Тайна гибели Лермонтова. Все версии - Хачиков Вадим Александрович - Страница 30

• Предыдущая
• 30/98
• Следующая

Когда Раевский мог побывать на Водах? Скорее всего, в конце июня – начале июля. Об этом свидетельствует упоминание Раевским среди лермонтовского окружения полковника Безобразова, который появился в Пятигорске именно тогда. К тому же времени относится и появление в верзилинском доме Мартынова, закончившего свое лечение в Железноводске. Не исключено, что Раевский мог наблюдать одну из первых стычек с ним Лермонтова. Но во время самой дуэли и непосредственно перед нею Раевского в Пятигорске не было. Уж очень бледно и бегло она описана – даже бойкое перо Желиховской не помогло. А главное, практически никто из ближайшего окружения поэта не называет Раевского в качестве участника событий.

Его упоминает среди лиц, находившихся в Пятигорске, лишь бывший писарь Кирилл Карпов, да и то как-то неопределенно – «и еще, кажется, Раевский, офицер кавалерийского полка» (а мы знаем, что он был пехотинцем). Но с Карповым Раевский, между прочим, мог встречаться, если приехал в Пятигорск вторично, уже осенью, после всего совершившегося.

Что он мог услышать, в частности, от Карпова, который явно был рад показать приезжему свою осведомленность? Это можно определить, сравнивая воспоминания Раевского с карповскими рассказами, записанными позднее журналистом С. Филипповым. И в тех, и в других обнаруживается немало общего, причем такого, что не встречается ни у кого больше. Например, оба они утверждают, что доктор Ребров был так или иначе связан с Лермонтовым (по Карпову – это лечащий врач поэта, по Раевскому – он не раз давал Лермонтову липовые справки о болезни). Только от них двоих мы узнаем о том, что Лермонтов любил давать всем окружающим остроумные прозвища. Только они оба называют князя Голицына «генералом», тогда как на самом деле тот был еще полковником. Почти никто, кроме них двоих, не упоминает об участии в подготовке к дуэли Дорохова, которого и тот и другой называют бретёром, участвовавшим в 14 дуэлях, за которые он не раз был разжалован.

Гораздо более ценные сведения, касающиеся ссоры, вызова на дуэль и обсуждения ее условий Раевский мог получить от Глебова, о чем, кстати, он и сам упоминает. Правда, фраза «мне после Глебов рассказывал» относится лишь к ссоре Лермонтова с Мартыновым, но ясно, что и многие последующие события могли быть известны Раевскому тоже со слов Глебова. Только, рассказывая об этих событиях, он постоянно подчеркивает свое активнейшее в них участие, порою даже оттесняющее Глебова на второй план.

Как родились воспоминания Раевского? Довольно известная в те годы писательница В. П. Желиховская – дочь так же популярной в свое время писательницы Елены Ган – решила не оставаться в стороне от того потока воспоминаний о поэте, который тогда, в 80-х годах XIX столетия, особенно набирал силу. Не имея что сказать сама, хоть и приходилась двоюродной племянницей близкой знакомой Лермонтова Е. Сушковой (в замужестве Хвостовой), она нашла одного из немногих еще остававшихся в живых знакомых поэта.

Объявив публично, что доктор Раевский – «единственный близкий Михаилу Юрьевичу современник, который не только еще живет на свете, но и думает, и чувствует, и откликается своей еще юной душой на всякую живую мысль», она попросила «почтенного Николая Павловича Раевского… рассказать, что он помнит о последних днях жизни поэта». Тот явно не смог устоять перед подобной лестью и согласился написать свои воспоминания, соединив в них впечатления от лечения в Пятигорске летом 39 года и приездов туда в 41-м, и добавил все услышанное от участников и свидетелей событий. Дальнейшее – плод творчества Желиховской.

И все же, при всех несоответствиях, нелепостях и несуразностях, воспоминания Раевского представляют определенный интерес и ценность – поскольку написаны современником Лермонтова, не раз бывавшим в Пятигорске, узнававшим обстоятельства поединка по свежим следам, и – хочется верить – от достаточно осведомленных лиц из окружения поэта. И есть в них и очень интересные факты, подлинные «изюминки», дополняющие наши знания о людях, событиях и обстановке в Пятигорске тех лет.

