Илиада Капитана Блада - Попов Михаил Михайлович - Страница 41

• Предыдущая
• 41/65
• Следующая

И Элен с удовольствием выпила.

— В заточении? — переспросила Аранта, еще продолжая по инерции улыбаться и поворачивая голову то к отцу, то к брату в надежде, что кто-нибудь из них объяснит смысл шутки.

— Да, да, — сказала Элен, беря в руки ложку и приступая к черепаховому супу, — почти два месяца назад ваш сын и брат привез меня на ваш остров и заточил на третьем этаже, вместо того чтобы отправить к отцу, как он обещал.

— Но, братец... — Глаза Аранты сделались совершенно круглыми, глаза дона Мануэля в этот момент, наоборот, превратились в две щелки.

— Но, братец, ты ведь говорил — в гости...

Дон Франсиско поставил свой бокал и теперь раздасадованно накручивал локон парика на негнущийся подагрический палец.

— Но, мисс, честно говоря, мне не хотелось бы, чтобы вопрос ставился таким образом. Здесь, возможно, какая-то путаница.

— Нет, милорд, по-другому я поставить этот вопрос не могу, и эта, как вы выразились, путаница имеет ко мне слишком непосредственное отношение. Верю, что вам неприятно меня слушать, но, для того чтобы все назвать своими именами, я должна сказать вам, что ваш сын и брат...

Аранта испуганно прижала ладони к лицу.

— Негодяй и лжец. И никакой путаницы тут нет. А есть умысел. Ничего себе — перепутать Санта-Каталану и Ямайку, испанскую колонию с английской!

Дон Франсиско тяжело задышал.

— Здесь же он держит меня под замком. Не знаю, как дон Мануэль это представил, но вы, благородные люди, неужели ни разу не задумались, почему порядочная девушка, а тем более дочь губернатора Ямайки, находится в вашем доме так долго?

Лицо дона Франсиско потемнело, и он стал медленно сползать с кресла.

Аранта и дон Мануэль бросились к нему:

— Папа!

— Лекаря!

Когда хрипящего старика унесли, дон Мануэль негромко, но отчетливо сказал:

— Вы пожалеете, что устроили эту сцену.

— Дон Мануэль, вы угрожаете беззащитной девушке, находящейся в полной вашей власти?!

— Нет, я вас жалею. Скоро вы поймете, что я имел в виду.

Вечером этого же дня в комнаты Элен прокралась Аранта. Сабина не знала, должна ли она мешать хозяйской дочке общаться с пленницей, на этот счет у нее не было никаких указаний.

Элен была в своем обычном платье и причесана скромно, по-будничному. В ней не осталось и следа той наигранной утренней самоуверенности. Увидев вошедшую Аранту, она спросила:

— Как чувствует себя дон Франсиско?

Это тронуло Аранту — она очень любила отца.

— Папа болеет давно, потому он и вызвал сюда Мануэля. А сейчас ему чуточку лучше.

Элен взяла Аранту за руку и спросила, глядя ей в глаза:

— Ты веришь, что я не хотела причинить вред твоему отцу?

Аранта захлопала ресницами:

— Да, верю.

— Спасибо тебе, — вздохнула облегченно Элен.

— За что?

— Ты сняла камень с моей души, за это я признаюсь тебе в одной вещи.

Они сели, все так же не разнимая рук, на оттоманку.

— Я затеяла все это, чтобы навредить твоему брату.

Аранта снова захлопала ресницами:

— Ты не любишь его?

— Наверное, тебе это не понравится, но я скажу тебе — я ненавижу его.

— Мануэля? — зажала Аранта в ужасе руками рот.

— Всеми силами души.

— Но за что?

— Он разлучил меня с любимым человеком.

— Мануэль?

— Да, твой любимый брат Мануэль.

Аранта сидела съежившись и слегка покачиваясь, в глазах у нее были боль и испуг.

Элен погладила ее по плечу:

— Я знаю, ты его очень любишь.

— Да, очень, клянусь святым Франсиском, он такой, такой он...

— Так вот, я своего тоже люблю, — сказала Элен.

— Мануэль разлучил тебя с братом?

Элен посмотрела в сторону Сабины: та сидела далеко, вряд ли она что-нибудь могла слышать, но внимательно следила за происходящим.

