Пари с морским дьяволом - Михалкова Елена Ивановна - Страница 47

• Предыдущая
• 47/75
• Следующая

Макар отказывался считать дикарем себя и полагал, что это телохранитель Будаева погряз в дремучих суевериях. Они ни на шаг не приближали его к разгадке.

– Что ты Никите скажешь? – спросил его Саламат перед уходом.

– Ничего не скажу.

– И про женщину мою?

– И про женщину. Если только ты дашь мне ее адрес, и она подтвердит, что ты был у нее.

Саламат согласился, не моргнув глазом.

Он действительно провел те два часа у Агаты. Если умеешь пользоваться женщиной, она заряжает тебя энергией, не очень сильной, но чистой. А ему постоянно нужно черпать откуда-то силу. Собственная улетучивается в общении с Никитой, хозяин вытягивает ее, сам того не замечая.

Хорошо, что сыщик не станет обвинять его в смерти Ирины. Саламат осторожно прощупал его напоследок: чистые голубоватые потоки, никаких всполохов рыжего. Значит, не врет.

Если бы это было не так, пришлось бы убивать. Тяжело, муторно. Очень хлопотно потом с телом. Но что поделать – Саламат не мог позволить, чтобы у хозяина зародилась хотя бы тень сомнений в его верности.

Ему необходимо быть при Никите до самого конца.

После беседы с Саламатом Макар долго ходил туда-сюда по верхней палубе, потом потребовал много листов бумаги, устроился под тентом и изрисовал их сверху донизу. Он и подумать не мог, что в это время Сергей Бабкин занимается практически тем же.

– Черный дух… – бормотал Илюшин. – А ножа-то мы больше не видели.

Он провел не меньше часа, разглядывая свои каракули и что-то бормоча. Время от времени Макар вставал и принимался нарезать круги возле бассейна. Устав, возвращался под тент и там размахивал руками и с кем-то разговаривал.

Охранник Сеня в конце концов решил, что чувачок спятил. Шутка ли: сначала по кумполу двинули, а потом он по жаре набегался туда-сюда, как таракан от мелка. Вот мозги и закипели!

Но тут Илюшин встал и подошел к нему.

– А пойдем-ка мы с тобой погуляем по кораблю, – предложил он. – Променад, а?

– От променада слышу, – окрысился Сеня. – Где бродить собрался?

– А где придется. – Макар небрежно обвел рукой пространство вокруг. – Вперед, Сеня! Будешь моим Вергилием.

– Чё?

– Олицетворением разума и рациональной философии, если так понятнее.

– Философию не обещаю, – своим неприятно тонким голосом предупредил голем. Он снова перешел с Макаром на «ты», но тот больше не возражал.

– Ничего, мне и разума хватит.

Однако они никуда не пошли, пока Сеня не получил одобрение от Будаева. Кажется, охранник остался весьма недоволен тем, что Макару действительно разрешено бродить по всей яхте и заглядывать куда пожелает. Но с Никитой на «Одиссее» никто не спорил.

Илюшин с виду бесцельно пошатался по верхней палубе, затем спустился на камбуз. Под внимательным взглядом Сени изучил каждый разделочный нож. Поднял самый большой и взвесил в ладони.

– Кто им пользуется?

– Хозяин. Он любит готовить под настроение.

– А обычно кто кашеварит?

– Повара нанимаем. Но сейчас – Василий.

– Почему так?

– Чужих и без того хватает, – сказал Сеня, выразительным взглядом окидывая Илюшина.

– Чужих хватает, хватает… – эхом откликнулся тот, но, кажется, думал при этом о чем-то своем. Глаза уставились в пустоту за Сениной спиной – так что тот даже обернулся: чего это такое он там углядел?

Ничего там не было. Угол плиты – вот и все.

А Илюшин вдруг заинтересовался устройством якоря. Где находится, как спускается…

– Два становых якоря, – пояснил ему Сеня, остро чувствуя свое превосходство над дурачком. Ничего ведь не знает, вообще. Вопросы-то какие идиотские задает: где хранится якорная цепь. Где-где… В ящике!

Услышав про ящик, Илюшин загорелся желанием взглянуть на него. Пришлось отвести чрезмерно любопытного сыщика вниз, показать требуемое.

Парень долго ходил вокруг якорной цепи, зачем-то принюхивался, провел несколько раз пальцем по огромным черным кольцам.

– А что это на ней налипло?

