Ночь после выпуска (сборник) - Тендряков Владимир Федорович - Страница 76

• Предыдущая
• 76/104
• Следующая

– Вот ведь – родился нечаянно и умер невзначай, отца не знал, от сына погиб… Жизнь!

– Что с Колюхой сделают?

– Аль догадаться трудно? Судить будут, не без того… Парня жаль – тоже косо жизнь начинает.

Анна сбросила с койки босые ноги.

– Мать! А откуда кому известно, что это он?..

Старуха с подозрением покосилась:

– То-то что на другого не свалишь.

У Анны на бледном лице кривился темный рот, глубоко запавшие глаза – в суетливом горячечном мерцании, острые плечи напряженно приподняты, тонкие руки вкогтились в одеяло.

– Я, а не он в Рафаила-то из ружья… Откуда кому известно? Может, Колька наговаривает на себя, меня спасает?..

Долгим пасмурным взглядом старуха обвела невестку, с горькой пренебрежительностью ответила:

– Полно-ко, кого омманешь… Ни себя не морочь, ни других. Хоть бы похитрей была, спросят – на первом же слове запутаешься… Ты? Из ружья?.. Да ты на мышь не замахивалась.

– А вот довел, довел! Восемнадцать лет мучал, каждый вечер от него смерти ждала. Одно спасение – ружье! Не Кольку пусть судят – меня!

– Не тебе, голубушка, врать, не им слушать.

– А ты подтверди: мол, я не раз стращала – одно мне остается… Подтверди, спасем Кольку. Самой же парня жалко.

Старуха потерянно махнула узловатой рукой:

– Не блажи. На старости нелепицу плести, срамоту на себя брать…

Анна соскочила с койки, наструненно вытянулась, казалось, стала куда выше ростом, дрожащая, в жеваном халате, ведьмачьи патлатая, в синеву бледная, с одичалым бегающим взглядом.

– Кто-то должен ответить за Рафашку. Так – я! Я! Не он! Пробьюсь к кому нужно… Сейчас же! И заставлю, заставлю поверить! Ружье принесу… Из этого ружья – своими руками… Я! Я! А не он!..

– Иди, – сказала старуха. – В тюрьму, поди, не посадят, а в дурдом как раз попадешь.

– Достань мне пальто какое и на ноги обувку…

– Ты мои наряды знаешь, в любое влезай.

– У соседей попроси.

– Не путай, девка, хуже будет. Издалека даже на виновницу не похожа, а уж ковырнут чуть – и совсем поймут, из чьих рук ружье стрелило.

– Виновница?.. А кого еще и винить, как не меня! Уж Колюхи-то я куда виновней!

– Во-во! Еще чуток – и сама поверишь.

– Нет, виновна я, виновна кругом! Не я бы – жил Рафашка. Другая баба, вроде Милки хотя бы, давно бы скрутила его в бараний рог или бросила к чертям собачьим. А я терпела… И как терпела! Видела же, видела, что добром не кончится, а цеплялась. Зачем? Кто должен был Кольку оберечь? Кто как не я? В аду парнишка варился. Рафашка на пьяные глаза понять не мог, я-то всегда трезвой была. Я мать, потому сделай, освободи себя и сына. Нет! Нет! Ничего! Палец о палец не ударила, только терпела и еще муки свои сыну навязывала. Не вина ли это? Да неужель не поймут, что судить меня, меня нужно, не мальчишку!.. Докажу!.. Евдокия, мне надо идти! Сейчас!

– Поостынь, успеется.

– Евдокия, Милка же, верно, ничего не знает. Позвони ей, она и одежду привезет… Пуховым позвони, а я тут умоюсь, причешусь… Ради Кольки прошу, Евдокия!

И старуха испугалась неистовости в голосе Анны.

– Ошалела, девка. Вот уж воистину – в тихом омуте черти водятся. Да ладно, ладно, не стони. Мне-то что, позову Милку, пусть она нянчится.

Тряся сокрушенно головой, ворча, Евдокия стала натягивать пальто. Телефона во флигеле не было, при нужде звонить бегали через двор, в подъезд соседнего дома.

Прошло едва ли более получаса, как темно-зеленые «жигули» резко затормозили прямо перед окном. Приехала Людмила Пухова, подруга Анны еще с девических времен. Вызвав немотное удивление старичков и старушек, жильцов флигеля, она энергичной и решительной поступью проследовала к Евдокии Корякиной. Если Анна всегда выглядела потерянно и забито – стертое лицо, худа, болезненна, мала ростом, – то Людмила, где бы ни появлялась, привлекала к себе внимание. В последние годы она сильно располнела, но не утратила прежней горделивой осанки, двигалась с напором, с достоинством неся пышную грудь и гладкое бровастое лицо, смущала взглядом сквозь приспущенные ресницы, поражала шальной модностью своих нарядов. И сейчас, сорвавшаяся впопыхах по звонку, она явилась с подведенными глазами, распространяя крепкий запах духов, но белые щеки ее дрожали, а губы кривились. Она накинулась на Анну, прижала ее голову к груди, по-бабьи, в голос запричитала:

– Страдалица ты моя-а! Довел-таки бешеный, не остерегла я тебя!.. Горемычная моя!..

