Выбери любимый жанр

Живая вода - Крупин Владимир Николаевич - Страница 26


Изменить размер шрифта:

26

– Железо будем добывать. Феррум.

– Юноша, – заметила Рая, – это сон в летнюю ночь.

– С кем сон? – спросил Михаил, придвигаясь.

– Утром разглядим, – ответила Рая, не отодвигаясь.

Деляров обреченно думал: „Агуру надо у Алфея Павлиновича отбивать. Агуру. У староверов порядки строгие, заживем дисциплинарно. И Рая будет все же родня“.

– Какие у вас щи питательные, – сказал он Агуре. – Сами готовили?

– Сами, – прошептала Агура.

– Вот и славненько, – похвалил Деляров, облизывая ложку и пряча ее за пазуху. – Давайте обмозгуем вот какой вопрос. Так как вода – голый абсурд, то ввиду наличия железа надо скинуться на большой магнит. Думаю, что-нибудь около сотни на брата.

– Разбирается, – одобрил Михаил.

– Ну так! – ответила Рая.

На обратном пути две черные мыши перебежали им дорогу.

16

В красном углу, где с весны стояла фотография Маши и куда Кирпиков привык поглядывать и желать Маше всего хорошего, вновь стояла икона. Кирпиков вошел, привычно глянул и привычно сказал: „Ну как дела, Мария?“ – и обрезался: икона. Кирпиков нашел фотографию Маши на столе. Прислонил ее к слитку нечаянно сделанного стекла. Потом разулся, сгрудил половики, лег. Казалось, будет провальный сон, но когда человек намучился, он не может сразу уснуть. Кирпиков покосился – Маша смотрела на него, и казалось, что она здесь, потому что фотография была сделана в поселке и будто Маша оставила себя здесь, а теперь другая. И прежней Маше, с которой играли в память, хотелось бы рассказать сон, который давно его мучил. Он начал сниться в Померании в санбате, потом в госпитале и после него, да иногда и сейчас. Он думал, что если бы он рассказал его Маше, то она бы быстро забыла, а от него он бы отвязался. Он думал, что это был сон о ранении.

Будто бы есть такое лекарство, которое спасет многих-многих от смерти. Так как Кирпиков знает, где аптека, посылают именно его. Она рядом, и он удивляется, что другие не видят. „Иди, – говорит главный. – Великая тебе будет награда“. Кирпиков бежит. Тяжело бежать. Сбрасывает с себя амуницию, разувается и вот-вот добежит, но земля вдруг поднимается у ног стеной, он карабкается, ползет, но стена все круче, и вот вертикально уже, и не за что ухватиться. Он срывается и падает. „Стреляйте, – говорит главный. – И этот обманул“.

Этот сон Кирпиков рассказывал Варваре, и она ему свой, о трех женщинах. Но ни от нее, ни от него сны не отступились. Видимо, даже после такой жизни они не научились освобождать друг друга. Сейчас, чтобы заснуть, Кирпиков был бы рад и этому сну, он уже не испугал бы его, но не спалось. Давило сердце, но он свыкся с болью, надо же от чего-то умирать.

Когда пришли сумерки, показалось, что по всем углам, кроме этого, встали темные люди. „Теперь нельзя засыпать, – думал Кирпиков, – ночь-то во что буду спать? Надо свет зажечь. Надо встать и зажечь свет“. Но сердце не давало встать, толчками отдавалось в горле, валило обратно. Кирпиков не сердился на него, отнюдь. „Изболелось ты, милое, – думал он, – а я все тебя мучаю. Ноги не держат, руки отнимаются, одна голова жить хочет“.

Люди не выходили из углов, но увеличивались, наполнялись темнотой.

– И вот надуваются, надуваются и вот-вот цапнут. Только в светло не лезут. А ведь, думаю, иконы боятся. Но все равно все ближе, ближе. И от них змеи поползли. А одна встала на хвост, как свечка, пасть раскрыла, и язычок горит. Я будто бы в них банками кидаюсь, они кусают за стекло – и будто вода натекает из зубов. Все, все, не иначе карачун.

– А ты не поддавайся. Ты не задумывайся, – говорила Варвара. – Я как чувствовала – бежмя бегу. Помнишь, зимой был крепко выпивши, у крыльца упал, а меня как кто подтолкнул выйти.

– Да, мог тогда замерзнуть.

– Как же!

– И сколько же раз я мог отчалить? Да неисчислимо. Особенно на войне. Может, и лучше бы.

– Типун тебе на язык, – в сердцах сказала Варвара. – Ведь по обрыву ходишь, думай, чего мелешь.

