Теория государства - Иванов Виталий Вячеславович - Страница 11

В-третьих, наследственное правление может быть установлено в республике. В северонидерландских государствах были прецеденты наследования должностей стадхаудеров, по общему правилу выборных, представителями оранского дома[116]. В республиканской Франции трижды вводилась наследственная императорская власть – решениями плебисцитов. В 1804 г. был утвержден сенатус-консульт об учреждении наследственной императорской власти и провозглашении первого консула наполеона Бонапарта императором республики (впрочем, императором он стал именоваться сразу после принятия сенатус-консульта, так что уместно сказать, что императорскую власть ввел сенат[117]); в 1815 г. – восстановлены республиканско-имперские учреждения и власть наполеона I («сто дней»); в 1852 г. – утвержден сенатус-консульт о реставрации императорской власти и провозглашении императором Шарля луи наполеона Бонапарта[118]. В основанном в 1867 г. Северогерманском союзе, этой «республике династий», конституционно предусматривалось наследственное президентство королей Пруссии.[119]

В-четвертых, в порядке вещей – ограничение власти монархов со стороны выборных и невыборных представительных органов, санкционирование вступления на престол, легальное свержение монархов[120]. Речь идет не только о современных ограниченных монархиях, но исторических феодальных и сословно-представительных монархиях. В более ранние эпохи власть монархов ограничивалась и народными собраниями (на Руси были удельно-вечевые и самодержавно-соборная монархии.) нельзя забывать и о роли религиозных организаций и духовенства, тоже часто ограничивавших светских правителей и порой даже конкурировавших с ними (папство в средневековые времена). Ограничение власти монарха есть разделение власти, высшей власти между правителем и теми, кто его ограничивает. «Ограниченное единовластие» – это не единовластие, это уже многовластие.[121]

В-пятых, сейчас есть государства, повсеместно признаваемые монархиями, в которых источниками и носителями власти конституционно провозглашаются нации и одновременно во власти сохраняются монархи, причем наследственные, а правильнее сказать, «наследственные обладатели монархических статусов и титулов». Это не только такие «развитые» страны, как Испания, Швеция или Япония, но и «развивающиеся», например, Иордания, Кувейт и Марокко. Власть «обладателей» часто, как сказано, не сакрализована, более того, они подчас конституционно объявляются «представителями наций»[122]. О какой непроизводности монаршей воли здесь можно говорить? Да, в таких случаях имеет место формальное единовластие. Но не «монарха», а нации.[123]

Также нужно напомнить о случаях референдумного «подтверждения» монархического правления, «республиканского переучреждения» монархии (в Норвегии – в 1905 г., в Люксембурге – в 1919 г., в Испании – в 1947 г., в Бельгии – в 1950 г. И т. д.).

Не была, кстати, редкостью в мировой практике диархия – система правления, предполагающая наличие двух равноправных или неравноправных соправителей (наследственных, выборных, назначаемых). Хазарией в VIII—X вв. Совместно правили каганы и беки. С халифами из рода абассидов в X—XI вв. Соправительствовали эмиры аль-умара и шаханшахи из рода Бувайхидов, а затем в XI—XII вв. Сельджукские султаны. А в Японии с тэнно в XII—XIX вв. Соправительствовали сэйи-тайсёгуны (при этом в XIII—XIV вв. Сэйи-тайсёгуны разделяли свою власть с сиккенами) и т. д.[124] диархический элемент мог присутствовать при «смешанном» правлении. В Спарте было два наследственных василевса (и две династии), в Риме избирали двух консулов (а затем также двух императоров – восточного и западного). Это государство имело также опыт тетрархии двух августов и двух цезарей.[125]

Сейчас диархия функционирует только в свазиленде, где есть король и нгвеньяма из рода дламини и ндловукази («королева-мать»)[126]. Но это не освобождает теоретиков от обязанности осмыслять диархические практики[127]. Увы, обычно их предпочитают отбрасывать как «всего лишь» частный случай монархии. Хотя где же здесь монархия?

Очевидно, что в классические определения монархии и республики не укладывается множество конкретных моделей правления как исторических, так и тем более современных[128]. Из-за этого в историческом, юридическом и политологическом дискурсах происходит перманентная путаница. Самым простым и «невинным» выходом оказываются констатации всевозможных «исключений». Можно было бы сказать, что все они лишь «подтверждают правила». Только их в итоге оказывается настолько много, что от «правил» буквально ничего не остается. Петр сапронов так разграничил «природы» монарха и республиканского президента: «Царственность и божественность никогда целиком неразводимы. Ничего подобного о президентской власти как раз сказать невозможно. Она представляет собой чисто человеческую реальность. […] При этом по-настоящему существенно не избрание президента само по себе, а то, что источником его власти мыслятся избиратели или те, кого они, в конечном счете, представляют. Ведь, вспомним об этом, избирать могли и царей. Их избрание, однако, вовсе не означало, что источник царской власти – в избирателях. Их избрание могло представляться в качестве некоторого рода жеребьевки или гадания, за которым, в свою очередь, стоит воля богов. […]

Само же избрание представляло собой признание божественности того, кого божественностью отметили боги. В противоположность царю президент избирается несмотря на то, что он такой же человек, как и его избиратели, никакая сверхчеловеческая реальность за ним не стоит. В президенте избиратели самым определенным образом обнаруживают, что человеческой власти над людьми вполне достаточно».[129]

Все бы было так, не знай мы примеров «несакральных», «небогоустановленных» и «нетеократических» монархий и религиозного республиканского правления. Правильно отказывать в признании монархами тем, чья власть сугубо «наро-доустановленная» и «представляет собой чисто человеческую реальность», и тем, кто числится представителем «народа». Но как быть с республиками, которые признают, что их электораты ведомы божественной волей и / или ограничены ею? выборы в таких республиках, конечно, трудно (хотя можно) интерпретировать как признание божественности, поиск божьего избранника. Но никак нельзя отрицать здесь презумпцию «сверхчеловеческой реальности», божественной субъектности. В принципе, для верующего христианина очевидно, что любой президент – только потому президент, что Бог пожелал или допустил это.

Выход пытались найти через установление организационных различий. Например, в вопросе срочности правления главы государства: монарх правит бессрочно, а глава республики – в течение установленного срока (а потом или переизбирается, или оставляет пост)[130]. Только Венецианские дожи и северонидерландские стадхаудеры (по общему правилу до 1747 г.)[131] избирались бессрочно, то есть пожизненно[132]. Так же пожизненно избирается сейчас и Иранский рахбар[133]. А в Малайзии янг ди-пертуан агонга (СМИ иногда называют его «королем») выбирают монархи субъектов федерации[134] сроком на пять лет. Может, стоит объявить республику святого Марка и северонидерландские республики, а заодно исламскую республику Иран монархиями, Малайзию – республикой, или вновь сослаться на «исключения»? а как тогда быть с многочисленными прецедентами пожизненных президентств[135]? Если серьезно, то вопрос о срочности / бессрочности правления главы государства представляется, мягко говоря, не самым важным.