Пожалуй, наибольшую ценность представляют сведения о дуэли и предшествовавших ей событиях, полученные от Глебова, который никаких воспоминаний или записок не оставил – известны лишь его отдельные краткие высказывания разным лицам. Здесь же мы имеем довольно подробный рассказ о его действиях, который нуждается лишь в поправках на желание Раевского выставить себя важным действующим лицом.

Как складывалась дальнейшая жизнь Николая Павловича, узнаём из того же некролога, найденного С. Чекалиным. В 1841 году Раевский в чине поручика вышел в отставку и вскоре поступил в Московский университет на медицинский факультет, который успешно окончил. В Москве он считался уважаемым и, видимо, состоятельным человеком, поскольку посещал клуб, где однажды и встретился с Мартыновым. Известно, что Мартынов был членом Английского клуба, самого респектабельного, открытого только для лиц избранного круга. Значит, Раевский входил в этот круг. Видимо, тогда же Раевский сотрудничал и в журнале «Москвитянин», который издавался в 1841–1856 годах.

Когда началась Крымская война, доктор пошел служить в ополчение. После войны бывал за границей, совершенствуя свои знание в медицине. Возвратившись в Россию, Раевский был приглашен тогдашним начальником Черноморского флота Н. А. Аркасом врачом в Русское общество пароходства и торговли. Все последующие годы Раевский работал врачом в Одессе, где его полюбили «за обходительность и всегдашнюю готовность идти на зов каждого». Н. П. Раевский был женат на Варваре Николаевне Тельцовой, их сын Валерьян в 1867 году окончил Николаевское кавалерийское училище, где когда-то учился Лермонтов, и, прослужив три года в лейб-гвардии Уланском полку, вышел в отставку. Внучка Раевского Ольга Валерьяновна в 1897 году была воспитанницей московского Екатерининского института.

Умер Н. П. Раевский в 1889 году. В некрологе говорилось о нем как об одном «из немногих искренних друзей поэта» и сообщалось об оставшихся после него бумагах и рукописях, увы, до настоящего времени не найденных.

Теперь уже надо бы возвращаться к событиям лета 41 года, но поговорим еще об одном историческом персонаже, не рассмотрев характер которого, мы рискуем неверно понять некоторые детали происходившего.

Князя Владимира Сергеевича Голицына, с легкой руки одного из мемуаристов, сделали если не лютым врагом Михаила Юрьевича, то, во всяком случае, опасным недругом. Так, П. А. Висковатов, отметив, что в Пятигорске имелись люди, желавшие «наказать несносного выскочку и задиру», не называет конкретно кого-либо из этих лиц, но перечисляет наиболее известных гостей курорта. И первым указывает В. С. Голицына – мол, понимайте как хотите. А Мартьянов прямо связывает имя князя с врагами поэта – «мерлинистами».

Поскольку «мерлинистов» как таковых в природе не существовало (мы в этом убедимся позднее), и ни один из них современниками поэта назван не был, то большинство авторов, желавших представить смерть Лермонтова результатом происков «вражьих сил», делали Голицына «козлом отпущения», каждый раз приводя его фамилию в подтверждение мысли о существовании таких «сил».

Бытовали о Голицыне и вымыслы иного рода. Писарь комендантского управления К. Карпов, почему-то величая Голицына генералом, утверждал, например, что тот принимал деятельное участие в примирении Лермонтова и Мартынова после их ссоры. Знаменитая «Роза Кавказа», уличая всех писавших о Лермонтове во множестве ошибок, сама написала явную нелепость: вопреки известному факту, что помост над Провалом был построен по желанию Голицына, она, описывая веселое времяпрепровождение Лермонтова в Пятигорске, замечает: «Бывало, велит настлать досок над Провалом, призовет полковую музыку, и мы беззаботно танцуем над бездною».

Ну а что же достоверного известно о князе В. С. Голицыне? Родился Владимир Сергеевич в 1794 году и принадлежал к обширному, чрезвычайно разветвленному княжескому роду, берущему начало (как и род Трубецких) от великого князя литовского Гидемина. Родственные отношения связывали Голицыных со многими аристократическими семействами России. Следуя семейной традиции, Владимир Голицын стал военным, совсем еще юным офицером участвовал в Отечественной войне 1812 года, затем на Кавказе воевал под командованием А. П. Ермолова. В середине 30-х годов он, числившийся полковником Гвардейского Генерального штаба, уволился из армии и находился на статской службе в Ставрополе, но через некоторое время вернулся на военную службу.

• Предыдущая
• 30/98
• Следующая