Этот бессмертный - Желязны Роджер Джозеф - Страница 25

• Предыдущая
• 25/41
• Следующая

Я стал свидетелем провала Ретурнизма. Они не вернутся, они не вернутся никогда. Земля умрет. Я спустился в Сады и сыграл эту, последнюю, мелодию, подслушанную у ветра и звезд. На следующий день красавец-корабль Карагиозиса потерпел крушение в Пирейской гавани.

Они расселись на траве. Время от времени то один, то другой утирал глаза рукой. Они окружили меня со всех сторон и слушали.

Не знаю, долго ли я играл. Закончив, я опустил свирель и сам опустился на землю. Немного погодя один из них подобрался поближе, робко тронул свирель и тотчас же отдернул руку. Потом он поднял на меня глаза.

– Уходите, — сказал я, но они, казалось, не поняли моих слов.

Тогда я поднес свирель к губам и повторил еще раз последние такты.

Самый большой сатир замотал головой.

Они продолжали сидеть, тогда я вскочил, хлопнул в ладоши, крикнул: «Пошли прочь!» и быстро ушел.

Собрав своих спутников, я повел их обратно к дороге.

От Ламии до Волоса примерно шестьдесят пять километров, включая обход вокруг Горячего Пятна. В первый день мы одолели примерно пятую часть пути.

В тот вечер мы разбили лагерь на поляне в стороне от дороги.

Диана подошла ко мне и спросила:

– Ну так что?

– Что что?

– Я только что говорила с Афинами. Ничего. Сеть молчит. Я жду вашего решения — сейчас же.

– Вы очень решительно настроены. Почему бы нам не подождать еще немного?

– Мы и так уже прождали слишком долго. А вдруг он вздумает закончить путешествие раньше намеченного? Здесь очень подходящая местность. Здесь так легко произойти любому несчастному случаю… Вы знаете, что скажет Сеть — то же, что и раньше, и решение будет то же: убить.

– Мой ответ остается прежним: нет.

Она моргнула и опустила голову.

– Почему вы просто не отправите его на тот свет и не избавите меня от хлопот?

– Я не хочу этого делать.

– Я и не думал, что вы захотите.

Она снова подняла на меня глаза. Они были влажные, но ни выражение лица, ни голос не изменились.

– Мне будет очень жаль, если окажется, что вы правы, а мы ошиблись, — сказала она.

– Мне тоже, — ответил я. — Очень.

Всю эту ночь я продремал на расстоянии броска ножа от Миштиго, но ничего не случилось и даже не попыталось случиться. Следующее утро прошло без происшествий, как и большая часть дня.

– Я не могу этого сделать.

– Дос Сантос сделает, если вы ему скажете.

– Дело не в административных тонкостях! Будь оно все проклято! Лучше бы мне никогда с вами не встречаться!

– Извините.

– Земля поставлена на карту, а вы играете не на той стороне.

– Я думаю, что это вы не на той стороне.

– И что вы собираетесь делать?

– Я не могу переубедить вас, поэтому мне придется просто остановить вас.

– Вы не можете без огласки отправить на тот свет Секретаря Сети и его подругу. У нас очень неустойчивое политическое положение.

– Я это знаю.

– Вы не можете убрать Дона, и я надеюсь, что вы не станете убирать меня.

– Вы правы.

– Тогда остается Хасан.

– Вы опять же правы.

– А Хасан это Хасан. Что вы будете делать? Прошу вас, передумайте.

– Нет.

– Тогда прошу вас только об одном — забудьте об этом. Обо всем. Умойте руки и выйдите из игры. Поймайте Лорела на слове и назначьте нам другого сопровождающего. Вы можете утром улететь отсюда на скиммере.

– Нет.

– Вы это действительно серьезно — насчет того, чтобы защищать Миштиго?

– Да.

– Я не хочу, чтобы вы пострадали, или еще хуже.

– Мне самому не слишком нравится такая перспектива. Объявив отбой, вы можете избавить нас обоих от изрядных хлопот.