Попричитав, резко отстранилась, всхлипнула, платочком промокнула глаза, села попрочней, деловито сказала:

– Давай думать, что сделать можно.

– Уже придумала, – подсказала старуха, – вину на себя брать хочет.

– Зачем? – без удивления, скорей заинтересованно спросила Людмила.

– Поди знай.

– Так разве ж не виновата я? – слабо произнесла Анна.

– Ты?! Какая, к лешему, ты виновница! – Людмила Пухова когда-то, как и Анна, была простой барачной девкой, не стеснялась сильных выражений. – Ежели и виноват кто, так я, дура. Кто толкнул тебя к Рафашке? Я же! Думалось – тиха да покладиста, не посмеет обидеть такую, сживетесь куда с добром. Ой, ошиблась! Всю жизнь кляну себя.

– Чего уж давнее ворошить, – поеживаясь, как от озноба, возразила Анна. – Все ошибались, все! А за наши ошибки один Колюха ответит. По-че-му?! По-че-му он, а не я? Справедливость-то где?!

– Разберутся. Не убивайся зря-то. Я Коле адвоката хорошего найду, сама его наструню, все выложу, что было. Возле закона тоже, поди, люди сидят – поймут.

Но решимость старой подруги не успокоила Анну:

– А мне что – сидеть да ждать? С ума же сойду!

– Не жди, сходи поговори – вреда не будет. Узнаешь, что к чему, нам расскажешь, – согласилась Людмила, с затаенным страданием разглядывая Анну.

– Одежку-то мне привезла?

– Не знаю, подойдет ли. На скорую руку похватала.

– Лишь бы срамоту прикрыть. Вот оденусь и пойду сейчас.

– А куда? К кому – знаешь?

– Не, – растерялась Анна.

– Э-эх! Простота! – Людмила резко встала. – Одевайся, а я узнаю к кому… Где телефон-то тут? Евдокия, идем со мной, одежду захватишь, в машине она.

И только сейчас, когда двинулась к выходу, Людмила заметила лежащее на полу ружье, споткнулась, оглянулась на Анну. Та подавленно кивнула: из него.

– Обеспамятела – выхватила у парня и ну-ко сюда притащила, – пояснила старуха.

Только теперь, при виде лоснящегося черными стволами ружья, Людмила, должно быть, зримо представила картину убийства: свалили Рафаила Корякина, здорового мужика, страшного в пьяном озверении! Бешеного Рафку, которого она, Людмила, знала с девичества!

– Анька… – обессиленно, с хрипотой произнесла, и лицо ее сразу увяло, на гладких щеках проступили вмятины. – Анька, молчишь, тихая? Да крикни же, прокляни – я сосватала, я! С моего слова началось… Выругай – все мне легче.

Анна вяло отмахнулась:

– Своего ума недостало, что уж других корить.

И нарядная, пахнущая духами Людмила грубо, по-мужицки выругалась, перешагнула через ружье, вышла.

Через пятнадцать минут Анна, одетая в слишком просторное, отливающее лягушачьей зеленью пальто из жатой кожи, в берете с кокетливыми вишенками, слушала Людмилу.

– Вот записала для памяти: Су-ли-мов… Старший лейтенант Сулимов, пятьдесят первая комната. Колькино дело ведет. Я тебя довезу до управления, а там уж сама действуй.

Анна сунула бумажку в карман, поднялась, взяла с пола ружье.

– С ружьем на свидание, – криво усмехнулась Людмила.

– Снесу. Поди, ищут его.

Старуха напомнила:

– Скажи ей, чтоб себя зазря не оговаривала.

– Не сумеет, – хмуро обронила Людмила. – Для этого уметь врать надо.

Они ушли. Старая Евдокия осталась одна, села на помятую койку, сложила на коленях мослаковатые руки и задумалась.

Необжито-чистый кабинет с несолидным письменным столом, солидным сейфом в углу и неистребимым канцелярским запахом эдакой легкой бумажной залежалости. Прочно усевшись за стол, Сулимов деловито разложил перед собой листы бумаги, бланки, блокнот, ручку, пачку сигарет и закурил.

• Предыдущая
• 76/104
• Следующая