Заявка на подвиг: Сказочное повествование - Арбенин Константин Юрьевич - Страница 27

• Предыдущая
• 27/37
• Следующая

Барон Николай нахмурился. Дракон говорил то, о чем рыцарь и сам не раз думал, но уж больно не хотелось ему соглашаться с драконом даже по мелочам. Он обернулся к оруженоске, но и ее вид уверенности рыцарю не добавил. «А ведь эта голова — четвертая-то — самая толковая, размышляет он. — Надо было от нее избавляться в первую очередь. Да поздно; она до сей поры не проявляла себя, все за другие головы пряталась. И потом, даже как-то жалко ее сносить — единственная нормальная голова, интеллигенцией попахивает!» (И ведь не далек был от истины: эта самая голова именно интеллигентами лакомиться любила.)

А дракон увидел, что ввел рыцаря в смятение, и говорит:

— Давай, гость дорогой, твоя очередь. Если по существу ответить нечем, так силу покажи — защити свою справедливость точным попаданием в предполагаемого противника. — И специально, стервец, слово «предполагаемого» выделил интонационно, добавил рыцарю сомнений.

Барон Николай нахмурился, размахнулся и зафинтилил мяч в штангу.

И захрипел от досады: головой трясет, кулаками по наколенникам стучит, на месте крутиться. И донья Маня тоже в отчаянии — платочек свой носовой на мелкие лоскутки изорвала, все поливитаминины из аптечки сжевала.

А Спартак Динамыч рычит удовлетворенно, тело свое массивное переваливает с боку на бок — готовится к ответному удару. И видно по выражению некоторых его морд, что удар тот будет не простым, а может, даже решающим. Донья Маня от переживания левый глаз рукой зажмурила, одним правым смотрит: сглазить боится. Барон Николай весь сгруппировался, всего себя в ловушку превратил, все сомнения и мысли в сторону отбросил.

— Что ж, объясним тебе про королей и шахматы, раскроем тебе этот секрет напоследок, — говорит четвертая драконья голова с интеллигентной такой угрозой в голосе. — Ты ведь его больше никому сообщить не сможешь. А чтобы дамочка твоя не проболталась, я и ее вслед за тобой тоже съем, в качестве, так сказать, бонуса.

Одной лапой мяч обвел — не ударил, другой взмахнул — только воздух задел. Это у него такие обманные финты. У барона Николая от них в глазах двоиться стало, по телу судорога прошло.

— Запоминай, рыцарь, — продолжает четвертая голова размеренно, — король не может быть шахматистом, потому как сам он есть всего лишь шахматная фигура!

Сказал, захлопнул пасть, схватил всею пятерней мяч, сжал кулак до хруста да и пульнул из-под ногтя — будто вишневой косточкой выстрелил. Барон Николай чудом отбил этот мяч. Точнее, отбил он его головой, но выглядело это как чудо. А заключалось чудо в том, что в самый миг удара вышло из-за горизонта солнце и, засверкав за спиной рыцаря, ослепило Спартака Динамыча. Самую малость дрогнула у дракона толчковая лапа — да и этого хватило, чтобы выстрел получился с изъяном…

Оруженоска, наблюдая этот напряженный момент, съежилась всем телом — аж раздавила вдрызг пузырек с йодом, который держала наготове в правой руке.

Барон Николай, шатаясь, поднялся с земли, отряхнул грязь с лица, выплюнул изо рта песочек, похлопал ладошками по заложенным от удара ушам. Потом прогнал плавающие перед глазами круги и отстранил нырявшую между теми кругами оруженоску.

Едва картинка мира выпрямилась, установилась и перестала двоиться, рыцарь вдруг точно понял, какой из мячей ему следует выудить из кучи. Нетвердой походкой подошел он к мячам и, взяв кладенец, ухмыльнулся в сторону противника.

А Спартак Динамыч семью языками цокает, двумя ртами сплевывает — такая его лютая досада разобрала! Все последние силы он в ту пилюлю вложил, и все, получается, напрасно.

— Ты, значит, еще и шулер, твое беззаконие, — обращается к дракону барон Николай громким контуженым голосом. — Мухлюешь в открытую, мячи передергиваешь, запрещенными способами запускаешь снаряд. Нехорошо. Да еще шантаж, угрозы прямо под руку, даму приплел. Куда это все годится, твое злобное беззаконие!