– Миштиго, — сказал я, когда мы с ним остановились, чтобы сфотографировать склон холма, — почему бы вам не отправиться домой? Не вернуться на Талер? Не податься куда-нибудь еще? Не выйти из этой игры, не начать писать какую-нибудь другую книгу? Чем дальше мы уходим от цивилизации, тем меньше у меня возможностей вас защищать.

– Вы ведь дали мне пистолет, помните? — сказал он и сделал правой рукой жест, будто стреляет.

– Хорошо, я просто подумал, что надо попытаться еще раз.

– Это что, козел стоит там на нижней ветке?

– Угу; они любят объедать молодые зеленые побеги, которые пробиваются на сучьях.

– Я хочу его тоже снять. Это ведь олива, верно?

– Да.

– Хорошо. Я хотел знать, как мне назвать снимок. Подпись, — проговорил он в диктофон, — будет такая: «Козел, объедающий зеленые побеги оливы».

– Превосходно. Снимайте, пока вы его не упустили.

Если бы он только не был таким некоммуникабельным, таким чужим, не относился так наплевательски к собственному благополучию! Я его ненавидел.

Я не мог его понять. Он не желал разговаривать, разве что спрашивал что-нибудь или отвечал на вопрос. Даже если он отвечал на вопросы, он был немногословен, уклончив и держался вызывающе — все это сразу.

Самодовольный, высокомерный, синий, властный — он заставил меня усомниться в том, что роду Штиго свойственна склонность к философии, филантропии и просвещенной журналистике. Он мне совершенно не нравился.

Но в тот же вечер я завязал разговор с Хасаном (перед тем я весь день не спускал с него голубого глаза).

Хасан сидел у костра и смотрелся как рисунок Делакруа. Поблизости сидели и пили кофе Эллен и Дос Сантос, поэтому я смахнул пыль со своего арабского и приступил:

– Приветствую тебя.

– Приветствую.

– Сегодня ты не пытался меня убить.

– Нет.

– Может быть, завтра?

Он пожал плечами.

– Хасан, посмотри на меня.

Он посмотрел.

– Тебя наняли убить этого синего.

Он снова пожал плечами.

– Тебе не надо ни отрицать, ни подтверждать это. Я уже знаю. Я не могу допустить, чтобы ты это сделал. Отдай Дос Сантосу обратно деньги, которые он тебе заплатил, и ступай своей дорогой. Я могу на утро вызвать тебе скиммер. Он тебя доставит, куда ты захочешь.

– Но мне хорошо здесь, Караги.

– Тебе скоро станет здесь плохо, если только что-нибудь случится с этим синим.

– Я только телохранитель, Караги.

– Нет, Хасан. Ты сын верблюда, страдающего диспепсией.

– Что такое «диспепсия», Караги?

– Я не знаю, как это будет по-арабски, а по-гречески ты не поймешь. Погоди, я подберу другое оскорбление. Ты трус и пожиратель падали, прячущийся по закоулкам, ты помесь шакала с обезьяной.

– Это, должно быть, именно так, Караги. Мой отец мне говорил, что с меня надо содрать с живого кожу и разорвать на части.

– Это почему он так говорил?

– Я был непочтителен к Дьяволу.

– Да?

– Да. Это были дьяволы — те, кому ты вчера играл на свирели? У них были копыта и рога…

– Нет, это были не дьяволы. Это детишки, родившиеся в Горячем Месте у несчастных родителей, которые бросили их умирать в лесу. Но они выжили, потому что лесная глушь и есть их настоящий дом.

– Ах так! Я надеялся, что это дьяволы. Я все равно думаю, что это они, потому что один из них мне улыбнулся, когда я молил их о прощении.

– Прощении? За что?

В глазах у него появилось отсутствующее выражение.

– Мой отец был очень достойный человек, добрый и религиозный, — начал он. — Он поклонялся Малаки-Таузу, которого погрязшие в невежестве шииты (тут он сплюнул) называют Иблисом, или Шайтаном, или Сатаной; и он всегда выражал уважение Аллаху и всем остальным. Отец был известен своей набожностью и многими добродетелями.

• Предыдущая
• 25/41
• Следующая