Без души (СИ) - Болдырева Ольга Михайловна - Страница 15

Вот только нужна ли мне "настоящая" жизнь, нужны ли чувства? Нет, сейчас я не смогу ответить на этот вопрос.

Из раздумий меня вывел вопрос отца:

— Серёжа, но как?

Я снова переглянулся с Лешей. Пора приводить наш план в действие. Мы с братом усадили родителей за стол. Алеша налил всем свежо — заваренную смесь чёрного и зелёного чая с яблочным привкусом, поставил огромное блюдо с ватрушками и лимонными пирогами. Как мне объяснил брат, это хобби у него появилось в то время, когда он сидел со мной. Играть в компьютер нельзя — Леша предпочитал стрелялки или те новинки, где были сражения, убийства и кровь, а прежнему мне на такое смотреть не рекомендовалось. Интернет? Если хорошенько подумать, у нас он, особенно, бюджетный вариант для обычных пользователей, появился не так уж давно. Всё время читать вслух? Не выход. Поэтому брат заказывал родителям определенные продукты, брал книгу с рецептами и, усаживая меня на кухне на стул и комментируя каждое своё действие, пытался что‑нибудь приготовить. А потом то, что получалось, давал пробовать мне. На этом месте я подумал, что стоит возмущёно воскликнуть, но факт оставался фактом — за несколько лет брат достиг значительных высот в кулинарии.

— Так как? — мама, уже придя в себя после первой волны чувств, осторожно отпила горячего чая и строго посмотрела на меня и Лешу.

— Если честно, не знаю, — пожал плечами и укусил ватрушку, после чего взял с блюда пирог — укусил и его, — я всё время всё видел и понимал. Помню себя хорошо лет с трех, как то странно ни прозвучит.

Начал свой рассказ, повторяя то, что мы сочинили с братом. Леша, чтобы ничего не выдать, слушал меня с крайне заинтересованным выражением лица и прятал взгляд, чтобы никто не мог понять его истинных чувств.

— Но я не мог управлять своим телом, будто смотрел на всё со стороны. Слушал, хорошо понимал и запоминал, но, ни сказать, ни показать не мог. Пытался, но каждый раз выходило что‑то не членораздельное, — я дожевал вторую ватрушку и успел забрать прямо из‑под Лешиного носа следующую, самую румяную из оставшихся вкусностей.

— Сначала это было страшно. Я пытался кричать, звал вас, надеялся, что услышите. Но ничего не происходило. Доктора, лечение… сложно всё это описать — ощущения, одиночество, безнадёжность. День за днём…

Я уже не понимал, говорю ли отрепетированные с Лешей фразы нашей легенды, или то, что по — настоящему происходило. Кажется, это было так давно. Словно и не со мной. Нет того шрама, что оставила стрела Руина. Нет рабской татуировки восточных кочевников. Нет отметин, оставленных палачами тёмного мастера.

Где все доказательства того, что это, правда, было? Возможно, мой больной рассудок, запертый в этом теле, просто увидел интересный сон прежде, чем очнулся? Причудливый страшный сон, в котором ушла вся моя боль, все надежды, всё. Бездна, это глупо. Неужели мне легче забыть, чем научиться жить с этим?

Как же я слаб…

— Прости, что мы не слышали, — мама крепко сжала мою ладонь. Из блёклых серых глаз снова катились слёзы, — но он, — тут она кивнула на икону, — он услышал. Это чудо. Случилось самое настоящее чудо!

Брат покачал головой, словно пытаясь сказать: "Говори мне, что хочешь: что он глух к нашим мольбам, но не смей повторять такое при маме. Если ей необходимо чудо, пусть оно случится". Я кивнул Леше, что всё понимаю.

Бездна осторожно прикоснулась своими холодными щупальцами к родителям, начиная воздействие. И тут же отдернула их, словно сомневалась в том, что что‑то нужно корректировать. Или же просто хотела досмотреть этот спектакль.

— И что ты теперь думаешь делать? — папа покрутил в руках чайную ложку, а потом постучал ей по краям чашки, — точнее, что мы теперь будем делать?

— Для начала покажем Серёженьку врачам. Пусть его хорошо осмотрят, скажут, как такое возможно, — мама отставила свою чашку и серьёзно оглядела меня, — ты только не подумай ничего такого. Должно быть объяснение твоему выздоровлению. Или же это действительно чудо. Потом, после врачей, мы отвезём тебя к отцу Павлу. Ты его помнишь?

