Иду на «ты» - Подгурский Игорь Анатольевич - Страница 23

• Предыдущая
• 23/65
• Следующая

– Дедуешь, Тимофеич? – понимающе улыбнулся Добрыня.

– Это ему токмо на пользу. Разомнется. Ишь, брюшко отъел. А заставу-то ему когда-нибудь принимать.

– А пошто не мне? – равнодушно удивился Добрыня.

– Имя у тебя неподходящее,– щелкнул языком Илья.– С таким именем тебе одна карьера – у Дурова. Или у Малюты.

Добрыня хохотнул, но тут же примолк: к скамейке строевым шагом с мечом наперевес приближался Алеша.

– Разрешите доложить, товарищ начальник заставы?

– Докладай уж, востроглазый, что углядел…

– На шлагбауме требуется перекраска черных полосок.

– Почему не белых? – всерьез изумился Илья, едва не подавившись квасом.

– Белый цвет отражает, черный поглощает, товарищ старший богатырь,– громко отрапортовал Попович.– А потому и изнашивается быстрее.

– Во как! – удовлетворенно и уважительно кивнул Муромец Добрыне.– Учиться надо нам, Никитич. Учиться, учиться и учиться.

Добрыня вяло кивнул, а Илья между тем продолжал поучать стоявшего навытяжку Алешу:

– Вот ты, Лешенька, думаешь, что я совсем спятил. Гоняю тебя почем зря, тереблю попусту. И того ты, милок, не знаешь, что Баранов, заммордух наш единственный, ровнехонько в десять утра на балкон свой выходит и в трубочку поднадзорную заставку мою единственную на вшивость проверяет. Ежели дежурный у шлагбаума околачивается, стало быть, все в порядке, блюдет Муромец дисциплину воинску. А вот ежели о тот час не видать ему Красной армии день, другой и третий, то мне выговор устный. И не выговор мне, побратимушка, в тягость, а морда заммордуха нашего, когда он, крохобор, меня уму-разуму учит. А теперь определи мне время по солнышку, родной.

– Десять ноль пять,– бодро отчитался Алеша.

– Понятно ли, молодец?

Алексей глубокомысленно кивнул и безукоризненно отсалютовал Илье мечом в римско-испанском стиле с элементами фехтовальной школы дружественных янычаров.

– Ну а раз понятно, двигай в дежурку. Там за шкафчиком, ну ты знаешь где… Жбанчик там имеется, если Нестеров его не нашел. Бери три кружки, помидорчиков – и назад.

Илья, явно вдохновленный своей непривычно длинной речью, отодвинулся на скамейке в тень березы и довольно вздохнул. Алеша понимающе хмыкнул, воткнул меч в траву под дерево и ушел на заставу.

Дверь за ним захлопнулась, и тотчас из открытого окна раздалась трель звонящего телефона.

– Илья! – спустя десять секунд заорал Попович, высунувшись на улицу.– Скуратов звонил, тебя к себе требует.

Добрыня вопросительно поднял на Илью свои голубые глаза, которые на глазах же приобрели оттенок дамасской стали.

– Не нравится мне это, Илюш,– твердо заявил он вяло засобиравшемуся Муромцу.– Может, прав Лешка-то? Никак укрепление дисциплины очередное намечается.

– Не робей, братва. Отобьемся! – донеслось с крыльца, на котором появился Попович в кольчуге на голое тело и явно не в своих сапогах. Чувствовалось, что, отыскав жбанчик, он успел основательно к нему приложиться.

Илья тяжело вздохнул, выразительно постучал согнутым указательным пальцем по виску и, оставив друзей в недоумении, поплелся по жаре к лагерю.

В скуратовских подвалах Муромец, как всегда, заблудился, так что в кабинет Малюты вошел сильно раздраженным.

– Садитесь, товарищ Муромский,– хмуро пригласил начальник отдела контрразведки, небрежно кивая на прикрученный к полу табурет со спинкой.

Илья грузно рухнул на предложенный стул, тут же закинул ногу за ногу и зевнул, вызывающе скучая.

Малюта привычно включил черную эбонитовую лампу и с тайной надеждой аккуратно направил ее в глаза богатыря. Из богатого арсенала своих предшественников и последователей прием с лампой был единственным, который Скуратов осваивал несколько лет подряд, неизменно восхищаясь его простотой и действенностью. К сожалению, коллеги его этих взглядов не разделяли, что в очередной раз продемонстрировал Илья.