Вернулся рыцарь на исходную позицию, бережно положил мяч на траву, пригляделся к драконьим воротам. Вроде как, и слух стал к нему возвращаться.

— Льготы, говоришь, у тебя, бронь? Знаю я твою липовую бронь, не прочнее она моих летних доспехов. Но сейчас я ее из липовой в самую настоящую превращу, причем без всякой волшебной палочки. И тогда — прощай, авиация! Придется тебе, твое безголовие, в мультиках сниматься — в массовке. Хочешь, пока не поздно, похлопочу за тебя, устрою на хорошее место?

— На лесоповал, что ли? — загнанно посмеивается Спартак Динамыч второй одноглазой головой. — Язву свою казенными харчами поправлять? Дураков нет.

— Значит, твое злостное беззаконие, отказываешься от моей гуманитарной помощи?

— Да уж как-нибудь своими головами проживем, без лысых.

— Ну тогда, как говорится, знай наших, — разбегается рыцарь. — Тогда получай, злодей, оскара за все свои спецэффекты!

Разбежался и как даст по мячу щечкой — такого дрозда закрутил, что сам от отдачи чуть в канаву не спикировал.

Призраки руками всплеснули, оруженоска за волосы схватилась — не верят глазам своим.

Спартак Динамыч даже шевельнуться не успел. Переглянулся, головы пересчитал, а их всего восемь! Думал сначала, что сбился со счету, а потом оглядел окрестности — так и есть, дымится в кустах любимая его голова — шестая, средняя, самая представительная и уполномоченная: он ею со всякими нужными людьми разговаривал, для исключительно важных бесед приберегал!

Поблекли призраки, сидят — не высовываются, некоторые из них совсем незаметными стали, а некоторые принялись потихоньку мутировать в цвет рыцарских доспехов. Оруженоска молчит, но руками на радостях такие сигнальные кренделя выписывает — матерый флажковый позавидовал бы!

— Все, партия! — говорит барон Николай, задыхаясь. — Выпускай, футболистов, твое безголовие, пока я тебе оставшиеся клубни не посшибал!

А Спартак Динамыч как заревет хором:

— Нет! Не позволю! Не честно! Давай дополнительное время!

Стал землю лапами топтать, хвостом каменную пыль околачивать, ртами разноцветные искры метать. Сам с собой в перепалку пустился — одна голова на другую набрасывается, обвиняет в спортивной некомпетентности, третья четвертой хамит, пятая плачет, шестая разнимать пытается, седьмая цинично смеется, а восьмая тянет всех в пещеру — подальше от этих рыцарских штучек. Не организм, а какая-то коммунальная кухня с хвостом!

Но до полной паники не дошло, — четвертую голову-то, самую рассудительную, барон Николай так и не сбил. Пожалел или промахнулся — непонятно, а только факт налицо: четвертая голова на месте осталась, ситуацией завладела, панику среди своих предотвратила, навела в стане тишину и порядок. Оплошал, выходит, барон Николай с четвертой головой — главнейшую деталь в своем противнике из строя вывести не сподобился!

— Три ноль, рыцарь, — говорит четвертая голова, — твоя правда, никуда от нее не деться. Только игровое время-то у нас еще не истекло, значит, и игра не окончена. Так?

Барон Николай кивнул — ничего не попишешь. Дракон выпрямился, осанку восстановил, живот вперед выпучил.

— Берем тайм-аут, — говорит восьмой головой.

Развернулся — и уполз в пещеру без лишних комментариев, пока рыцарь возразить что-либо не надумал.

Барон Николай руками развел, на оруженоску смотрит. Растерялся он; победить — победил, а как ту победу удержать, как ею воспользоваться, не знает. И донья Маня стоит, от счастья подрагивает и тоже о дальнейшем не смыслит. Посмотрели они друг на друга, похлопали глазами. И обрадоваться им хочется, и удачу спугнуть боятся. Барон Николай знак донье Мане подает: погоди, мол, еще только полуфинал, расслабляться рано. И, чтобы форму спортивную не растерять в томительном ожидании, принялся мяч набивать.

А между драконьими головами в этот самый момент происходит совещание. Страсти внутри Спартака Динамыча кипят нешуточные: не будь головы частями одного организма, давно бы уже передрались и перегрызли друг друга. Только общая база их и удерживает от междоусобицы.

• Предыдущая
• 27/37
• Следующая