Почему с хорошими женщинами случаются плохие вещи. 50 способов выплыть, когда жизнь тянет тебя на дн - Стивенз Дебора Коллинз - Страница 4

Мы с боссом наугад выбирали людей и спрашивали их, не удерживают ли их здесь силой. Мы из рук в руки передавали людям письма, в которых содержались боль и обеспокоенность их родных, переживавших за них дома. Многие из членов этого общества были молоды – им было всего 18–19 лет, – но были среди них и пожилые люди. Они все как один отвечали, что обожают жизнь в Народном Храме. Создавалось впечатление, что их ответы заучены. Когда забрезжил рассвет, корреспондент Эн-би-си Дон Хэррис вышел за пределы поселения покурить. В темноте несколько людей подошли к нему и протянули записки. Корреспондент передал эти записки нам с боссом. Я держала в руках доказательства того, о чем догадывалась все это время: людей действительно насильно удерживали в джунглях Южной Америки.

Рассвело, и мне удалось поговорить с двумя людьми, которые передали записки с пожеланием бежать. По поселению поползли слухи о реальной возможности вырваться. Все больше людей подходило ко мне и выражало желание покинуть поселение. Неожиданно появилась группа мужчин с пистолетами. Воцарился хаос, так как люди толпой ринулись к нам с мольбой о помощи. Джим Джонс начал громко взывать ко всем членам общества. Ларри Лейтон, один из его самых близких помощников, сказал нам: «Не поддавайтесь на провокации. Мы все здесь просто счастливы. Вы же не можете не видеть красоты этого благодатного места!»

Через час Ларри Лейтон затесался в толпу несчастных, которые просили нас помочь им бежать из этого поселения.

Джунгли наполнились криками и стонами людей. Эмоциональное напряжение маленького сообщества стало запредельным. Брат шел на брата, один родитель хотел уйти, другой – остаться. В итоге бежать из Народного Храма захотело так много людей, что нам пришлось вызывать дополнительный самолет.

Мы уехали ко взлетной полосе. Ларри Лейтону, одетому в несоразмерно большое желтое пончо, не терпелось взойти на борт большого самолета. Я не доверяла ему и попросила, чтобы перед посадкой на самолет его обыскали. Что и сделал один из журналистов, но он не заметил пистолет, ловко спрятанный Ларри Лейтоном под пончо. Теперь, когда я об этом вспоминаю, осознаю, что мы были тогда беспомощны и беспечны. Вот мы и попались – сенатор, его помощница, журналисты и операторы, – среди нас не было ни одного полицейского или военного сопровождающего. Нас не могло защитить ничто, кроме мифического щита неприкосновенности сенатора США и журналистов официальной американской прессы.

Неожиданно мы услышали дикий крик. Через несколько секунд раздался странный звук. Я увидела людей, разбегавшихся по кустам, и поняла, что звук, услышанный мной, был выстрелом. Я упала на землю и попыталась спрятаться за шасси самолета, притворившись мертвой. Я услышала шаги. Я чувствовала, как вздрагивало мое тело под пулями, которые кто-то всаживал в него с неистовством одержимого. Этих пуль было пять.

Убийца пошел дальше, стреляя в обезумевших людей. Вскоре все стихло. Я открыла глаза и посмотрела на свое тело. На нем не было живого места. Я увидела кость, торчавшую из моей руки. И повсюду была кровь. Я помню, как подумала тогда: «Боже, мне всего двадцать восемь лет, а я лежу здесь и умираю». Я начала громко звать сенатора Района, выкрикнула его имя несколько раз. Ответа не было.

Двигатель самолета все еще ревел, и я подумала, что, если мне удастся заползти хотя бы в багажное отделение, я смогу покинуть это ужасное место. Я поползла к люку, подвигая свое тело как можно ближе к багажному отделению. Репортер из Washington Post поднял меня и положил в багажное отделение самолета. Я помню, как спросила его: «Вы не могли бы дать мне что-нибудь, чтобы остановить кровотечение?» Он дал мне свою рубашку. Она моментально пропиталась кровью. Самолет был просто изрешечен пулями, и вскоре стало ясно, что он не унесет нас прочь из этого ада на земле. Кто-то вытащил меня из самолета и опять бросил на дорогу. По счастливой случайности меня положили головой на муравейник, и муравьи сразу начали бегать по всему моему телу. Рядом со мной лежал диктофон репортера. Я записала последнее сообщение для моих родителей и брата. Я сказала, что люблю их.

Возможно, войска Гайаны все же обыщут взлетную полосу и спасут нас, и я из последних сил продолжала верить в это. Стемнело, а мы все продолжали ждать. И хотя боль была поистине адской, я боролась за жизнь.

Среди ночи до нас дошли слухи о массовом самоубийстве в Народном Храме. В час следующего дня, через двадцать часов после перестрелки, прибыли воздушные войска Гайаны. Их появление совпало по времени с выходом в эфир по всему миру сообщения о смерти 900 человек, включая сенатора США и его делегации. Пресса пестрела заголовками о самом крупном массовом самоубийстве в истории человечества. И по сей день я вспоминаю о событиях, произошедших в Джонстауне, как о массовом самоубийстве.

Самолеты военно-воздушных сил Гайаны доставили выживших в Джорджтаун, где нас уже ждал американский спасательный самолет с медиками на борту. Я как сейчас помню ощущение, которое испытала в тот момент, – мне казалось, что кто-то завернул меня в американский флаг. Я была так благодарна.

Самолет, принявший на борт выживших, взял курс на США. Когда шасси коснулось взлетной полосы, я посмотрела на свое тело. Оно казалось мне таким нереальным, будто эта груда мяса была мне абсолютно чужой. Через много месяцев мне рассказали, что врач, заботившийся обо мне во время полета, сказал, что я была в трех минутах от смерти.

В конце концов мы прилетели на военно-воздушную базу Эндрюс, где меня сразу увезли в операционную. У меня началась гангрена, и хирурги чуть не ампутировали мне ногу. Когда сестра выкатила меня из операционной после четырехчасовой операции, я увидела маму, которая прилетела ко мне из Сан-Франциско. Врачи сказали моей маме, что меня нужно перевести в травматологический центр Балтимора, где врачи попытаются остановить распространение гангрены. Я умоляла докторов перевозить меня на машине скорой помощи, ведь я боялась, что не перенесу еще одного перелета.

Свет в палате травматологического центра был нереально ярким. Ко мне подключили множество датчиков и проводков. Я помню, как спросила тогда медсестру: «Сколько калорий во всем том, что вы в меня вливаете?» – «Три тысячи», – ответила она.

Я вскрикнула: «О боже, я же растолстею!» Не правда ли, интересно, о каких неуместных вещах может думать человек в реанимации?

После очередной операции меня привезли в палату. Хирурги собрали по кусочкам мое тело, но мои волосы так и оставались слипшимися, в запекшейся крови, грязи дорог Гайаны и дохлых муравьях. Я никогда не забуду, как нежно и бережно мои волосы мыл в тот день мой брат.

Врачи были очень обеспокоены моей гангреной. В ходе последней попытки побороть ее они прибегли к гипербарическим процедурам, что требовало моего нахождения в специальной камере. Эта камера напоминала железное легкое. Каждый раз, когда меня оттуда извлекали, меня просто выворачивало наизнанку. К сожалению, врачам пришлось повторить эту процедуру несколько раз в течение последующих дней.

Убедившись в том, что гангрена побеждена, они перевели меня в больницу Арлингтон. За дверью моей палаты по особому распоряжению была установлена охрана, дежурившая 24 часа в сутки.