Муромец неспешно поднялся, аккуратно вырвал железный табурет из каменного пола и, стараясь не греметь, переставил его в сторону. В прошлый раз ту же процедуру он проделал со столом Малюты.

Скуратов недовольно пожевал губами, хмыкнул и направил свет лампы на зеленое сукно. Затем он достал из ящика картонную папку и небрежно кинул ее на стол. Потом медленно нацепил очки, опять пожевал губами, снова тяжело вздохнул и открыл дело.

– Муромский Илья Тимофеевич,– скороговоркой забормотал он.– Национальность: славянин, русский… не был… был… посещал неоднократно… не был. Так, вот это поинтереснее будет. Отбывал двухнедельное наказание за демонстративное сшибание маковок церквей и боярских теремов в городе Киеве в девятьсот восемьдесят девятом году в княжение Владимира Красно Солнышко. Совместно с княжеским дядей Добрыней и поповским сыном Алексеем подбивал местную голытьбу начистить рыло княжескому советнику за повышение цен на брагу и проезд на общественных клячах. Рыло начистил. Реабилитирован и выпущен в чисто поле в связи с нашествием печенегов искупить вину кровью. Подтверждаете?

– Что приказано, то и сделано,– лениво согласился Илья, безмятежно разглядывая потолок.– Искупил кровушкой.

– Насчет советника приказа не было,– ехидно заметил Малюта.

– Полезная инициатива завсегда наказуема,– отпарировал Илья.– Дык и не сказано было, чьей кровушкой искупать… Чай, зажила морда-то? Не зря ж он ее отъедал на костях крестьянских. Печенеги тож не жаловались.

– Ладно, проехали,– вновь уперся взглядом в дело Скуратов.– Не был… был… не был… был… Находясь в долгосрочной командировке, состоял в КПСС, вероисповедание – культ Перуна.

– Брехня,– зевнул Илья.– С Крещения Руси – православный, вот те крест.

Скуратов согласно кивнул, аккуратно внес в документы необходимые поправки и продолжил:

– В порочащих его связях замечен не был.

– Брехня,– лениво повторил Илья, но тут же оживился: – Забыл, что ли, козел старый, как мы с тобой в Париже в тысяча девятьсот двенадцатом отрывались? А с теми гетерочками в Риме? Помнишь рыженькую твою? Во стерва-то была, не приведи господи!

Малюта отложил перо в сторону, наморщил лоб и чему-то задумчиво улыбнулся. Потом в очередной раз тяжело вздохнул, взял перо, но правок вносить не стал – очевидно, по его понятиям подобные связи порочащими не были.

– Продолжим,– сухим скрипучим голосом вернулся к делу Малюта.– Не был… был… не был… был… Семейное положение: вдовец. Сын: Сокольник Ильич Муромский-Печенежский, находится в оперативном розыске службы собственной безопасности.

Малюта вопросительно глянул на Илью, но тот отрицательно мотнул головой, и Скуратов в который уже раз вздохнул.

В глазах контрразведчика мелькнуло непривычное для него выражение соболезнования. Последние двадцать три года Илья с Алешей и Добрыней каждый отпуск, украдкой от командования, неутомимо искал своего сына, в младенчестве угнанного печенегами. Единственным результатом его негласных поисков было полное уничтожение печенегов в двадцати трех близлежащих реальностях.

Скуратов по долгу службы неоднократно и вполне официально намекал Илье, что тотальное истребление поголовья несчастных кочевников рано или поздно обратит на себя внимание Главка или местных историков со всеми вытекающими оргвыводами. Но намекал тщетно.

Более того, с целью неформального контроля Малюта трижды лично сопровождал Илью в его поисках по трем реальностям. По странному совпадению, именно в них – пятой, десятой и двадцатой – истребление печенегов шло особенно интенсивно.

Скуратов между тем продолжил:

– Выезды за границу – неоднократно. Правительственных наград не имеет. За выдающиеся заслуги в охране государственной границы пяти реальностей удостоен высокого звания святого. Первоначально по ходатайству и в пределах юрисдикции князя Александра Невского, далее – в пределах юрисдикции Патриарха православной церкви смежных реальностей. Покровитель местных пограничников. Так?

Илья пожал плечами:

– По охране шести реальностей, Малютушка, шести. Недочет у тебя.

• Предыдущая
• 23/65
• Следующая