Империя: чем современный мир обязан Британии - Фергюсон Ниал - Страница 33

Самым подходящим местом для начала миссионерской работы в Африке был Фритаун. Уже в 1804 году там начало действовать Церковное миссионерское общество, вслед за ним — методисты. И те, и другие взялись за “освобожденных пленников” из йоруба (бывших рабов, оказавшихся во Фритауне благодаря вмешательству ВМФ). Но миссионеры отправлялись не только в Африку. Уже в 1809 году англиканские миссионеры прибыли в самую далекую из британских колоний, Новую Зеландию. На Рождество 1814 года Сэмюэль Марсден прочитал маори проповедь на слова “Не бойтесь; я возвещаю вам великую радость” [Лк. 2:10]. Слушатели, правда, не уловили смысл его слов, но то, что он остался после этого в живых, ободрило других миссионеров. Методисты основали миссию в Новой Зеландии в 1823 году, католики — в 1838 году. К 1839 году у англикан в Новой Зеландии было одиннадцать миссионерских пунктов, у методистов — шесть. Возможно, самым успешным из первых миссионеров в Новой Зеландии был бесстрашный Генри Уильяме, англиканин, бывший моряк, который работал там с 1823 года до своей смерти, последовавшей в 1867 году. Он построил первую церковь (в Пайхия) и перевел Библию на язык маори. Уильяме завоевал уважение маори, не в последнюю очередь благодаря тому, что решился напомнить им о Евангелии прямо в середине сражения. Но не каждый миссионер был в состоянии противостоять местным нравам. Преподобный Карл С. Фелкнер приехал в Новую Зеландию в 50-х годах XIX века. Он утратил расположение маори из Опотики, принявшись убеждать их воздержаться от кровопролития, когда в 1865 году вспыхнула война с конкурирующим кланом. Один из вождей повесил Фелкнера, выстрелил в него, обезглавил прямо в церкви, а затем выпил его кровь и проглотил оба глаза.

Обращение язычников вообще было опасным занятием. Миссионерское движение нуждалось в целой армии молодых людей — идеалистов, альтруистов, авантюристов, — готовых идти на край света и нести туда Слово Божье. Между устремлениями миссионеров и прежних строителей империи — головорезов, работорговцев и поселенцев — наблюдался сильнейший контраст.

Уильям Трелфол, на которого методисты возлагали едва ли не самые большие надежды, в 1824 году отправился в Южную Африку в возрасте 23 лет. Уже по дороге Трелфол оказался на волосок от смерти: на корабле вспыхнул сыпной тиф, и вскоре после прибытия в Африку он слег. В Кейптауне миссионер, пребывая, как он думал, на смертном одре, взял друга за руку и “с самой волнующей серьезностью выразил пожелание стать чернокожим, чтобы находиться среди туземцев, не будучи заподозренным в низменных или суетных намерениях”. Трелфол поправился, но менее года спустя вместе с двумя компаньонами погиб от рук бушменов.

Трелфол и тысячи таких, как он, стали мучениками “евангелического империализма”. Их готовность к самопожертвованию не ради благ, а ради Бога отличала викторианскую империю ото всех, бывших прежде. И за каждым миссионером (фактически за каждой викторианской неправительственной организацией) на родине стояло множество мужчин и женщин, поддерживавших и спонсировавших их. Этот тип людей Диккенс вывел в “Холодном доме” в лице госпожи Джеллиби, преступно пренебрегающей ближайшими родственниками, но неистово посвящающей себя благим делам:

Образцовая африканская миссия была открыта Лондонским миссионерским обществом в Курумане, в Бечуаналенде, почти в шестистах милях к северо-востоку от Кейптауна. О Курумане регулярно упоминали в литературе Лондонского миссионерского общества. Миссия по описаниям напоминала славную шотландскую деревушку в самом сердце Африки, с церковью, крытой тростником, побеленными домами и красным почтовым ящиком. Суть проекта была проста: превращая африканцев в христиан, миссия одновременно воспитывала их, меняя не только их веру, но и манеру одеваться и вести хозяйство. Об успехах Курумана с энтузиазмом сообщал “Миссионерский журнал”:

Другими словами, здесь происходило не только обращение в христианство. Это была настоящая англизация.

Тридцать первого июля 1841 года эта идиллия была нарушена человеком, которому суждено было произвести переворот в миссионерском движении и навсегда изменить отношения Англии и Африки.

Дэвид Ливингстон — сын портного, занявшегося чайной торговлей, — родился в 1813 году в Блантайре, городе текстильщиков, в шотландском Ланаркшире. Он начал работать на фабрике, будучи всего десяти лет от роду. Ливингстон был удивительным самоучкой. Несмотря на то, что он работал двенадцать с половиной часов в день, шесть дней в неделю, он изучал латынь и основы древнегреческого языка, читая буквально за ткацким станком. В шотландце Ливингстоне соединились два великих интеллектуальных течения начала XIX века: благоговение перед наукой, присущее эпохе Просвещения, и чувство долга, характерное для обновленного кальвинизма. Первое влекло его к изучению медицины, второе побуждало отдавать себя работе в Лондонском миссионерском обществе. Ливингстон самостоятельно оплатил свою учебу в колледже Андерсона в Глазго, а в 1838 году изъявил желание стать миссионером. Два года спустя, в ноябре 1840 года, он стал лиценциатом Королевского факультета врачей и хирургов в Глазго. В том же месяце Ливингстон стал священнослужителем.

Ответы Ливингстона на анкету Лондонского миссионерского общества показывают глубокое понимание им сути труда миссионера:

Ливингстон хорошо понимал, на что идет, и у него была странная уверенность, что он обладал всем, что для этого требуется. Он был прав: после темных, сатанинских фабрик Ланаркшира ничто в мире не могло его испугать.