Илиада Капитана Блада - Попов Михаил Михайлович - Страница 40

• Предыдущая
• 40/65
• Следующая

Элен не без интереса наблюдала за этой странной парой. Слишком сильно они отличались от той пары, которую до недавнего времени составляли они с Энтони. Различия были во всем. Первое: никто никогда бы не подумал, что Аранта и Мануэль родные брат и сестра. Дело в том, что они были двойняшками. Встречаются такие типы близнецов, когда вся щедрость природы падает на одного, а другому остается лишь право быть тенью своего во всех отношениях удавшегося родственника. Так было и в этом случае. Дон Мануэль был несомненный красавец, умница, производил впечатление полной, почти угрожающей, почти отталкивающей полноценности. Аранта представляла собой как бы чуть-чуть недовоплощенное, как бы не вполне полноценное существо. Будто у природы чуть-чуть не хватило на нее материала. И при этом поразительное сходство черт. Одно слово — двойняшки. Любовь сестры к брату носила несколько исключительный характер, так может любить ограбленный грабителя, и это, как ни странно, один из самых крепких видов привязанности.

Элен понимала это и заранее зачислила Аранту в лагерь безусловных сторонников дона Мануэля, даже не попытавшись переманить ее на свою сторону. О том, что это невозможно, говорил и тот факт, что дон Мануэль не пытался препятствовать контактам сестры со своей пленницей, — он был полностью уверен в Аранте, как в себе самом.

Была у Элен небольшая надежда на дона Франсиско, при первой встрече ей понравились его печальные глаза. Но, как выяснилось, это не столько мудрая грусть, сколько тяжелая болезнь. Дон Франсиско очень редко выходил к столу и, как правило, выглядел таким образом, что немыслимо было наваливаться на него со своими жалобами. И потом, если этот высокородный кабальеро сам не понимает, что его сын держит в плену порядочную девушку, то незачем тут и затевать какие-то разговоры. А если он все же это почувствовал и сделал выговор сыну, то это не возымело никакого действия.

Любое нормальное человеческое общение затруднялось невероятною чопорностью дворцового этикета. По сравнению со здешней обстановкой жизнь в губернаторском дворце на Ямайке казалась Элен совершенно простой. С некоторой долей ностальгии она вспоминала даже Мохнатую Глотку. Могла ли она тогда, сидя в слезах на кровати в обнимку с Тилби и ожидая в любой момент самого страшного от хозяина, подумать, что это ей когда-нибудь покажется невинными приключениями.

Элен понимала, что в этой молчаливой схватке она рано или поздно потерпит поражение. Однообразие, неизвестность, одиночество — страшные противники. По-настоящему иезуитской была идея дона Мануэля лишить Элен ее камеристки. Хитроумным и подлым способом избавив свою пленницу от Тилби, он заложил важный камень в здание своей будущей победы.

Все попытки Элен выйти за круг, очерченный доном Мануэлем, оканчивались неудачей. Слуги были похожи на движущиеся тени, никто из посторонних не попадал в поле зрения. Однажды на прогулке на грани отчаяния она поднялась на широкую стену, отделявшую апельсиновую рощу от глубокого обрыва, и подумала: не лучше ли ей броситься туда, вниз, на острые скалы, чем продолжать эту муку? Наваждение было коротким; она вернулась под кроны апельсиновых деревьев и только тогда поняла — надо что-то делать. Живя по распорядку своего мучителя, она лишь подыгрывает ему. Его терпение, судя по всему, вечно, ибо он хозяин положения.

Но что значит — начать действовать? Надо попытаться вырваться из однообразной здешней жизни. Что могло бы прозвучать сильнее всего в этой безжизненной атмосфере, где расчислено и расписано все на годы вперед? Скандал! Именно! Как она не сообразила раньше? Неужели она и сама пропиталась затхлым воздухом этого роскошного склепа?

Но чтобы устроить скандал, надо привести себя в состояние полной боевой готовности. Что в этом смысле важнее всего для женщины? Правильно! Нужно заняться собой.

