беглый взгляд в сторону двух всадников, никто не осмелился к ним приблизиться, кроме хозяина ослика, нагруженного сливами. Сняв шляпу, человек робко спросил:

— Не соизволите ли, ваша честь, отведать моих слив? Очень сладкие и поспели первыми в этом году благодаря покровительству святого Фоки.

— Желаете, сударыня? — спросил сэр Николас и, когда она кивнула, стал рыться в кошельке, привязанном к поясу.

— Двадцать пенсов, — заявил хозяин ослика и, отсчитав сливы в прохладный зеленый щавелевый лист, потянул ослика за узду в самую гущу толпы, выкрикивая: «Если мои сливы хороши для ее милости, то для вас они и подавно хороши. Зрелые сливы, первые в этом году, сорок штук за один пенс!»

• Предыдущая
• 51/60
• Следующая