Империя: чем современный мир обязан Британии - Фергюсон Ниал - Страница 34
- Предыдущая
- 34/101
- Следующая
Сначала он намеревался отправиться в Китай, но этому намерению помешала Опиумная война. Тогда он убедил Лондонское миссионерское общество послать его в Южную Африку.
Он казался прекрасной кандидатурой для работы в Курумане. Ливингстон, будучи проповедником и врачом, идеально подходил для распространения и христианства, и цивилизации. Кроме того, в отличие от многих молодых миссионеров, Ливингстон отличался железным здоровьем, а это было очень кстати, учитывая суровую африканскую жизнь. Он пережил нападение льва и бесчисленные приступы малярии, для избавления от которой придумал собственное, весьма неприятное, средство[63]. Ливингстона разочаровало увиденное в образцовой миссии. Оказалось, что обращение африканцев было процессом крайне медленным, как дают понять его ранние куруманские дневники:
Население погружено в состояние сильной моральной деградации. Действительно, должно быть очень трудно или совершенно невозможно христианам на родине хотя бы приблизительно составить представление о грубости их ума. Никто не может описать состояние, в котором они живут. Все их представления всецело земные, и лишь с огромным трудом их можно заставить отвлечься от чувственных объектов… Вся их одежда пропитана жиром, поэтому и моя вскоре испачкалась. А сидеть среди них изо дня в день и слушать их ревущую музыку довольно для того, чтобы вызвать отвращение к язычникам навсегда. Пока они не набьют животы мясом и пивом, они ворчат, а когда они насытятся, начинается шум, именуемый пением.
Такой была действительность, скрывающаяся за пропагандой “Миссионерского журнала”. Роберт Моффат, основатель миссии, признавал, что не было
никакого обращения, никакого вопрошания о Боге… Безразличие и глупость на каждом челе, невежество, величайшее невежество, в глубине каждого сердца. Земные, физические, дьявольские вещи возбуждают радость и оживление, в то время как великие вопросы о спасении души представляются им не более красивым или ценным, чем рваное тряпье… Мы проповедуем, беседуем, наставляем, но без малейшего успеха. Насыщайте их нищенствующий дух постоянными подачками, и вы для них будете хорош. Но откажитесь удовлетворить их бесконечные требования, и их похвалы обратятся в насмешки и оскорбления.
Ливингстон постепенно пришел к пониманию, что африканцы проявляют интерес к нему не столько из-за проповедей, сколько из-за его познаний в медицине, а также “ружейной магии”, которая позволяла ему убивать диких животных. Он сурово отозвался о племени бахтала: “Они желают, чтобы белые жили рядом, не потому, что желают узнать Евангелие, а потому… что 'благодаря нашему присутствию и молитвам они в избытке получают дождь, бусы, ружья и так далее'”.
Даже когда Евангелие великолепно иллюстрировалось картинками волшебного фонаря, который Ливингстон носил с собой, реакция туземцев приводила его в уныние. В августе 1848 года, когда Сечеле, вождь баквена, позволил ему обратиться к своему племени, результат оказался вполне ожидаемым:
Хорошая, внимательная аудитория… После проповеди я пошел осмотреть больного и, когда я возвратился, увидел, что вождь удалился в хижину, чтобы пить пиво, и, по обычаю, приблизительно сорок мужчин стояли снаружи и пели, или, говоря другими словами, просили таким образом пива. Начинающий миссионер… был бы потрясен, увидев, сколь малое влияние оказала серьезная беседа о грядущем Суде.
Только после того, как он вылечил одного из детей Сечеле, вождь воспринял проповедь серьезно. Оказалось, что только как целитель тела Ливингстон может спасти африканскую душу
К этому времени Ливингстон служил миссионером уже семь лет. Подобно Моффату, на дочери которого, Мэри, Ливингстон женился в 1845 году, он изучил местные языки и теперь работал над переводом на них Библии. Сечеле, однако, оставался одним-единственным обращенным. И всего через несколько месяцев вождь оступился, вернувшись к племенному обычаю многобрачия. Подобная история произошла и несколько лет спустя, когда Ливингстон попытался обратить в христианство членов племени макололо. Другой британский путешественник отметил, что “излюбленное времяпрепровождение племени” — “подражать Ливингстону, читающему проповедь и поющему псалмы. Это занятие сопровождалось взрывами смеха”. Ни один макололо не был обращен.