— Послушай, Аранта, я тебе все расскажу, надеюсь, ты поймешь меня...

Каждый раз, когда Энтони просыпался, незнакомка была уже рядом и всегда ласково улыбалась ему. Он не мог не отметить, что она была очень красива. В ней кипела горячая, еле сдерживаемая энергия. Ее походка была грациозна, ее речи были сладкозвучны и умны, в каждом движении и слове сквозило искреннее расположение. Но тот факт, что она приходила к нему из другого мира, делали каждое ее движение и каждое слово подозрительными. Он понимал, что является объектом ее внимания, проще говоря, что он ей симпатичен, приятен, и это могло бы льстить его самолюбию, потому что оно является главным качеством настоящего мужчины. Но при этом он чувствовал свою полную беззащитность, он был безоружен перед ней, и это мучительное ощущение сводило на нет радость от того, что он обожаем красивой девушкой. Это все равно что понравиться тигру, находясь в его клетке.

Именно ощущение бессилия беспокоило его больше всего. Человеку нужна хоть какая-нибудь опора внутри, а он даже не знал своего имени. Он не мог выйти из этого подвала, не мог есть и пить, когда ему хочется, и, самое главное, он не мог ни на секунду остаться один. Даже в тесной каменной яме обычной тюрьмы, где люди набиты как следки в бочку, где еду бросают через дыру в потолке, у человека есть возможность хоть на несколько секунд, забившись в угол, побыть одному. Энтони был этого лишен. Он постоянно чувствовал, что за ним наблюдают снаружи. Если бы он мог выбирать, то не колеблясь предпочел бы неудобства тюрьмы нынешнему комфортному кошмару.

Глядя на прекрасную незнакомку, Энтони понимал, что за ее ангельской наружностью скрывается таинственная сила. И, значит, обычными военными средствами ее не одолеть. Энтони знал, что, как бы тщательно ни была построена клетка, выход должен быть и, чтобы его отыскать, надо применить искусство китайской дипломатии и сохранить хорошие отношения с обожающей его тюремщицей.

— Ты хорошо спал? — ласково спрашивала она, появляясь на границе его пробуждения.

— О да, — в тон ей отвечал Энтони, хотя его голова отчаянно болела.

Он давно уже догадался, что всякий раз, когда незнакомка собирается покинуть его, подземелье наполняется неизвестным газообразным дурманом, не имеющим запаха. Ему только было неясно, как красавица, находясь в этот момент с ним рядом, избегает действия снотворного.

— И что же тебе снилось? — продолжала она.

— Мне снилось, что мой отец — океан.

— Океан?

— Да, что я качаюсь на его могучих волнах и мне так хорошо, легко и спокойно.

Энтони приходилось врать, и при этом он внимательно наблюдал за красавицей, стараясь уловить в ее мимике или движениях ее намерения.

— Ты говоришь, океан? — Она подошла и села рядом с ним. — Может быть, точнее было бы сказать — вода? Прозрачная, ласковая и спокойная, и тебе хочется нырнуть в нее и навсегда остаться в ее глубине?

Ее глаза были совсем близко, и в них Энтони чувствовал зов бездны.

— Нет, нет, — отстранялся Энтони, — именно океан. Мощный, величественный.

Он на всякий случай встал и начал ходить по подземелью, размахивая руками.

— Я плыву по нему, я не боюсь его, я испытываю к нему родственное чувство. Но...

Энтони остановился. Черные глаза, наблюдавшие за ним, сузились.

— Но я не знаю, как меня зовут. Это чувство мучит меня даже во сне.

Тут незнакомка надула губки.

— Ты же говорил мне, что тебе здесь хорошо, что ты рад расстаться с прошлой жизнью.

— Наяву — да, но не во сне, во сне мы не принадлежим себе. Во сне я мучаюсь, меня гнетет эта странная пустота в душе. О, если бы я знал свое имя!

— Я не могу его тебе назвать.

— Почему, но почему же?!

— Потому что оно может тебя убить. Не затем я тебя выкупила у смерти!

Молодой человек упал в кресло и сжал виски, будто пытаясь вручную включить механизм памяти.

— Я ничего не могу с собой поделать, — прошептал он. — Даже разговаривая с тобой, я продолжаю поиски ответа на этот вопрос — кто я?

• Предыдущая
• 41/65
• Следующая