Кромвель - Павлова Татьяна Александровна - Страница 84

• Предыдущая
• 84/88
• Следующая

4 февраля, никому не сказавшись, Оливер вышел один из боковой двери Уайтхолла и подошел к реке. Он хотел нанять лодку. Лед, однако, был слишком крепок, зима стояла суровая, и он, вернувшись во двор Уайтхолла, кликнул первый попавшийся экипаж. Захватив с собой только пять или шесть гвардейцев, он приказал ехать в Вестминстер. Там он прошел в отведенную ему комнату и велел подать кружку эля и кусок поджаренного хлеба. Подкрепившись, он встал — как раз в тот момент, когда Флитвуд и еще несколько новых лордов вошли к нему.

— Что вы собираетесь делать, ваше высочество? — спросил Финнес.

— Распустить этот парламент.

Флитвуд схватил его за руку:

— Умоляю вас; обдумайте этот шаг хорошенько! Его последствия чрезвычайно…

Кромвель выдернул руку:

— Молокосос! Я распущу парламент волею бога живого!

Он приказал лордам и общинам собраться вместе и, когда они приготовились его слушать, обрушил на их головы страстную и сбивчивую речь, последнюю речь в своей жизни. Снова, как пять лет назад, при роспуске «охвостья», он в ярости бушевал и топал ногами.

— Вы заставили меня назначить другую палату, — кричал он, — и я честно назначил ее, да, да! Я выбрал людей, которые были готовы помочь вам, что бы вы ни делали, и жать вам руки и говорить, что они ценят не титулы, не звание лордов, ни то, ни другое, а заботятся лишь об интересах христиан и англичан. Это люди вашего круга и положения, люди, которые любят то же самое, что и вы, если вы в самом деле любите Англию и религию…

Снова его постигла неудача. Парламент оказался таким же пустым и самонадеянным сборищем, как и «охвостье». Кромвель сам подогревал страшное кипение своей ярости, давал ей волю, бросая злые обвинения в лицо смутьянам:

— Вы раскололи не только себя, но и всю нацию, которая за эти пятнадцать или шестнадцать дней ввергнута в большее смятение, чем когда-нибудь раньше! И произошло это потому, что некоторые лица хотят вновь произвести переворот! Некоторые лица желают заправлять всем! Они даже армию пытаются вовлечь!

Голос его осип, он закашлялся. Кончить с ними одним ударом — единственно, что ему оставалось. Самые страшные слова он приберег напоследок:

— Подобное поведение есть не что иное, как игра в пользу короля шотландцев… Некоторые из вас, я знаю, завербованы людьми, действующими по поручению Карла Стюарта. Вы пытались поднять в народе восстание в его пользу… Пора положить этому конец. Я распускаю этот парламент!

Англия, казалось, затихла. Все головы склонились перед всесильным диктатором, уста онемели, руки опустились. Правда, к тому не без помощи Терло были приняты некоторые специальные меры. 6 февраля, через день после роспуска парламента, все офицеры лондонского округа были вызваны к протектору, который сделал им соответствующие предупреждения. Было произведено несколько арестов среди солдат, а также среди «людей Пятой монархии».

Терло удалось раскрыть новый роялистский заговор, затеянный подпольной организацией «Запечатанный узел». В нем были замешаны англиканский священник доктор Хьюит и Генри Слингсби, йоркширский сквайр. По указанию протектора для разбирательства их дела был учрежден новый судебный орган, который носил знаменательное название Верховный суд справедливости. Девять лет назад подобный орган приговорил к казни короля Карла I. Теперь казни подлежали схваченные роялисты, и никакие усилия кардинала Мазарини, лорда Фоконберга, зятя Кромвеля, и даже его любимой дочери Бетти Клейпол, всегда заступавшейся за несчастных, не помогли: преступники были наказаны смертью. Еще бы! Слингсби обвинялся в намерении передать важный порт Гулль в руки Карла II и испанцев. Такому преступлению нет пощады.

Итак, Англия была успокоена. Протектор мог наслаждаться незамутненным величием своей славы. Его двор блеском своим затмевал дворы многих государей Европы. Он становился все консервативнее вместе со своим хозяином, все больше склонялся к модам прежних времен — времен абсолютной монархии. Дочери «его высочества» щеголяли в роскошных нарядах, ездили в золоченых каретах. В ноябре 1657 года одна за другой последовали две свадьбы: Фрэнсис Кромвель вышла замуж за Роберта Рича, внука графа Уорика; Мэри Кромвель — за лорда Фоконберга. Оба джентльмена обладали хорошей древней фамилией и не скрывали своих симпатий к монархии. Свадьба Фрэнсис была широкой, шумной, изобильной. Гости всю ночь танцевали, чем немало шокировали тех, кто еще сохранял приверженность пуританским обычаям. Поистине двор протектора возвращался к старым монархическим порядкам! Зато свадьбу Мэри сыграли почти втайне: говорили, жених, да и сама невеста, потребовали венчания по англиканскому обряду. И еще прибавляли, что венчал их тот самый доктор Хьюит, которому полгода спустя отрубили голову на Тайберне за участие в роялистском заговоре..

