Истины бытия и познания - Хазиев Валерий Семенович - Страница 7

У Фомы Аквинского просматривается одна интересная мысль о сфере применимости характеристики «быть истинным». Он говорит об истинности вещей, созданных людьми. «Истина состоит в том, чтобы вещь соответствовала интеллекту; так о ремесленнике говорят, что он сделал истинную вещь, когда она отвечает правилам ремесла»^{4}. Истинность таких вещей определяется через их соответствие той идеальной мысли-цели человека, в соответствии с которой люди эту вещь сделали. Это своеобразный вариант онтологической истины. Существование такой вещи должно соответствовать не божественной мысли (эссенции), а человеческой. Истинность вещи определяется через соответствие скрытой в ней мысли, но не объективной идеи, как у Платона, и не божественному духу, как в средневековой теоцентричной философии, а человеческой. Вещь, изготовленная (произведенная) человеком, должна соответствовать тем истинным знаниям, на основе которых она создана. Тогда она будет онтологически истинной. Самолет, который не летает, хлеб, который нельзя есть, учитель, который не учит, — все примеры «вещей», которые соответствуют не истинным знаниям или не соответствуют истинным знаниям. В том и другом случае они онтологически ложны. Вся реальность мироздания оказывается в диапазоне от абсолютной истинности до абсолютной ложности. Между этими полюсами находится все, что есть в действительности, и все является единством относительной истинности и ложности в разной степени. В нашем конечном мире нет абсолютной истины, ибо нет и не может быть абсолютного соответствия существования вещи ее сущности. В мире, где движение абсолютно и покой относителен, все конечные вещи подвергаются внешнему воздействию других (диалектический принцип всеобщего взаимодействия) вещей, деформирующих их существование от полного соответствия сущности. Но для каждой конечной вещи есть собственная абсолютная ложность — разрушение, уничтожение, смерть, небытие, переход в инобытие. Возвращение онтологической истины в отечественную философию, во-первых, вернет категории «истина» статус общефилософской, а не только гносеологической. Во-вторых, позволит оценивать саму объективную реальность как истинную или ложную, имеющую самоценность бытия.

Основной массив концепций о бессмертии утверждает, что путь к высшему совершенству (истине) проходит через отказ от всего земного и конечного в человеке. Таковы восьмеричный путь Будды, исихазм, различные формы аскетизма, монашество, отшельничество, «опрощение» Л. Н. Толстого — они все голоса одного хора. Очищаясь от «скверны» бренных, тварных и профанных чувств и мыслей, интересов и потребностей, человек, утверждают сторонники этих учений, становится свободным как от радостей, так и печалей земного ограниченного бытия для вечной потусторонней жизни. Земная же жизнь от Сатаны, который «вечно стремясь лукаво отвлечь нас от добра, ткет чары для наших душ…, чтобы… мы не смогли крепко прилепиться к очищающей душу науке, начало которой — страх Божий, рождающий непрестанную умиленную молитву к Богу…, вслед за чем приходит примирение с Богом, когда страх преображается в любовь»^{5}. Святой Палама потратит еще немало сил и художественного дарования, доказывая, что «знание, добываемое внешней ученостью, не только не подобно, но и противоположно истинному и духовному»^{6}. Ничего мирского не нужно, в том числе и знаний. В Восточной философии наиболее полно просматривается идея истребления всего человеческого для достижения истинной полноты бессмертного бытия. Такая онтология бессмертия в русской философии просматривается у Иосифа Волоцкого и Ивана Грозного. Разорвав связь с этим миром, приобретя тем самым чистую свободу (например, достигнув нирваны), можно в последующем слиться с Богом. «Атман» становится равным «Брахману», индивидуальная конечная душа растворяется во всеобщей мировой вечной душе^{7}. «Обрести в себе Бога, в чистоте прилепиться к Нему и слиться с Его неслияннейшим светом… невозможно, если помимо очищения через добродетель мы не станем вовне, а вернее выше самих себя, оставив заодно с ощущением все чувственное, поднявшись над помыслами, рассуждениями и рассудочным знанием, целиком отдавшись в молитве невещественным духовным действиям (энергиям), получив незнание, которое выше знания, и наполнившись в нем пресветлым сиянием Духа, так что невидимо увидим награды вечного мира»^{8}. Избавившись заблаговременно от подверженных тлену и суду времени смертных качеств, загодя еще при жизни можно обеспечить себя билетом в рай — в страну вечного блаженства и счастья, где нет ничего негативного: ни лжи, ни зла, ни уродства, ни горя, ни болезней, ни нищеты. И самое главное — там нет различия между жизнью и смертью, так пугающего смертных разумных существ. Путь к бессмертию оказывается проходит через мост добровольной смерти при жизни. За бессмертие надо платить цену, равную земному бытию со всеми радостями и печалями. Не дорого ли за мечту?

За три тысячи лет своей истории философия не очень преуспела в познании тайны человеческого бытия. Можно сказать, что сформулировано всего лишь две фундаментальные идеи.

Первая о том, что разумное существо (пока нам известен лишь земной человек) есть единственный элемент мироздания, который сам может определить масштабы своего бытия в диапазоне от Сатаны до Бога. Можно воспользоваться другими терминами, далекими от религиозных категорий, скажем, от абсолютного Зла до абсолютного Добра или от материи до духа, но смысл останется тем же: человек способен выйти за границы любого достигнутого уровня бытия в указанных выше масштабах. Остальным «тварям»^{9} уготовлено бытие по заранее определенным нормам, законам, пределам. Они не могут изменить эти предзаданные их личному бытию границы и выйти за пределы бытия своего вида, рода и т. д., определенные не ими. Этим и отличается «жизнь по необходимости» от жизни «по свободе воли».

В этот же комплекс входит и мысль, что человек то звено в цепи природы, с помощью которого мироздание содержит себя в гармонии, т. е. привносит в свою сущность (и существование) истину, красоту и добро^{10}.

Это констатация факта. Так и есть: ни одно живое существо не способно существенно изменить предусмотренную естественной необходимостью границу своего бытия. Лишь человек исторически расширяет свои возможности, прогресс его способностей и потребностей очевиден. Почему так получилось или кто так все устроил, пока остается невыясненным^{11}. Но все в один голос утверждают, что основой такой свободы выбора является сознание, наличие разумной души, способность к мышлению, познанию, отражению действительности в форме субъективных идеальных образов.

Справедливости ради и полноты отметим наличие и алармистских взглядов на место разумных существ в мироздании. Здесь человека уподобляют гнойному нарыву, который, раз появившись в виде маленького и незначительного прыща, ускоряющимися темпами (по геометрической прогрессии) прогрессирует. Высказывают даже подозрение, что разумные существа для природы — аналог раковой опухоли, что доказывается фантастически быстрым их развитием в масштабах геологических и космических изменений. Прогресс разумных существ в геологическом масштабе сравним лишь со стихийными катастрофами. По следствиям он (прогресс человечества) также разрушителен и негэнтропичен, как и космические катаклизмы. Есть, конечно, и различия. Но внешнее сходство пугает, навевает апокалиптический ужас и парализует творческую активность, ибо следствие очевидное: все, что стремится к гармонии, миру и энтропии, должно освободиться прежде всего от разумных существ как самых активных носителей дестабильности, борьбы, войны, вражды, неравновесности, негэнтропии. Некоторые философы видят в этом даже высшее и единственное предназначение человечества, вообще разума во Вселенной^{12}.