Краткий курс сталинизма - Бореев Юрий - Страница 12

— Я попробую, но не уверен в успехе.

— Ничего. Мы вам... немного поможем... в этом деле. Кое-какое влияние у ;нас есть.

— Спасибо, товарищ Сталин.

— Какие еще у вас проблемы?

― Не печатают. Цензура ничего не пропускает.

И тут Сталин, то ли забыв историю, то ли наоборот, подражая известному прецеденту, повторил фразу, сказанную Николаем I Пушкину:

― Я буду вашим цензором. Присылайте мне все ваши произведения.

На этом разговор закончился. Булгакова сразу же приняли во МХАТ заведующим литературной частью. Вскоре он написал пьесу «Кабала святош» и биографический роман о Мольере. В этих произведениях Булгаков пытался смоделировать отношения великого художника с абсолютным монархом. Получалась концепция: абсолютная власть спасает художника от произвола тупой толпы, но мучает его и губит собственным произволом. Такова диалектика власти и искусства. Для защиты от черни художник нуждается в покровительстве монарха и одновременно страдает и в конце концов гибнет от его своеволия. Этими произведениями Булгаков искренне пытался примириться с диктатурой Сталина, осознать его как самодержца, найти свое место в системе абсолютной власти и выстроить с ней терпимые для творчества взаимоотношения.

Однако Сталин не одобрил эти произведения, они вызывали ненужные ассоциации и сопоставления с современностью и высвечивали его фигуру как деспота. При этом Сталин не объяснил, чем не понравилось ему произведения Мастера. Спектакль о Мольере после нескольких постановок был снят.

Булгаков трудно переживал неуспех этой работы и задумал написать пьесу непосредственно о Сталине, чтобы не путем аллюзий, а путем прямой характеристики этой фигуры добиться расположения монарха. Драматург написал пьесу «Батум» о детстве Сталина, представив его выдающимся ребенком, имевшим замечательные задатки. Произведение было послано на цензурный просмотр Сталина. Создавая эту пьесу, Булгаков впервые совершал насилие над собой, что потребовало известных нервных напряжений, их усугубляло томительное ожидание решения великого цензора. Ответа все не было, а из ЦК от Жданова стали доходить неблагоприятные сведения, предвещающие запрет на постановку пьесы.

Булгаков заболел. Ожидание, неясность, безнадежность усугубляли его состояние. Тогда мхатовцы написали Сталину письмо, которое, кажется, подписали и крупные артисты других театров (помнится, называлось имя Яблочкиной). В письме говорилось о болезни Михаила Булгакова и о том, что он нуждается в помощи. Только вы, товарищ Сталин, писали актёры, вашим авторитетом поддержав Булгакова, можете вернуть ему надежды на творческий успех, поддержать в нем веру в жизнь, и спасти от гибели. Зная о вашем гуманизме, о том, что вы являетесь лучшим другом советского театра, мы просим вас помочь в трудные минуты его жизни замечательному драматургу Михаилу Булгакову. Это вернет ему силы и поставит его на ноги. Примерно так писали актеры Сталину. Однако Булгаков был уже не нужен.

Повторилась история с Мандельштамом. Диктатор стремится сломить художника, заставить его написать восхваление божественной особы вождя. Это восхваление войдет в историю или как отражение реальных достоинств, или как свидетельство всемогущего тирана, способного подчинить своей воле любого Поэта и любого Мастера. Когда восхваление написано ― дело сделано. И Поэт, и Мастер теперь могут умереть. И не только могут, но и должны, ибо неровен час, опамятуются и найдут в себе силы отречься от невольничьих строк, И Булгаков умер, умер, не отрекшись от пьесы «Батум» и не воплотив ее в сценические образы. Никакого ответа на письмо актеров по поводу Булгакова от Сталина не последовало. Срезу после смерти Булгакова раздался запоздалый звонок Сталина, возможно, нарочно запоздалый: «Правда ли, что писатель Булгаков умер?» Неясно, что в этой истории от реальности, что от легенды, в которой, по словам Булгакова, всякий великий писатель нуждается.

Станиславский был педантичным и импульсивным человеком. Однажды во время репетиции ему понадобилась веревка, а в реквизите театра ее не оказалось. Станиславский вспылил:

— Невозможно работать в такой неорганизованной обстановке...

В приливе чувств он бросился к телефону.

— Товарищ Сталин, нет никакой возможности вести работу: нужна веревка ― в театре нет веревки.

Сталин спокойно и терпеливо выслушал его и спросил:

— Сколько вам нужно веревки?

— Метра три, ― ответил растерявшийся от конкретности вопроса Станиславский.

— Хорошо, товарищ Станиславский, работайте спокойно.

Через два часа к театру подъехал грузовик с трехтонной бухтой веревки.

Уже на процессах начала 30-х годов для многих была очевидной невиновность подсудимых, которых заставляли давать ложные показания. Один из старых большевиков обратился за разъяснением к Сталину. Для чего нужны эти аресты специалистов?

Сталин ответил:

— А чем мы хуже медиков? Они же делают маленькую прививку, чтобы избежать большой болезни.

Сталин выдвинул идею: нельзя гуманно относиться к политическим арестованным и к подозреваемым в шпионаже. Буржуазная полиция применяет к революционерам все способы насилия. Мы не можем быть в этом вопросе либерально-мягкотелыми, иначе предадим дело революции.

В 1931 году Сталин в связи с делом меньшевиков Суханова, Громана, Шери и других сказал начальнику Экономического управления НКВД: «Навалитесь ни них и не слезайте до тех пор, пока они не станут сознаваться!"

Старейший революционер, один из основателей партии, сидевший на I! съезде в президиуме рядом с Лениным, Петр Ананьевич Красиков в 1921 году стал заместителем наркома юстиции, в 1924 году прокурором Верховного суда, а в 1933 году Красикова назначили заместителем председателя Верховного суда СССР. Вскоре домашние заметили в нем перемену: он бывал то нервно возбужден, то задумчив, а то начинал заговариваться или разговаривать сам с собой. В остальном вел себя нормально.

Однажды Красикова пригласил к себе Сталин, и юрист в лучшем костюме отправился на аудиенцию. Во время беседы он сказал Сталину, что ему приходится подписывать много протоколов и приговоров по несправедливым обвинениям и часто уже постфактум, когда человек расстрелян или сослан, судя по делу, невинно. Сталин спросил: «Вы так думаете?» Красиков подтвердил. Тогда Сталин на его глазах вычеркнул его из списка членов ЦИКа. Красикова и его семью переселили из привилегированного правительственного дома. В 1939 году ему предложили поехать в санаторий, где Красиков и умер при странных обстоятельствах.

Поэтесса Инна Лиснянская рассказала, что в детстве, летом 34-го года, она присутствовала при разговоре Саркисова, Кирова и Микояна. Впрочем, Микоян читал газету и молчал. Саркисов говорил:

— Как мог всплыть Берия? Во время революции выяснилось, что он ― провокатор. Его поймали, посадили. Однако Багиров его выпустил. А теперь Берия с помощью своей Нинки-подстилки делает карьеру. (Лиснянская говорила, что долго и тщетно пыталась выяснить у домработницы, что значит «подстилка». Имелось в виду, что Берия свою молодую и красивую жену Нину передавал Сталину). Киров сказал:

― Теперь об этом поздно говорить.

Для Кирова действительно было поздно говорить об этом: 1 декабря 1934 года его убили.