Путешествие в бездну - Неволина Екатерина Александровна - Страница 25

• Предыдущая
• 25/46
• Следующая

— Какой хорошенький! — Динка, прижимая руки к груди, посмотрела на убиенного блестящими от слез глазами. — Пушистый! Бедненький! Как же можно было…

Она недоговорила и метнула в сторону Северина убийственный взгляд. Парню даже показалось, что из них двоих — его и кролика — Динка предпочла бы, чтобы выжил пушистый зверек.

И Александра, вместо того чтобы образумить подругу, тоже жалела длинноухого.

— Послушайте, — не выдержал Северин, обескураженный их реакцией, — нам всем нужны силы, предстоит много работы, а некоторые животные созданы для того, чтобы их ели. Это нормально, это закон природы. Вы же ели свинину или говядину, которую для вас готовил повар. А откуда это мясо бралось, представляете?

— У магазинного мяса хотя бы нет мягкой шерсти и хорошеньких ушек, — отозвалась Саша, не сводя с кролика полного сочувствия взгляда.

— И что, — Северин беспомощно посмотрел на Глеба, — мне его теперь выбросить? Это же как раз плохо. Нельзя убивать просто так. Звери лучше человека именно потому, что убивают, только когда голодны или когда видят реальную для себя опасность. Бросить добычу — значит поступить по-человечески, нанести природе ущерб.

— Ты точно из леса! — засмеялась Ангелина. — Ну кто же так поступает! Зачем ты притащил кролика сюда? Принес бы готовое мясо, как из магазина, и никто бы тебе и слова не сказал. Еще бы придушил зверька прямо здесь, у всех на глазах! Мужчины! Ну никакого соображения!

Наверное, она права. Северин как-то не подумал о такой стороне вопроса. Кролик был законной добычей, что может быть естественней, чем его съесть?

— Я помогу его разделать. — Лина взяла тушку у Северина из рук и скрылась за деревьями, чтобы не шокировать других девушек.

— Привал! — объявил Глеб и позвал Северина: — Помоги-ка мне с костром.

Пока они готовили место для костра и собирали сухой хворост, оба молчали.

Дина и Александра остались в стороне, тихо переговариваясь между собой.

— У тебя же вроде налаживались отношения с Диной? — спросил Глеб, разжигая огонь. — Будь с ней осторожнее, она, несмотря на то, что демонстрирует, очень ранима.

— Я стараюсь, — Северин вздохнул, — но не всегда понимаю, что делать. И с этим кроликом… Я же хотел как лучше.

— Понимаю. — Глеб низко нагнулся, раздувая пламя, нехотя принимающее предложенные ему ветки. — Но иногда ты действуешь слишком прямолинейно… Постарайся учесть, что девушки немного не такие, как мы, даже если они наравне с нами участвуют во всех передрягах. Они… как бы тебе сказать… чувствительнее, нежнее. Даже Ангелина. Сначала я думал о ней хуже, но теперь мне кажется, она тоже пряталась, старалась показаться равнодушнее и злее.

— Ты там обо мне? — Лина появилась совершенно бесшумно, держа нанизанные на палочки кусочки мяса, приготовленные для жарки.

— Так, болтаем. — Глеб взял у нее две палочки и стал держать над дымом.

Северин молчал, думая, что друг совершенно прав. И действительно, нельзя быть таким диким, как он. Но почему ему так легко в лесу, а когда дело доходит до человеческого общения, Северин чувствует себя неуклюжим и постоянно допускает ошибки.

Он боялся, что девушки так и не станут есть мясо. Но нет, когда оно прожарилось, обе, хотя и с неохотой, взяли свои порции. Выходит, дело не в сути, а в форме: как подать. Мало кто откажется от мяса — и это абсолютно нормально, это наш инстинкт, наша биологическая потребность, — но редкие люди готовы увидеть, что было с этим филе до того, как оно попало на стол.

— Ну вот, я опять все испортил, — сказал Северин со вздохом, когда все, кроме Ангелины, которая, похоже, уже подкрепилась по-своему, поели.

Но Динка снова его удивила.

— Я понимаю, — сказала она непривычно мягко, — что ты хотел как лучше. И спасибо.

— Ты больше не сердишься на меня? — Северин протянул руку, чтобы коснуться ее пальцев, но Динка отдернулась.

— Не так сразу, — она не смотрела ему в глаза. — Понимаешь, мне нужно время… Я думаю, что смогу тебя простить… но не сейчас… пойми.

