Аромагия (СИ) - Орлова Анна - Страница 56

• Предыдущая
• 56/143
• Следующая

— Отравить хочешь, да? — устало спросил господин Бранд, прижимая ладонь к глазам.

— Само собой! — весело подтвердила я, привычно не реагируя на колкость, и всмотрелась в пациента.

Выглядел он плохо: багровое одутловатое лицо, всклокоченная шевелюра, дрожащие руки.

— Не вздумай только здесь свои травки разводить! — проворчал он, не делая попыток подняться.

— Почему же? Ведь подобное лечится подобным! — процитировала я известный тезис (по правде говоря, весьма спорный).

Пока свекор переваривал намек, я прикрыла окно и принялась звенеть пузырьками.

Прохладная лаванда, чуть-чуть экзотической сладости иланг-иланга, мандарин…

— Ну вот, скоро вам станет легче — эта смесь снижает давление.

Он ничего не ответил, молча хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба.

— А бей провоцирует гипертонические кризы, — негромко, как бы сама себе, сообщила я. — Хотя его часто используют для волос в качестве средства от выпадения и для ускорения роста…

— Зачем ты мне это говоришь? — он передвинул компресс со лба на глаза (видимо, спасаясь таким образом от необходимости на меня смотреть).

— Просто так, — я пожала плечами, забыв, что он меня не видит. И добавила лукаво: — Я размышляла вслух. Пожалуй, в следующий раз стоит сделать маску для волос с мускатным шалфеем — он также хорош для снижения давления. Но не буду больше вас отвлекать. Надеюсь, скоро вам станет лучше!

Разумеется, на благодарность не стоило даже рассчитывать.

Закрыв за собой дверь, я остановилась в коридоре, в красках вообразив сцену. Господин Бранд крадется в мою ванную, чтобы позаимствовать немного бальзама для своей бороды (благо, тот в расписной баночке, по которой несложно понять назначение), потом на цыпочках возвращается к себе… И расхохоталась, зажимая рукой рот, чтобы не потревожить больного.

Уннер уныло перекладывала мои платья с таким лицом, будто злая мачеха посадила ее на всю ночь перебирать чечевицу. Притом, в отличие от сказочной героини, бала ей не видать даже в случае успешного выполнения задания.

— Помоги мне освежиться и переодеться! — велела я.

Она подскочила с видом освобожденной из заточения узницы (хотя в данном случае ненавистное шитье всего лишь откладывалось).

— Госпожа, давайте, я вам ресницы подведу… И вот эту брошь надо прикрепить на жакет… Ой, шляпку нужно почистить…

Она суетилась вокруг меня, всей душой предаваясь священному искусству наведения красоты. В этом Уннер действительно понимала толк, успешно применяя весь диапазон дамских уловок. Пока она колдовала над моими волосами, заплетая непослушные вьющиеся пряди в корону, я изучала ее сосредоточенное лицо.

От Уннер остро пахло мускусом — нотами разгоряченной кожи, дерева и пряностей. Так пахнет женщина, решившая поохотиться на мужчину.

Влюбленность красит женщину, а в сочетании с косметикой и тщательно подобранным нарядом… Держитесь, Петтер!

Я усмехнулась, чувствуя веселье с легким привкусом грусти — как чуть подкисшее молоко. Всем будет лучше, если мальчишка сменит объект своих пылких чувств, но печаль ложилась на плечи шелковым палантином…

Встряхнула головой, вызвав понятное недовольство Уннер, и попросила:

— Будь добра, подай мне саквояж с маслами.

— Конечно!

В детстве я верила, что аромагия спасет от всякой напасти, что она способна исцелить любые раны — как телесные, так и душевные. Разумеется, это не совсем так — ей подвластно многое, однако это все же не волшебная палочка, чтобы одним мановением руки искоренять застарелую боль и пришивать конечности…

Впрочем, от тоски действительно помогает. Что аромагия умеет превосходно, так это влиять на чувства.

Я капнула немного масла на пористый камешек и поднесла к носу.

Вспомнилось, как мы с братьями убегали в сосновый бор за ягодами.

Там высоченные сосны вздымаются свечками, а под ногами шелестит опавшая хвоя, и лес просматривается чуть ли не от края до края, потому что ветви — где-то там, высоко, упрямо тянут вверх пахучие иголки.