Сам протектор держал себя с величием, подобающим сану, хотя и без гордости. Он любил семейные вечера, веселые шутки, невинные забавы. Особенное наслаждение доставляла ему музыка: и в Гемптон-Корте и в Уайтхолле на торжественных приемах звучали органы и скрипки, а в кругу семьи часто музицировали сами, и Оливер вместе со всеми пел старинные песни и итальянские мотеты.

Роялисты за границей и иностранные послы с почтением взирали на блестящий двор и отдавали должное величию английского протекторского трона. «Кажется, что все подчиняется его желанию и дома и за рубежом, — писал Кларендон, — и власть его и величие упрочены лучше, чем когда бы то ни было». Посольства от Кромвеля принимались с великими почестями, точно он был сам император. В феврале роскильдский договор со Швецией подтвердил торговые права англичан в Балтийском море. В июне договор, заключенный год назад с Францией, принес блестящие плоды: английские солдаты, посланные на помощь французам — шесть тысяч пехоты и флот, — одержали победу над испанцами при Дюнкерке. Против них в рядах врагов сражались братья изгнанного английского короля — герцоги Йорк и Глостер. Французы согласно договору передали ключи от завоеванной крепости английским уполномоченным, и Англия получила выгодный стратегический плацдарм на континенте. Людовик XIV, тогда еще подросток, послал Кромвелю в честь этой победы великолепную саблю, с рукояткой, усыпанной драгоценными каменьями.

Все, казалось, шло как нельзя лучше. Но это была лишь внешняя, парадная сторона протектората. На самом деле покоем и процветанием не наслаждались ни страна ни душа ее владыки — Кромвеля. Наоборот, внимательный глаз мог заметить, что страна в тупике и привели ее к тупику и поражению самые, казалось, благие желания протектора Оливера.

Армия, на которую он опирался, войны, которые он вел, колониальные захваты и огромный флот требовали денег, все больше денег. Чудовищный финансовый дефицит постоянно увеличивался: летом 1658 года он превышал 500 тысяч фунтов стерлингов. Огромный государственный долг тяготел над правительством — полтора миллиона фунтов. Жалованье солдатам не платилось много месяцев. Терло, почти гениальный по части раскрытия всякого рода заговоров, признавался в своем бессилии. «Мы здесь до такой степени сбились с толку, — жаловался он Генри Кромвелю в апреле, — что я не знаю, что мы будем делать без денег». К июню стало еще хуже, и железный Терло близок к панике: «Я положительно думаю, что только одно провидение может устранить наши затруднения, если богу будет угодно сжалиться над нами».

Торговля переживала плачевные дни: выгодные сношения с Испанией были прерваны войной, налоги и пошлины непомерно выросли. Безработица, обнищание со всех сторон вызывали жалобы и протесты. Сити отказывало протектору в займах.

Кромвель не мог не видеть, что в хозяйственной сфере режим его терпит фиаско. Ничего не оставалось делать, как думать о созыве нового парламента, но на какой основе? Ни «Орудие управления», ни «Смиренная петиция», как показал опыт, не годились. Девять приближенных, избранных Кромвелем для совета по этой части, тщетно ломали голову над конституционными вопросами. Как сохранить порядок и спокойствие в новом парламенте? Как не допустить туда республиканцев и кавалеров? Может быть, пойти на сговор с Ледло и Вэном — их ясные головы пригодятся протектору? А может быть, лучше снова возбудить вопрос о короне, благо главный ее оппонент Ламберт устранен от дел? Они не видели выхода. Беспокойство овладело самыми дальновидными из придворных. Генри Кромвель чувствовал эту безысходную тревогу и летом писал из Ирландии Терло: «Да есть ли у вас вообще какая-нибудь положительная конституция, которой можно было бы присягнуть? Не зависит ли спокойствие страны единственно от жизни его высочества, от его исключительного усердия и способностей и личной заботы об армии, которую он создал и которой командует? Право же, помимо перста божьего (если я что-нибудь понимаю в делах Англии), только жизнь моего отца мешает страшному кровопролитию».

• Предыдущая
• 84/88
• Следующая