Ливингстон пришел к выводу, что следование миссионерским руководствам не могло разрушить “суеверия”. Уместнее было найти способ проникнуть в Африку, чем просто проповедовать в глуши. Сама эта глушь должна была быть так или иначе преобразована, чтобы стать восприимчивее к британской цивилизации.
Но как он может открыть “сердце тьмы”? Чтобы ответить на этот вопрос, Ливингстону пришлось сменить род занятий. В 1848 году он фактически перестал быть миссионером. Ливингстон стал путешественником.
Со времени образования Королевского географического общества в 1830 году находились те, кто утверждал, что Африку необходимо сначала исследовать, и только потом проповедовать там. Уже в 1796 году Мунго Парк нанес на карту течение реки Нигер. Ливингстон вел любительские исследования в Курумане, а своей экспедицией через пустыню Калахари, предпринятой в 1849 году, чтобы найти озеро Нгами, он внес настоящий вклад в исследовательское движение. Отчет Ливингстона о своем 600-700-мильном путешествии, переданный Лондонским миссионерским обществом в Королевское географическое общество, принес ему золотую медаль и долю ежегодной королевской премии за географическое открытие. Так жена Ливингстона, хотела она того или нет, стала путешественницей (как и трое их детей). Ливингстон сознавал риск семейного путешествия в неизвестность, однако был совершенно уверен в том, что должен взять близких с собой:
Перед нами простирается огромная земля… Взять свою жену и детей в страну, где царствует лихорадка, африканская лихорадка, — авантюра. Но разве тот, кто верит в Иисуса, откажется пойти на эту авантюру, имея такого предводителя? Только сердце родителя может почувствовать то, что переживаю я, когда я смотрю на своих маленьких детей и вопрошаю, вернусь ли я с ними или один?
Это одна из тех черт первых миссионеров, которые нам труднее всего понять: они придавали больше значения душам других, чем жизни собственных детей. Однако вторая экспедиция чуть не погубила их всех, так что Ливингстон наконец решил отослать семью домой, в Англию. Они не виделись четыре с половиной года[64].
Экспедиции к Нгами стали первыми в ряду почти сверхчеловеческих путешествий, которые приводили в восторг людей средневикторианского периода. В 1853 году Ливингстон прошел триста миль от устья Замбези и достиг ее верховий, а после отправился из Линьянти (современная Ботсвана) в Луанду на побережье португальской Анголы. По выражению автора “Таймс”, это стало “одним из величайших путешествий эпохи”. Затем Ливингстон, восстановив силы, повторил путь к Линь-янти перед удивительным походом в Келимане в Мозамбике. В результате он стал в буквальном смысле первым европейцем, пересекшим Африку от Атлантического океана до Индийского. Ливингстон был настоящим героем своего времени. Этот человек скромного происхождения открыл британской цивилизации дорогу на континент, наименее гостеприимный из всех. И сделал это по собственному почину. Ливингстон стал неправительственной организацией из одного человека, первым médicin sans frontières[65] XIX века.
Стремление Ливингстона открыть Африку для христианства и цивилизации стало еще сильнее после того, как он обнаружил, что рабство все еще процветает. Хотя работорговля на западе континента, казалось, была уничтожена после британского закона об ее отмене, вывоз рабов из Центральной и Восточной Африки в Аравию, Персию и Индию продолжался. В XIX веке около двух миллионов африканцев были проданы на Восток. Сотни тысяч рабов прошли через занзибарский невольничий рынок, который был экономическим узлом бассейна Индийского океана[66]. Ливингстона, не сталкивавшегося с гораздо более обширной работорговлей, которую сами англичане когда-то вели в Западной Африке, глубоко потряс вид невольничьих караванов, опустошение и безлюдье, которое они оставляли за собой. Позднее Ливингстон писал:
- Предыдущая
- 34/101
- Следующая