Остро, свежо и смолянисто пахнет хвоей и сосновой живицей из сборников.

Сосны ревнивы — даже кусты здесь практически не растут, зато чернике раздолье…

Вот уже рот и пальцы перепачканы темно-фиолетовым сладким соком, а ты стоишь, запрокинув голову, и смотришь в небо, и тихо дышишь.

Колючие иголки и шершавая кора. Ровный стук сердца и аромат горящего хвороста.

Даже в горах не бывает такого пронзительно-чистого воздуха и такого ликующего солнца! Сосна — это спокойная радость…

Я пила запах, как ключевую воду в жаркий полдень, жалея только, что моему сыну незнаком благоговейный восторг, обуревающий душу при виде спокойного величия леса…

— Госпожа, просыпайтесь! — тихо сказала Уннер, легонько прикоснувшись к плечу.

— Я не сплю, — возразила я, открывая глаза. Отражение в зеркале казалось статуэткой из солнечного камня, сияющей искристо-золотым блеском. И искренне похвалила: — Ты волшебница!

— Спасибо! — она улыбнулась, с гордостью истинного мастера обозревая свое творение. Пахло от нее довольством — горьким шоколадом — с чуть горелыми и карамельными нотками.

Теперь надеть янтарную полупарюру: длинные серьги и брошь в виде тигровой лилии. Бабушкин подарок — напоминание о восемнадцатилетии… и знакомстве с будущим мужем.

Я спускалась по лестнице, чувствуя себя Фрейей, сходящей к смертным. Похоже, Ингольв и Петтер тоже сочли меня земным воплощением богини любви, по крайней мере, разом замолчали и воззрились на этакое чудо.

Довольная произведенным эффектом, я слегка улыбнулась. Сливочно-чувственное благоухание магнолии поплыло по комнате, дразня нос, словно перышком.

— Хм… Неплохо выглядишь, — откашлявшись, наградил меня несколько тяжеловесным комплиментом Ингольв.

Петтер промолчал, но взгляд отвел с заметным трудом. Каюсь, мне было приятно его молчаливое восхищение, хотя совесть, словно кобра, подняла голову и раздула капюшон, готовясь ужалить.

— Спасибо, дорогой! — прощебетала я и, встав на цыпочки, чмокнула мужа в щеку.

Небольшой сеанс ароматерапии смыл с моей души тусклый налет обиды и боли. К тому же птицы слетаются к гейзеру, а не к леднику, поэтому я предпочитаю получать желаемое лаской, а не скандалом.

Ингольв дернулся, явно желая превратить целомудренный поцелуй в полноценную ласку, но сдержался.

— Как… хм, отец? — спросил он, галантно предлагая мне руку.

— Думаю, ему уже значительно лучше, — я положила ладонь на его локоть и улыбнулась. — Правда, сомневаюсь, что он спустится к обеду.

Судя по терпкому аромату имбиря — решимость и обаяние — в настоящий момент Ингольва это не слишком волновало.

— Тогда не будем ждать! — он погладил чувствительную кожу запястья, заставив меня прерывисто вздохнуть, и довольно усмехнулся…

Мы все вместе двинулись в столовую. Ингольв относился к Петтеру с грубоватой нежностью и почти каждый день приводил с собой. Он настоящий отец своим солдатам, хотя при этом слишком взыскателен к родному сыну.

Застарелая боль шевельнулась в груди. Мои дети оказались слишком болезненными для этого сурового края, к тому же способности Валериана к аромагии делали его в глазах Ингольва чудаковатым неженкой. Вспомнилось, какую сцену закатил Ингольв, обнаружив, что я потихоньку обучаю сына пользоваться даром. Именно после этого его отправили в кадетский корпус.

К тому же господин Бранд никогда не упускал случая поковыряться в ране, разглагольствуя о естественном отборе и о том, что слабакам лучше умереть, чтобы не портить кровь. Насколько мне было известно, мать Ингольва умерла от простуды, когда он был еще совсем крошкой…

Впрочем, сейчас лучше не думать о проигранных битвах и давних потерях, а внимать забавной истории, которую в лицах рассказывал Ингольв. Он по-детски любит быть в центре внимания, поэтому с годами я научилась имитировать живейший интерес.

Едва мы уселись за стол, как на пороге, вытирая руки о передник, появилась как всегда недовольная Сольвейг.

• Предыдущая
• 56/143
• Следующая