Тайное Пламя. Духовные взгляды Толкина - Колдекот Стрэтфорд - Страница 15

Суть жизни, без которой жить — немыслимо,

Ты — благодать, и жизнь вне смерти — Ты.

ЗВЕЗДА МОРЯ^[43]

Дева Мария присутствует в романе «Властелин Колец» еще и через отражения в женских образах, в частности Галадриэли и Эльберет. Галадриэль входит в число главных эльфийских персонажей — ей доверено одно из трех Колец, нетронутых Сауроном, она хранит землю Лотлориэна. В письме №353 сам Толкин называет ее «незапятнанной» (unstained — это слово католики обычно употребляют только по отношению к Деве Марии), добавляя, что «она не совершила ничего дурного»^[44]. Толкин признает, что персонаж, изображенный в романе, многим обязан католическому учению и представлениям о Деве Марии (L 320). Однако в процессе переработки и редактирования рукописи возникает определенное противоречие, возможно, уместнее говорить об эволюции образа. Ведь в ранних набросках Галадриэль числится среди вождей, возглавивших бунт эльфов против Валар, ангелоподобных блюстителей Арды. Если она и не принадлежала к партии Феанора (см. раздел «Века света и тьмы»), то поневоле оказалась на одной стороне с ним, ибо захотела править собственной страной в Средиземье.

Впоследствии Толкин счел нужным снять с нее вину за этот мятеж или, по крайней мере, честолюбивые устремления. В письме №320 (1971) он говорит о том, что Галадриэль «гордо отказалась от прощения» в конце Первой Эпохи, но была прощена в конце Третьей, «поскольку она воспротивилась последнему, неодолимому искушению завладеть Кольцом для себя». (Искушение, конечно, сыграло на ее тяге к власти.) Однако в «Неоконченных преданиях», в разделе «История Галадриэли и Келеборна», Кристофер Толкин приводит «очень поздний набросок, частично не поддающийся прочтению»^[45] — «последнюю из работ отца, относящихся к Галадриэли и Келеборну… датируемую последним месяцем его жизни». В этом пересмотренном варианте истории, который автор намеревался включить в Сильмариллион, Галадриэль вообще не участвовала в бунте эльфов, напротив, она противостояла ему и оказалась в числе уплывших из Амана в Средиземье не по своей вине. Она вполне способна возглавить эльфов Средиземья в сопротивлении Саурону, но теперь она получает на это еще и моральное право. В развитии характера Галадриэли, как мне кажется, на воображение Толкина сильно повлиял архетип Девы Марии.

Пусть в опубликованной версии Галадриэль не вполне «безгрешна», во «Властелине Колец» она предстает хоббитам воплощением мудрости, милости, красоты и незамутненного света. Ее прощальный дар гному Гимли глубоко символичен. Он просит о золотом волосе с ее головы, желая заключить драгоценный дар в несокрушимый хрусталь. В Древние Дни Феанор просил ее о том же и трижды получал отказ; а надо помнить, что чудесные волосы Галадриэли, казалось, вобрали в себя свет Двух Древ (подробнее смысл происходящего разъясняется в главе 4). Теперь же Галадриэль вручает Гимли три волоса, по счету былых отказов, сопряженных для эльфов со скорбью и горем. Дар ее исцеляет давний разлад между ее народом и гномами. Подразумевается, что ныне Галадриэль раскаялась во всех проявлениях гордыни, которые сыграли свою роль в вековой трагедии.

И, тем не менее, Галадриэль остается вполне земным персонажем. В католических молитвах и догматах Дева Мария, вознесеная на небеса по завершении земной жизни, почитается как Царица вселенной и Звезда моря (Regina mundi^[46] и Stella maris). Этот вселенский аспект архетипа Девы Марии воплощен в образе небесной покровительницы Галадриэли, Эльберет, Королевы Звезд. В легендариуме Толкина Эльберет зажгла свет небесных сфер. К ней эльфы взывают в проникновенной песни:

О Эльберет! Гильтониэль!