Сеня пожал плечами:

– Мусор. Цепь вечно на себя всякую грязь собирает.

– Логично, – пробормотал Макар, продолжая изучать свернувшуюся кольцами черную гигантскую змею. – В портах и возле них обычно много всякой водоплавающей гадости. А это что?

Он подобрался, как охотничья собака.

Сеня тут же подошел ближе, склонился над тем, что ему показывали.

Тьфу ты, елки-палки. Он-то думал, тут и впрямь будет что-то интересное! На миг в воображении даже возникла картина: сыщик вытаскивает из звеньев цепи нож, которым убили ребят. Нож-то так и не нашли! Всю яхту обшарили по досточке, но, видать, боевой педераст сбросил его в море.

Сеня не сомневался, что убил Адриан. Сучий потрох! Обезопасил себя со всех сторон, гнида.

Но никакого ножа, конечно, там не было и быть не могло. Илюшин показывал ему обрывок грязной веревки, застрявший между звеньев.

– Ну, бечевка, – мрачно сказал Семен.

– А как она сюда попала?

– Дядя Петя, ты дурак? Сказано тебе: мусора вокруг плавает дофигища. Вон, гондон какой-то прилип.

– Это обрывок пакета.

– Один хрен.

– Нет, не один, – вежливо возразил Илюшин. – Это два совершенно разных хрена.

Он поймал взгляд охранника и решил не углубляться в тонкости отличия изделий.

На цепи нашелся еще небольшой кусок рыбацкой сети, вонявший протухшими водорослями, и несколько самих водорослей, сухих и легких. Они рассыпались в пыль в руках Илюшина.

– Ладно, пойдем отсюда, – сказал Макар.

Сеня чувствовал себя одураченным. Оказалось, он все-таки ждал от этого парня какого-нибудь невероятного трюка, который позволит взять поганца Адриана за мошонку. Не зря же Будаев пошел на все, чтобы сохранить сыщику жизнь! Никита впустую ничего не делает.

Взять хоть Саламата. Дикий же человек. Жил где-то в горах, телевизор впервые в тридцать лет увидел. Сеня так и не понял толком, откуда он родом. Какое-то племя… община… Черт его разберет! И вдруг притащился к хозяину, сидел под дверью, как собака, три дня, прежде чем Будаев соизволил выслушать его. Выяснилось, что мужичок хочет, ни много ни мало, охранять босса от присутствия зла в его жизни. Никита, когда узнал, очень смеялся. Но затем Саламат показал такое, что веселье хозяина сменилось задумчивостью.

Саламат, конечно, личность очень странная. Сеня не раз видел, как тот закупает на местных рынках живых цыплят. Только вот на кухню они не попадали, и курятник у себя в каюте Саламат тоже не разводит. Спрашивается, зачем цыплята? Причем обязательно живые!

И с рисунками этими он чего-то мутит. То стены сажей измажет, а то давай в воздухе пальцами водить. Пальцы узенькие, темно-желтые, как печенья, которые бабка пекла. Сверху тмином посыпаны. Печенья, не пальцы! Одно слово – монгол.

Правда, Саламат не переносит, когда его так называют. Поначалу братва пыталась ему кликуху такую присвоить. Потом прощения просили, извинялись очень – мол, недопоняли, в другой раз умнее будем. Саламат тогда смягчился и объяснил: он – не монгол, он – из цаатанов. Это, говорит, совсем другой народ. Не монголы, нет. Обзывать так нехорошо, не стоит.

Сеня потом специально в интернет залез, долго смеялся: двести человек этих цаатанов осталось на всем белом свете, ютятся в горах на севере Монголии, ездят на оленях, живут в чумах. Тоже мне народ! Дикари какие-то, до сих пор гусей из луков стреляют.

Василий пытался расспрашивать Саламата, как того занесло к ним из такой далекой глуши. Но тот молчал как партизан. Ухмылочками отделывался. Василий – человек въедливый, если чего захочет узнать, не мытьем так катаньем добьется. Напоил он монгола, тьфу, то есть цаатана. На дне рождения Будаева прилюдно потребовал выпить за здоровье хозяина, и тут уж Саламат отказаться никак не мог.

С непривычки желтолицего черта развезло. Но единственное, чего от него добились, – это что прабабка его была уйду-найрук (Сеня понял так, это кто-то вроде шаманихи у них там, в племени), и она отправила подросшего Саламата прочь из племени.

• Предыдущая
• 47/75
• Следующая