— Да, — Леша мне уже успел рассказать про этого щуплого маленького человечка с бесконечно доброй улыбкой. Хотя я его и по прошлой жизни помню. Мама изредка водила нас в ближайшую церквушку, — хорошо, мам. Конечно.

Почему же Бездна медлит?

— Если совсем честно, я бы хотел пойти учиться. Не знаю, с чего придётся начать, но уровень у меня такой же, как и у Леши. Всё‑таки не зря все уроки он делал вслух.

Я рассказал родителям, что всегда наблюдал за тем, как брат читает учебники и сам изредка мог полистать их, что, когда у Леши что‑то не получалось с алгеброй, он начинал размышлять в слух, а чтобы закрепить материал — объяснял его мне, учил наизусть правила по физике или стихи по литературе.

Врать было несложно, но на грани сознания мешалась ассоциация дискомфорта. Я думал, что Бездна сразу же сгладит все удивление и счастье, позволит мне влиться в их жизнь, будто я всегда был таким.

Знаний из этого мира у меня осталось очень мало. Общие — да, есть чуть — чуть. Обрывки из разговоров, вопросы из кроссвордов и передач. И всё. В прошлой жизни в школе я учился так себе, перебиваясь тройками и четвёрками. Мог наизусть заучить все формулы и правила, но применять всё равно не умел, очень плохо запоминал даты. Пятёрка была только одна — по литературе. Не зря потом поступил на филфак. Однако мне даже первый курс отучиться не дали: забрали в другой мир. Только и от туда знаний у меня осталось не так много. Несколько способов заточки мечей. Создание несложных импульсов, основы врачевания. Три — четыре боевых приёмов. Уход за конём. Ведение деревенского хозяйства, в котором всех богатств: две тощие бодливые козы, десяток куриц, грядки на заднем дворе да пара кустов ягод. И избранность, которая в итоге все решила. Наверное, это звучит глупо, но в той жизни всегда всё делали за меня. Здесь я ещё не вышел из того возраста, когда о человеке заботятся родители. Там были верные друзья, которые во всем мне помогали. А убить тёмного мастера позволила случайность.

Та битва могла бы стать замечательным завершением какой‑нибудь глупой сказки. Я пытался бежать… всего лишь спасал свою шкуру. Он ждал меня внизу лестницы, которая обладала почти вертикальным уклоном. Это был единственный выход из огромного замка, который занимал мыс Ледяного океана. Я споткнулся и, падая, задел Эрика. А тот как в плохом анекдоте упал на свой собственный меч. И всё. Никакого особого мастерства или геройства.

Потом?

Обычная деревенская работа. Наколоть дров, прополоть огород, сходить за водой, починить прохудившуюся крышу. Тогда со мной была моя Ирэн. Светлая, добрая Ирэн, которая любила меня и, зная как мне плохо, тянула на себе почти всё хозяйство. Я же часами мог сидеть на скрипучем крыльце старенького покосившегося дома и не отрываясь смотреть вдаль. Часто уходил гулять по лесу или на реку встречать рассветы. Через какое‑то время, достав немного бумаги, решил написать дневник о том, что было на самом деле. И даже принялся воплощать эту идею, пока не понял — на русском мои записи никто не сможет разобрать. Импульс, который за три золотых создал для меня маг, учил только говорить и читать на языке того мира. Но, увы, не писать.

Потом, сидя в тюрьме, я узнал только глубину своего сумасшествия.

Вот такой неуч. Правда, смешно?

— Серёжа? — мама осторожно дотронулась до моего плеча.

— Простите, я, кажется, задумался. Ещё не привык общаться вот так. Столько лет слушал и представлял, как это самому говорить, а теперь очень сложно привыкнуть.

Мой маленький экспромт получился удачным. Родители виновато переглянулись, а Леша грустно вздохнул, с неохотой принимая мою ложь. Наверное, будет глупо, если я сейчас начну размышлять, что эта ложь во благо?

— Серёжа…

— Мам, не надо. Я знаю, что ты сейчас попытаешь извиниться. Тебе не за что просить прощения. Так что…

— Сын, но мы всё равно будем чувствовать себя виноватыми, — разумно заметил отец. — Так что, конечно, спасибо, но… Нам пока тоже сложно привыкнуть. Сейчас вроде нормально, но, видимо, это защитная реакция сознания на чудо. А потом… будет эйфория, крики, слёзы. А мы‑то столько представляли с мамой себе такие семейные ужины. Нам ведь надо будет теперь познакомиться с тобой, узнать, что ты любишь, что тебя интересует.