Элен потребовала немедленно принести ей деревянную лохань, в которой ей позволялось время от времени принимать ванны. Могучая индианка не понимала, зачем это делается, и попыталась возмутиться, тем более что был неурочный для мытья день. Но сопротивляться Элен она не посмела. Лохань была доставлена, а к ней и ведра с водой, и все полагающиеся ароматизирующие травы и притирания. После этого Элен велела принести зеркало.

— Так есть же! — попыталась возразить надзирательница, указывая на блеклое стеклышко размером с ладошку, стоявшее на туалетном столике.

— Зеркало! — затопала ногами уже совершенно голая Элен. — Большое, в полный рост, немедленно!

Ее приказ был выполнен. Очутившись в лохани, Элен потребовала у надзирательницы, все более напоминающей обычную служанку:

— Потри мне спину.

Этот банный прием, вывезенный ею со своей северной родины, она сумела привить в своем ямайском быту. Когда Сабина выполнила это странное пожелание англичанки, она получила новый приказ:

— Ступай к дону Мануэлю и скажи, что я желаю переодеться, мне надоела эта рухлядь. — Она бросила комком мыльной пены в свое старое платье.

Расчет у нее был верный — на какие бы иезуитские психологические приемы ни был способен этот кастилец, он не может перестать быть джентльменом. А настоящий джентльмен не может не считать, что женщина определенного круга должна быть одета определенным образом. То есть одета хорошо. Расчет оправдался: принесли несколько великолепных платьев.

После ванны Элен потребовала, обращаясь к Сабине:

— Расчеши мне волосы, ты... — и добавила для пущей внятности словечко из своего детства: — дурында!

Трудно сказать, что именно заставило Сабину повиноваться, наверное, все же не это древнерусское слово, но работу свою она выполнила великолепно.

После этого волосы были высушены, уложены. К «ланитам» и полуоткрытым «персям» были применены настоящие грасские румяна и пудры, изведена целая бутылка туалетной воды Франжипани. Все это было принесено от Аранты. Она сама не слишком налегала на эти средства обольщения мужчин, но запас их у нее оказался изрядным. Облачившись в платье из плотного темно-голубого шелка с высоким парчовым воротником, Элен покрутилась перед зеркалом, и его венецианская поверхность отражала не только блеск наряда, но и блеск глаз. Сабина стояла в стороне, поражаясь столь стремительному превращению этой англичанки из узницы в настоящую госпожу.

Короче говоря, понятно, в каком виде и настроении предстала Элен на обычном повседневном обеде в роскошной столовой дворца Амонтильядо.

Разумеется, все были поражены. Дон Мануэль задумался: эти изменения не входили в его планы. План укрощения строптивой оказался под угрозой.

Аранта не могла скрыть восхищения.

Дон Франсиско, казалось, вообще впервые увидел свою гостью. Услышав в первый день самые общие сведения на ее счет, он перестал о ней вспоминать. Сейчас ему показалось, что объяснения, данные ему сыном, пожалуй, неудовлетворительны.

Элен со свойственной ей грацией и с торжествующей улыбкой вышла к столу и потребовала вина.

— Самого лучшего!

Это вызвало недоумение присутствующих. Тем не менее дон Мануэль подал знак лакею, а дон Франсиско спросил:

— Вы собираетесь отметить какое-то событие, мисс Блад?

— Именно так, — очаровательно улыбнулась ему Элен.

— Какое же? — воскликнула Аранта, которая в любой момент была готова присоединиться к празднику.

— Сегодня мы отметим одну дату, — сказала Элен и подняла наполненный лакеем бокал.

— Очень, очень интересно. — Дон Франсиско тоже потянулся за своим бокалом, в котором последние пять лет не бывало ничего, кроме ключевой воды.

— А ты, Мануэль? — чуть укоризненно обратилась к брату Аранта. Тот сидел по-прежнему напряженно и неудобно, в той позе, в которой его застало появление Элен. Побуждаемый взглядами присутствующих, он тоже велел налить себе вина.

— Мы ждем! — Дон Франсиско тряхнул париком и стариной одновременно. Он был убежден, что повод, который объявит сейчас эта красавица англичанка, будет очень радостным и трогательным.

— Сегодня ровно пятьдесят девять дней, как я нахожусь в заточении в вашем замечательном дворце.

• Предыдущая
• 40/65
• Следующая