Из сумрака лесных земель

Мы помним — через бездну лет —

На лоне волн — твой Звездный свет.

Толкин, конечно, с детства знал один из самых популярных католических гимнов в честь Девы Марии. Тон и настрой этого гимна на удивление близки песни к Эльберет (см. L 213):

Славься, Небесная Царица!

Мы, странники в земной юдоли,

Не устаем тебе молиться —

Храни нас от беды и боли!

Христова Мать, морей звезда,

Пребудь со мной — везде, всегда!

Звездный свет на поверхности моря: мы уже убедились, что для Толкина это сочетание исполнено глубокого смысла. Свет, сияющий во тьме, воплощение жизни, благодати и Господнего творения — квинтэссенция его книг. Для Толкина свет всегда в некотором роде женское начало (вспомним, что в Средиземье солнце — это «она»), а Дева Мария, «вселенская посредница благодати», подспудно присутствует повсюду в сотворенном мире. Что такое земная красота если не свет, заключенный в предметах и озаряющий их извне, свет, сияющий из глубины, подобно фиалу Галадриэли? Красоты тварного мира не принадлежат раю, но направляют нас к своему Истоку, как звезда ведет нас через океан; «ибо от величия красоты созданий сравнительно познается Виновник бытия их» (Прем 13:5).

В «Приключениях правоверия» Дуайт Лонгенекер убедительно описывает свое впечатление от Рафаэлевой Мадонны. «Это полотно было исполнено благодати и истины, и я лицезрел его славу. Именно так говорят христиане об отношении Иисуса Христа и Бога (см. Ин 1:14). Христос — произведение искусства Господнего; Он воплощает истину и красоту». Здесь имеется в виду вот что: понятие красоты существует не только в восприятии зрителя, как нам часто внушали. Оно живет за пределами нас. В некотором смысле, оно «впереди» нас — там, где, в глубине души, все мы хотим оказаться, хотя и знаем, что путь не близок. «Вот потому нам всем кажется, что красота уводит нас за пределы самих себя и позволяет соприкоснуться с чем–то более великим, более загадочным и более чудесным, нежели мы могли вообразить», — продолжает Лонгенекер.

Созерцая эту лучезарную Мадонну, я соприкоснулся не просто с красивой картиной, но с Красотой. А еще я изведал поразительно глубокое, сокровенное ощущение чистоты и силы. На краткий миг открылась мне чистота, нежная, как лунный свет, и несокрушимая, как алмазы. Я внезапно осознал, что чистота эта — как все прекрасное и утонченное — «привитая склонность». Как хрупкую красоту моцартовской арии или невозмутимую, изысканную красоту китайской вазы, чистоту могут в полной мере почувствовать те, кто сам стремится к чистоте; и с этим пониманием моя убогая, теплохладная жизнь словно бы умалилась. Глядя на нагое дитя и загадочную улыбку Мадонны, я осознал, что чистота — добродетель сокрытая и тонкая, бесценное сокровище, доступное лишь тем, кому даны глаза, чтобы видеть^[47].

Этому отрывку вторит рассказ Сэма о Галадриэли в разговоре с Фарамиром. В великолепном описании католики узнают образ маленькой девочки из Назарета, коронованной цветами и звездами:

Она такая красивая! Такая чудесная! Иногда она похожа на высокое дерево в цвету, а иногда на белый нарцисс, маленький и хрупкий. Тверже алмаза и мягче лунного света — вот она какая. Теплая, как звездный луч, и холодная, как звездный мороз. Гордая и далекая, как ледник в горах, и веселая, как обыкновенная девчонка, у которой по весне маргаритки в косах.

ДЕНЬ БОГОРОДИЦЫ

Ближе к концу романа, когда Кольцо уже уничтожено и власть Саурона повержена в прах, выздоравливающий после тяжкого испытания Фродо, лежа в постели, беседует с Гандальвом. В Гондоре, сообщает маг, «Новый Год будет отныне начинаться двадцать пятого марта — в день падения Саурона… когда вас спасли из огня и перенесли во владения Короля».