Расколотый Запад - Хабермас Юрген - Страница 36

Уже во время войны Рузвельт и Черчилль потребовали в Атлантической хартии «создать всеобъемлющую и долгосрочную систему всеобщей безопасности». После Ялтинской конференции четыре великие державы пригласили страны к участию в учредительной конференции [ООН] в Сан-Франциско. Страны-основательницы (их было 51) уже через два месяца, 25 апреля 1945 года, единогласно приняли Устав ООН. Несмотря на большой энтузиазм при праздничном акте основания ООН, не сложилось единого мнения по вопросу о том, должна ли новая международная организация, выходя за рамки своих непосредственных задач по предотвращению военной опасности, приложить усилия для трансформации международного права во всемирное конституционное право. Оглядываясь назад, мы можем утверждать, что авангард представленного в Сан-Франциско сообщества государств переступил порог конституционализации международного права (в том специфическом смысле, о котором говорилось выше). «В конституционализме (…) цель ограничения всевластия законодателя (а в международной правовой системе это прежде всего государства, устанавливающие право) достигается при помощи высших правовых принципов, в частности — прав человека»[136].

По сравнению с неудачами Лиги Наций в период между мировыми войнами вторая половина короткого 20 века характеризуется ироническим противоречием: контрастом между значительными инновациями в международном праве, с одной стороны, и тем соотношением сил, сложившимся в период «холодной войны», — с другой, которое блокировало практическую действенность этих достижений. Такое же диалектическое движение можно наблюдать во время и после Первой мировой войны: регрессия во время войны, инновационный скачок после войны и на достигнутом затем уровне вновь еще более глубокое разочарование. Примерно так же можно описать положение ООН после завершения войны в Корее, когда ее деятельность оказалась практически парализованной. Однако на этот раз речь идет скорее о затишье на уровне политики, а не об отступлении от достигнутого уровня самого международного права. Продолжающееся существование ООН все больше производит впечатление bussiness as usual[137]. Во всяком случае она готова предложить институциональные рамки для беспрерывного нормотворчества.

Инновации в международном праве, участившиеся после 1945 года, преимущественно не имели реального выхода на практику. Все они так или иначе выходили за рамки кантовского суррогата добровольной федерации независимых республик. Но эти инновации обозначали новые направления в международной политике: не движение к мировой республике, обладающей монополией на власть и насилие (по крайней мере, согласно ее притязаниям), а движение к санкционированному на супранациональном уровне режиму сохранения мира и обеспечения прав человека. Этот режим в ходе происходящего умиротворения и либерализации мирового общества должен создать предпосылки для функционирующей на транснациональном уровне мировой внутренней политики без участия и формирования всемирного правительства. Правда, в юридической литературе вопрос о том, можно ли рассматривать Устав ООН как разновидность конституции, представляется очень спорным[138].

Я не эксперт, поэтому ограничусь тем, что отмечу три нормативные новации, которые, в отличие от Устава Лиги Наций, наделяют Устав ООН в первую очередь качествами конституции. Это не значит, что Устав с самого начала представляет собой глобальную конституцию или имеет такую интенцию. Текст Устава, как картинка-загадка, открыт и конвенциональному прочтению, и интерпретации в качестве конституции. Прежде всего на основе трех отличительных признаков:

— четко выраженного ограничения целей обеспечения мира политикой соблюдения прав человека;

— привязки запрета на насилие к реальной угрозе уголовного преследования и применения штрафных санкций;

— членства в ООН и универсализации ее правовых норм.

Строго говоря, только с 1989–1990 годов изменившаяся ситуация в мире сделала актуальным вопрос о том, имеет ли ООН собственную конституцию, которая побуждает страны — члены ООН к конструктивному переосмыслению своего понимания политики. А свое влияние внутри международного права как специальной дисциплины и поляризующее воздействие на политическую общественность эта тема проявила после последней войны в Ираке. На мой взгляд, Устав ООН предлагает рамки, в которых государства-члены не должны больше рассматривать себя только как субъектов международно-правовых договоренностей; теперь они могут признавать себя — вместе со своими гражданами — в качестве конституирующих носителей политически организованного мирового общества. Достаточно ли мотивов для такой смены ориентации в самовосприятии субъектов международного права, не в последнюю очередь зависит от культурной и экономической динамики самого мирового общества.

Мне хотелось бы подробнее разобрать три упомянутые инновации в сфере международного права. Оформленные в 1945 и 1948 годах, они существенно расширили позиции 1919 и 1928 годов. Но, что еще более важно, они позволяют понять, почему эта тема образует фон проблемы «раскол Запада».

(а) Кант трактовал проблему устранения военной опасности как проблему создания космополитического конституционного порядка. Хотя этот проект послужил мотивирующим контекстом инициативы Вудро Вильсона относительно создания Лиги Наций, в ее программных документах нет указаний на связи, существующие между состоянием мира во всем мире и мировым порядком, основанным на соблюдении прав человека. В своем дальнейшем развитии международное право осталось инструментом для предотвращения войн. Ситуация изменилась в связи с принятием Устава ООН, где во втором положении преамбулы тотчас подтверждается «вера в основные права человека, в достоинство и ценность человеческой личности», а в статье 1 (подпункты 1 и 3) политические цели достижения всеобщего мира и международной безопасности увязываются с соблюдаемым во всем мире «уважением к правам человека и его основным свободам для всех, независимо от расовых, половых, языковых и религиозных различий». Эта связь акцентируется и во Всеобщей декларации прав человека, принятой 10 декабря 1948 года, которая тоже имеет очевидное отношение к вышеприведенным формулировкам в преамбуле Устава ООН.

Тем самым международное сообщество взяло на себя обязательство распространить действие конституционных принципов, которые в прошлом реализовывались исключительно в рамках национальных государств, на весь мир в целом[139]. Сам формат деятельности ООН постепенно, шаг за шагом вышел за пределы специально обозначенной в статье 1 (подпункт 1) цели обеспечения мира на уровень глобального содействия и осуществления прав человека. Генеральная Ассамблея и Совет Безопасности ООН рассматривают факты «нарушения мира», агрессии и «угрозы миру» в контексте своей политики, направленной на соблюдение прав человека. Если раньше ООН относила к сфере своей компетенции прежде всего межгосударственные конфликты и проявления агрессии со стороны отдельных государств, то теперь она в возрастающей степени реагирует на такие внутренние конфликты, как разложение государственной власти, гражданская война и массовые нарушения прав человека.

В 1966 году Всеобщая декларация прав человека была дополнена международными соглашениями о гражданских и политических правах, с одной стороны, об экономических, социальных и культурных правах — с другой, а также конвенциями, ограничивающими различные формы дискриминации. В этой связи особое значение приобретает действующая по всему миру система контроля за соблюдением прав человека и оповещения об их нарушениях. Комиссия ООН по правам человека обладает правом в случае надобности дипломатическими средствами оказать влияние на исполнительную власть в разных странах. Она проводит также проверку обращений отдельных граждан по поводу правовых нарушений, допущенных правительствами их стран. Эти индивидуальные жалобы (даже если сначала они и не имели большого практического значения) создали новый институт принципиального значения — в его рамках отдельные граждане были признаны непосредственными субъектами международного права[140]. Какой путь еще предстоит пройти государственному праву и всемирному гражданскому праву, проясняет хотя бы то обстоятельство, что, например, Конвенция о запрещении пыток 1987 года, ратифицированная 51 голосом, вступила в силу, но очень немногие государства взяли на себя предусмотренное ею обязательство принимать к рассмотрению жалобы отдельных граждан.