Кронштадтский мятеж - Семанов Сергей Николаевич - Страница 36

• Предыдущая
• 36/66
• Следующая

Советскими войсками был захвачен по взятии Кронштадта документ «ревкома» — проект обращения к зарубежной эмиграции, датированный 15 марта. Содержание документа и самый слог его прямо-таки поразительны. «К вам, русские люди, скитающиеся по всему свету, но страдающие не меньше нас… к вам этот клич революционного Кронштадта». Что же обещали мятежные «революционеры» белой эмиграции? «Пусть свободная воля народа решит, как он хочет управляться», — говорилось далее. Здесь уже и не пахнет «Советами», хотя бы и без коммунистов, лозунг о «воле народа» писали в своих программах и белогвардейцы. А что же мятежники просили? «Нужны медикаменты для больных и раненых, лужна поддержка моральная, может быть, наступит момент, когда потребуется и военная помощь. Не медлите ни минуты, пока доставка возможна по льду». [411] За две недели своего существования «ревком» проделал почти полный круг по политическому циферблату: уже раздался призыв о военной «помощи»…

Итак, в середине марта по льду Финского залива уже тянулись в Кронштадт разного рода гонцы и корреспонденты да небольшие обозы с мешками муки. Но это было только начало. Весеннее солнце быстро набирало силу. Еще неделя, другая — и тогда… Тогда по чистой воде залива военные эскадры под чужими флагами не замедлили бы появиться у фортов Кронштадта. И все понимали, чьи это будут флаги. Недаром мятежные главари обращали свои взоры к солнцу в поистине языческой мольбе. Небезызвестный анархист Е. Ярчук описал эти весенние надежды в следующих эмоциональных строках: «Был яркий солнечный день. Вся снежная пелена залива горела его лучами и, казалось, напоминала Кронштадту: продержись еще неделю, когда залив, взломав свои льды, унесет их в неведомую даль, то независимость могучего революционного очага была бы спасена». [412]

Но ничто не могло спасти «могучий революционный очаг» Петриченко и Ярчука. Надежды разномастных покровителей «ревкома» растаяли куда раньше, чем льды Финского залива. По мятежной крепости уже готовился сокрушительный удар.

«Итак, что Советская власть падет, в этом никто не сомневался», — такими словами начиналась передовая статья эсеровской газеты «Воля России» от 9 марта 1921 г. [413] Тон этой газеты, редакторы которой уже второй год теснились по чужим углам в Праге, на сей раз звучал в унисон с общим (и весьма немалочисленным) хором эмигрантской печати. [414] Забыты были даже взаимные распри и препирательства, которые для отставных политиканов эмиграции, казалось, застили все иное на свете. Газета «Руль», издававшаяся в Берлине, в начале марта украшала свои первые полосы такими, например, сообщениями: «В Одессе восстание рабочих и красноармейцев», «Подтверждаются сообщения о восстании в Пскове», «В Москве забастовки продолжаются», «Петроград, за исключением двух вокзалов, находится в руках восставших» «Троцкий вызвал в Москву юго-западную армию» и т. п. [415] Газета бывшего социалиста и бывшего революционера Б. В. Савинкова, издававшаяся в Варшаве, в эти же дни заверяла своих немногочисленных читателей: «Псков и Бологое заняты восставшими», «Восставшие крестьяне взяли Минск» и т. д. [416]

Скромный, малоформатный «Путь» (он именовался «беспартийной газетой»), издававшийся на самой плохой бумаге, какая только имелась в Гельсингфорсе, писал в номере от 6 марта: «В ревельских левых кругах сообщают, что среди псковского гарнизона наблюдается возбужденное настроение…» [417] Ссылка гельсингфорсских газетчиков на «левых» информаторов в данном случае не значит ровно ничего, ибо в ту пору, повторяем, и «левые», и «правые» сходились в одном — они выступали против Советского государства. Милюковские «Последние новости», стремившиеся сохранять «солидность», бульварные «Огни», издаваемые в Праге Г. А. Алексинским, «Общее дело» — орган бывшего народовольца В. Л. Бурцева, «Социалистический вестник» и многие другие издания русских эмигрантов, страницы которых, казалось, коробились от нервного возбуждения. Слухи, один невероятнее другого, росли и множились.