– Я изжился, – тоскливо сказал Кирпиков, – и зачем еще? Я думал жить из интереса, но и это тоже зря. Смотреть, как пихаются свиньи у корыта?

– Ну это уж ты больно, – возразила Варвара. – Воду теперь закрыли. От Василия Сергеевича, пока тебя не было, прибегали.

– От кого?

– От Зюкина. Я ходила, говорит, чтоб ты на него не сердился. Это, говорит, специально так о тебе выражался, чтоб остальных с толку сбить. А так, говорит, он мне первый человек. – Варвара подождала, но муж молчал. – Всех с этой водой переворотило. Ни дела, ни работы. Не знают, чем заняться.

– Читали бы книги, – сказал Кирпиков. – Какая красота. Как хорошо, что мы детей учили, не отдергивали, это такая, мать, красота – книги…

– У нас дети хорошие, – сказала Варвара.

– Есть даже такие острова, где люди говорят свистом. Как птицы. Причем нормальные люди.

– И вот Зюкин, – продолжала Варвара, – налил себе много воды, едва ли не десять бочек. А у других почти и нет, только на уколы осталось.

– Неужели еще не напились?

– Ты ж знаешь людей: чем больше давай, тем больше надо.

– А сама чего не пила?

– Кто бы за меня лесобазу стерег?

– У тебя вода есть? – спросил муж.

Варвара принесла четвертинку.

– Это, Саня, хоть ты ругайся, хоть нет, это я знаю для чего. Вот хоть ты что, а я на тебя с веничка побрызгаю. Подожду, когда уснешь… Ты видел, снова икона. Не ругаешься?

– Да не ругаюсь, не ругаюсь, я и перекреститься могу, – ответил Кирпиков. – Так? Нет, уж поздно, спросит, где раньше был.

– Этой воды, говорит Зюкин, будет у вас море разливанное, только чтоб ты стал ее продавать.

– Ну-ка, ну-ка, ну-ка, – сказал Кирпиков, садясь. – И много запрашивает?

– Ой, много. Тебе, говорит, только доверие, на тебя не действует, говорит, не покорыстишься.

Одним махом встал Кирпиков на ноги. Другим обулся. И третьим поспешил на улицу. Вслед его крестила Варвара.

У ворот зюкинского дома стоял незнакомый парень. Он спросил фамилию и отошел от ворот.

Вася был в сарае.

– Я сделал стекло, – доложил Кирпиков.

– Эстественно, – заявил Вася. – Трудишься практически на одном энтузиазме, а сколько вокруг бюрократов. Как нас подсекли! В эмбрионе. В эмбрионе. На взлете. Тебе Варвара объяснила? Ты сможешь. Уж если не весь мир, то хоть своих поддержим. Ты же не оставишь без помощи людей, у тебя доброе сердце. А? Знаешь примету: у злых болит желудок, у завистливых печень, у добрых сердце? А эта вода вылечивает печень и желудок. Искореним злых и завистливых. Сердечники нам не в укор.

– Иди, я тут освоюсь, – попросил Кирпиков.

Вася еще поговорил, что трудно пробивает себе дорогу новое, что еще много людей мыслит отжившими категориями, но что идем мы, в общем, куда надо. И ушел.

Первую бочку Кирпиков вылил легко и аккуратно. Подкатил ее к задней стенке сарая и там отвинтил пробку. Со второй он промучился дольше. Вода из первой не успела впитаться, и новая струя растеклась по сараю и вытекла во двор. Ее заметил человек у ворот и доложил Васе. Никакого труда не составило Васе и его помощнику накостылять Кирпикову и запереть его в чулане.

– Ну, ты попомнишь, ты пожалеешь, – повторял Вася.

Созванным по тревоге людям он орал, что Кирпиков посягнул на их здоровье, на их долголетие.

– Я позвал его, чтобы разделить. Женщинам! И старикам! Вот она теперь, пейте ее!

– Был ты собакой, Васька, стал ты, Васька, свиньей! – Это сказал Афоня.

– Взять его! Увести! Никто не помешает мне заботиться о вас! – так кричал Василий Сергеевич Зюкин.

В чулане было не так уж плохо, только топчан был один и очень узкий.

– Спать по очереди, – сказал Афоня. – Выбирай меня старостой и слушай. Ну, чего ты молчишь? Саш! Ты не сердись, обидел я тебя тогда на вечеринке: не все дома, ох дурак!

В дверь послышались удары, как будто ее долбили. Точно – скоро выскочила небольшая филенка, и в сделанное отверстие заглянул Деляров.

Афоня вздохнул и спросил Кирпикова:

26
Перейти на страницу:
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело