Пари с морским дьяволом - Михалкова Елена Ивановна - Страница 42
- Предыдущая
- 42/75
- Следующая
– А препятствие устраняют, – снова вслух и снова нарочно подумал Макар.
– Опять дурак, – констатировала женщина. – Это честное состязание. Я хотела, чтобы он сам выбрал. Чтобы на брюхе ползал, просил: будь со мной, моя йафат-тоар, все для тебя сделаю. А если у мужика выбора нет, какая в нем ценность?
Ясно, подумал Илюшин. Шошана хотела чистой победы. Смерть Ирины в какой-то степени обесценила ее. Это как жульничество в джентльменской игре. Может, Шошана и не отличалась сложным душевным устройством, но у нее были свои твердые понятия о чести.
Женщина наклонилась и накрыла его ладонь своей. Прикосновение ее оказалось таким горячим, что Макар вздрогнул.
– Когда узнаешь, кто убил, не говори Никите сразу, – попросила она.
– Это почему же?
– Он сейчас пылкий. Ложится со мной, не знает: то ли я убила, то ли не я… Заводится – ух!
В глубине черных глаз заплясали дьяволята.
– Тогда давай скажу, что ты, – предложил Макар.
Шошана на полном серьезе обдумала эту возможность.
– Нельзя, – с сожалением признала она. – Тогда все закончится.
– Не простит, думаешь?
– Разозлится, что я на его собственность покусилась, – сказала Шошана, абсолютно точно вскрыв мотивацию Будаева. – Не хочу так. Пусть любит меня.
Илюшин внимательно посмотрел на нее. Он не исключал, что в его каюте установлены подслушивающие устройства, но не попробовать не мог:
– Девочка моя, ты знаешь, что твой возлюбленный в России людей травил поддельными таблетками? Зачем он тебе такой?
Шошана нахмурилась. Похоже, она честно искала ответ внутри себя.
– Я этих отравленных не знаю, – наконец сказала она. – Мне на них наплевать. Зато Никита за своих порвет в клочья. Я хочу быть в его стае, и буду!
Перед встречей со вторым подозреваемым Илюшину пришлось отлежаться. Он даже подумал, не вызвать ли ему врача – «тревожная» кнопка краснела, как ягода, в изголовье койки – но решил справиться сам. Сердце частило, Макара то и дело бросало в холодный пот.
«Черта с два сбежишь куда-нибудь в таком состоянии».
Он начал расследование, потому что тянуть с отказом было нельзя. Но незаметно оно захватило его. Макар с детства обожал загадки, а больше всего – чувство, возникавшее, когда тайна была разгадана. В нем смешивались и гордость, и превосходство над теми, кто не справился, и затаенный азарт в предчувствии новой трудной задачи, и приятная, почти физическая, усталость, какая бывает после хорошей тренировки.
В том числе, поэтому он когда-то занялся розыском пропавших людей. Это было сложно, и за подобную работу практически никто не брался.
Почему же судьба раз за разом подкидывает ему расследование убийства?
Илюшин перебрался с кровати в кресло, вытащил из ящика стола маленький целлулоидный шарик и принялся размеренно подбрасывать вверх. Доктор предупреждал, что координация поначалу будет нарушена, но все равно собственная неуклюжесть неприятно поразила Макара. Он всегда отличался ловкостью и превосходным глазомером. А сейчас едва мог поймать шарик, подброшенный на двадцать сантиметров.
«Ну-с, дамы и господа, давайте взглянем на второго подозреваемого. Если Шошана не врет, то, методом простого исключения, перед нами вот-вот предстанет убийца трех человек».
Убийца трех человек оказался похож на земное воплощение бога Аполлона. «Они издеваются надо мной, – подумал Макар, разглядывая высокого юношу с лицом такой лепки, что Микеланджело рыдал бы от счастья, заполучив его к себе натурщиком. – Определенно, издеваются».
– Бывший цирковой акробат, – рассказал про него Никита, – последние десять лет танцовщик балета «Форест». Из цирковых отличные танцоры получаются, вы знали?
– Одно дело фуэте крутить, другое – ножом два горла перерезать, – заметил Макар, думая о своем. Ему почудилось, или к концу экзекуции над помощниками Будаева на горизонте показалась земля? Там, наверху, он был слишком озабочен другим, чтобы заметить это. Но сейчас его память то и дело подсовывала воспоминание: далекие очертания голубоватых холмов, размытые между небом и землей.
– Вообще-то кроме акробатических трюков он в цирке как раз кинжалы метал, – скучающе поведал Никита. – Дома у него больше сотни ножей. Адриан любит оружие.
Макар нервно взлохматил себе волосы.
– Вы шутите?
– Нет.
– Вы что, их коллекционируете?!
– Просто люблю стихию во всех ее проявлениях, – признался Будаев. – Считайте, что у меня два грациозных зверя. Я их укротил. Вы не представляете, как возбуждает укрощенная сила! Лучше любого наркотика.
Илюшин повернул голову и взглянул на зеленую картину.
Тела – пять? шесть? семь? – сплелись в объятиях, образовывая тесный круг. Из изумрудно-синих разводов взгляд выхватывал то обнаженную руку, то бедро, дорисовывал линию плеча и развевающиеся волосы. Тела были юны и извивались, точно водоросли, и пространство вокруг них было густо затушевано глубоким бутылочным зеленым.
На первый взгляд это была самая невинная картина из всех, и Макар присмотрелся внимательнее, ожидая подвоха. Автор желтого и красного полотен вряд ли ограничился тем, что изобразил странный танец. Но может быть, это любовники? Кажется, в середине круга чье-то запрокинутое лицо с полуоткрытым ртом… Так это пляска наслаждения?
И тут он увидел. Ног у фигур не было – вместо них изгибались тонкие рыбьи хвосты. Едва Макар понял, кто перед ним, из ускользающих зеленых линий сложился весь рисунок: гибкие русалочьи тела, сомкнувшиеся в круг, из которого пытался вырваться пловец. Не стон наслаждения срывался с его губ, а предсмертный крик – тщетная попытка глотнуть воздуха за миг до того, как его уволокут на невидимое дно.
Третья картина произвела на Илюшина такое впечатление, что по возвращении в каюту он отыскал в ящике стола блокнот с простым карандашом и изобразил, как умел, поляну с одуванчиками. Сергею Бабкину, пределом возможностей которого был потрет червяка, его рисунок показался бы шедевром. Но сам Илюшин остался своим творением недоволен.
Он вырвал лист и скомкал, а на втором снова намалевал одуванчики. На этот раз на скале. Пушистая одуванчиковая шевелюра покрывала ее костлявую макушку.
Илюшин наклонил голову и прищурился. Это гораздо лучше… Теперь дело за маяком. Он тщательно срисовал его с календаря на двери. Ему требовалось сильное противоядие против болезненного, душного таланта неизвестного художника. Башня, торчащая из одуванчикового поля, в его варианте выглядела несколько странно, но он добросовестно пририсовал сверху фонарь, с каждым новым штрихом чувствуя, что в голове проясняется.
– Терапия маяками и одуванчиками, – сказал Макар, закончив, и оглядел свое творение.
Получилось, конечно, кривовато, но все равно здорово. Его окончательно отпустило мерзкое чувство, навеянное жутковатыми картинами в каюте Будаева.
Так что, когда в дверь постучали, Илюшин готов был работать со вторым подозреваемым.
Адриан отличался от Шошаны, как серна от пантеры. Миндалевидные глаза, опушенные длинными, как крылья бабочки, ресницами. Точеный прямой нос с тончайшими, будто фарфоровыми ноздрями. Белая кожа с голубоватым оттенком. Пальцы пианиста.
– Я хотел убить ее, – просто сказал он.
Макар покосился на дверь. В коридоре нес службу голем по имени Сеня.
– Только не надо сюда этого… троглодита, – попросил юноша, угадав его намерения. – Мне трудно находиться в атмосфере ненависти.
– Он вас ненавидит?
– Не конкретно меня. Таких, как я.
Илюшин сел поудобнее. Ненависть, планы убийства… Это ему по душе!
Он трижды подкинул шарик, стараясь понемногу увеличивать высоту броска. Кажется, пока все получалось. Макар приободрился и улыбнулся юноше:
– Я правильно понял, вы собирались убить Ирину Будаеву?
– Не собирался, а хотел, – поправил Адриан, проводив взглядом белый шарик. – Никита предупредил, что вы почувствуете ложь. Так что не вижу смысла ничего скрывать. Я никому так не желал смерти, как ей.
- Предыдущая
- 42/75
- Следующая