Отчего же возникло столь сильное возбуждение среди разрозненных и раскинутых по свету русских эмигрантов? Прежде всего отметим, что число их было отнюдь не маленьким. К сожалению, точных, сколько-нибудь достоверных цифр нет. Располагавшая широкой информационной сетью газета правых эсеров «Воля России» приводила следующие данные о количестве русских эмигрантов в Европе на 1 ноября 1920 г.: всего около 2 млн., в том числе в Польше — 1 млн., в Германии — 560 тыс., во Франции — 175 тыс., в Австрии [418] и Константинополе — по 50 тыс., в Италии и Сербии — по 20 тыс. [419]

Проверить достоверность этих сведений нет возможности. Однако позднейшие мемуаристы определяли численность русской эмиграции в начале 20-х годов в 2–2,5 млн. человек. [420] Крупное «пополнение» получила эмиграция в ноябре 1920 г., когда Крым оставила «Русская армия» генерала Врангеля. Здесь имеются довольно точные данные: на 126 врангелевских судах и кораблях было вывезено на берега Босфора 145 633 человека, не считая морских экипажей. [421] В это число входили как солдаты и офицеры, так и беженцы.

К началу 1921 г. русская эмиграция представляла собой распыленную среду. Еще действовали, агонизируя, старые партии (правые и левые эсеры, меньшевики, кадеты и т. д.), однако они доживали свои последние дни. Новых крупных организационных центров (как, например, будущий Российский общевойсковой союз — РОВС) в эмиграции пока не сложилось. Сохранялись еще рудиментарные органы сломанного государственного аппарата старой России, например кое-где действовали «посольства», в которых сидели чиновники царских времен, немного разбавленные назначенцами П. Н. Милюкова и М. И. Терещенко, хотя все уже хорошо понимали, что «посольства» эти никого не представляют, кроме самих себя.

Остатки вооруженных сил белогвардейцев, эвакуированные из районов Севера, Прибалтики, полностью распались. Несколько иначе обстояло дело с армией Врангеля. С помощью французских субсидий белогвардейскому командованию удалось сохранить основной боевой костяк своих войск. Остатки разбитых частей были переформированы и сведены в корпус, который возглавил генерал Кутепов. Располагались они в бывших турецко-немецких военных лагерях на Галлиполийском полуострове и некоторых прилегающих островах (Лемнос и др.). В начале 1921 г. это была еще немалая боевая сила — около 30 тыс. бойцов, в значительной части офицеров. [422] Армия Врангеля, несмотря на недавнее жестокое поражение, сохранила боеспособность и дисциплину. Каждый день жизни этого войска без родины подчинялся строгому регламенту: наряды, занятия, боевая учеба. Артиллеристы (без орудий) изучали опыт использования тяжелых гаубиц в битве под Верденом. Кавалеристы и казаки (без коней) разбирали причины неудачи мамонтовского рейда в 1919 г. Действовали юнкерские и кадетские училища. Смотрами и парадами отмечались старые российские праздники. За оскорбление офицерской чести — дуэль на винтовках, за дезертирство — расстрел.

Конечно, среди многотысячной армии Врангеля — Кутепова оказалось немалое число таких (главным образом среди рядовых солдат и казаков), которые покинули родину, увлеченные общим потоком. Очень скоро часть их осознала свою ошибку, и уже с 1921 г. начался отъезд некоторых бывших белогвардейцев на родину. [423] В основном же участники «галлиполийского сидения» являлись убежденными противниками Советской власти. Именно из числа врангелевских офицеров впоследствии вербовались кадры различных террористических организаций, действовавших против СССР. Но силы эти организационно оформились позже. В описываемое время белогвардейские войска томились на пустынных берегах Эгейского моря без оружия, без боеприпасов и транспорта, без денег, на полуголодном пайке.

• Предыдущая
• 36/66
• Следующая