— Я понимаю, — он кивнул и тут заметил, что Ангелина издали пристально за ними наблюдает.

К вечеру группа добралась до указанного отцом Ольги пункта. Здесь нужно было ждать. Место Северину, кстати, не понравилось.

— Болота, — сказал он, — сыро…

И вправду, здесь было очень промозгло, но искать другое пристанище не оставалось времени. Северин обнаружил неподалеку нечто вроде убогой избушки, где и решили остановиться на ночь.

Проснулся Глеб от грохота и долго пытался понять, что происходит.

Небо над его головой озаряли вспышки, грохотали орудия, а друзей поблизости не было.

Неужели люди Евгения Михайловича перешли в наступление? Но как они рискуют нападать вот так, в открытую…

Глеб хотел встать, но на него обрушилось что-то тяжелое.

— Ты, парень, что, совсем рехнулся? — прозвучал у уха хриплый голос. — Лежи тихо, что уж тут поделаешь… Сейчас отстреляются — сползаем, посмотрим, может, кто живой остался. С тобой все нормально?

— Нормально, — выдавил Глеб, уже начиная понимать, что произошло.

Его опять забросило в прошлое. И без амулета Яна, который остался в руках бывшего директора, забросило во плоти.

Он попытался сориентироваться.

Впереди смутно белела во тьме дорога, иногда высвечиваемая вспышками взрывов. На ней виднелось несколько грузовиков, один из них догорал, пуская в небо сизый дым.

Очевидно, шла зима тысяча девятьсот сорок первого — сорок второго года. Ленинград находился в кольце блокады.

— Им нужна помощь. — Глеб смотрел туда, где едва виднелись темные человеческие фигурки, и попытался высвободиться.

— Ну как знаешь, — человек, придавливавший его к земле, отпустил Глеба. — Только там сейчас самое пекло. Ищешь смерти — пожалуйста.

Глеб не искал смерти. Напротив, ему нужно было во что бы то ни стало вернуться к друзьям, но разве мог он оставаться в стороне, когда там, на льду, гибли люди? Да, у него нет охранного амулета, но он рискует не больше и не меньше других, он, наконец, способен помочь. Их поколение не знало страшного слова «война», вернее, оно знало его по фильмам и по книгам, но даже самые лучшие их образцы не могли показать, насколько страшно ее лицо. Настоящая война пахла отвратительно — гарью и кровью. В ней не было ни капли романтики. Она оказалась ужасна. Глеб понял это, когда полз туда, к горящим машинам и стонущим людям. Когда рядом что-то взрывалось, оглушая его и засыпая ледяной крошкой, когда рот был полон снега, густо смешанного с соленой кровью. И пускай в мире Глеба на этих болотах уже давно не звучала канонада, все то, что сейчас происходило, было для парня реальным. Он просто не мог оставаться в стороне, а поэтому упрямо полз.

Еще один снаряд ударил так близко, что Глебу показалось, будто его голова взорвалась. На миг перед глазами потемнело…

Ян стоял над своим телом и не узнавал собственного лица. Оно казалось чужим, незнакомым, застывшим, как у куклы.

Его в целом содержали неплохо, в частной клинике, с подключенными приборами и всякими трубками жизнеобеспечения.

Ян видел, как в его тело течет прозрачная жидкость, и не чувствовал ничего, кроме усталости и равнодушия.

Время истекало. Учитель готовит ученика к последней трансформации. Для этого Ян, по идее, должен сейчас впитывать магию, чтобы потом, при завершающем обряде, влить ее вот в это самое тело, переплавив его и сделавшись тенью — примерно такой, как его собственный Учитель. Казалось бы, вот уж нюанс: сейчас он что-то вроде призрака, а станет тенью. Какая разница? А она ведь есть. Пока еще существует хотя бы слабый шанс вернуться. А потом… потом его не будет. Ян окончательно потеряет все, что у него есть. Он больше никогда не сможет быть рядом с Сашей, не сможет ее коснуться. Более того — он и не захочет этого. Трансформация меняет и тело, и душу. Это видно хотя бы на примере Учителя. После нее ты уже не ты. И друзья, и даже самые близкие люди вдруг перестают быть для тебя дорогими. Раны перестают болеть, и ты становишься по-настоящему свободным и сильным.

• Предыдущая
• 25/46
• Следующая