Город моей любви - Янг Саманта - Страница 26

• Предыдущая
• 26/83
• Следующая

– Вечно путаешься под ногами, мать твою! – Воняя пивным перегаром, он наклонился к моему лицу, весь красный от алкоголя и злости. Его глаза горели. – И неча на меня так зырить! – Рука поднялась – я вся сжалась, а мочевой пузырь с перепугу не удержал свое – и отец наотмашь ударил меня по лицу, швырнув на пол. Моя щека полыхала жаркой алой болью, отдающей в нос и глаза, трусы намокли. – Убирайся с глаз моих, пока я с тебя шкуру не содрал.

Я всхлипнула, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть сквозь слезы.

– Вставай! – Он пошел ко мне, а я поползла от него по полу…

– Пусти меня, – в панике прошептала я. – Пожалуйста, пусти.

Кэм немедленно убрал руку с моего плеча.

– Джо?

Я помотала головой, с трудом фокусируя взгляд на нем, и увидела, что он тоже побледнел. Отвращение исчезло из его глаз, сменившись участием и тревогой.

– Джо, я не собираюсь тебя обижать.

Я слабо усмехнулась: что-то поздновато.

– Держись от меня подальше, Кэм, – пошатнувшись, выдавила я, и на этот раз, когда я повернулась, чтобы уйти, он не стал мне препятствовать.

Коула я обнаружила в коридоре, и по нескрываемой злости на его мальчишеском лице я поняла, что он слышал каждое слово обличительной речи Кэма. Коул сокрушенно покачал головой, сжимая кулаки.

– Прости, мне так жаль, – сказал брат, когда я закрыла за собой дверь. – Он помог с мамой, а потом… спросил про мою работу, мой комикс. Я дурак. Я думал, он клевый. Мне правда страшно жаль, Джо.

Я прислонилась спиной к двери, все еще трясясь. У меня появились вопросы, однако я не была уверена, что хочу услышать ответы на них.

– Почему ты его впустил?

Коул тяжело вздохнул и запустил пальцы в волосы:

– Я приехал домой поздно и, наверное, ее разбудил. Она была не в духе, начала орать, и я не мог ее заткнуть. А потом я услышал, как барабанят в дверь и Кэм позвал тебя по имени. Он бы перебудил весь дом, так что я открыл, чтобы посмотреть, кого там принесло.

Я стиснула зубы. Кэм знает про маму.

Может ли моя жизнь стать еще дерьмовее?

– Ну что ж, теперь он знает обо мне все.

Видимо, припомнив подслушанные оскорбления, Коул мстительно сощурился:

– Ни хрена он не знает.

– За языком следи.

Коул молча смотрел на меня, а я искала следы побоев на его лице. Вот эта краснота на скуле – оно или просто свет так падает? Мрачные предчувствия сдавили мне грудь.

– Он говорит… – давила я из себя слова, ломая трясущиеся пальцы, – он говорит, она тебя била.

– Да ерунда, – пожал плечами Коул.

Он пожал плечами, и мой мир опасно накренился.

– Мама тебя била? Она била тебя и раньше?

Едкие злые слезы выступили в уголках моих глаз, и Коул это заметил.

На этот раз его губы чуть дрогнули.

– Просто пощечины, Джо. Ничего, с чем я не мог бы справиться.

Борясь с тошнотой, я обхватила себя руками, из-под стиснутых век полились слезы.

Нет. Нет! НЕТ!

Я всхлипнула и снова прислонилась к двери.

Я-то полагала, будто сделала все возможное, чтобы защитить его от физической и душевной боли, от родительской жестокости. А оказалось, не сделала почти ничего.

– Джо, – я почувствовала, что Коул неуверенно подходит поближе, – вот поэтому я и молчал.

– Надо было сказать. – Я еле дышала сквозь слезы. – Надо было мне сказа-ать.

Его руки обхватили меня, и – слишком часто в последнее время – я обнаружила, что мой маленький братец утешает меня, а не наоборот.

Наконец слезы перестали течь, и я перешла в гостиную, а Коул принес мне туда чашку чая. Горячий напиток в моем животе стал маслом, подлитым в пламя клокочущей злости на мать.

Одно дело – не заботиться о Коуле.

Но физическое насилие – это совершенно другое.

– Сколько раз?

– Джо…

– Коул, сколько раз?

– Это только в нынешнем году началось. Пара пощечин, пару раз. Она говорит, я вылитый отец. Но я не бил ее в ответ, Джо, честное слово.

Я вспомнила недавнее мамино бурчание, что Коул, дескать, похож на отца, – неприязненное, обвиняющее, злобное.

Мне следовало догадаться. Более того, я припомнила синяк, вдруг появившийся у Коула под правым глазом и на скуле, уже довольно давно. Он тогда сказал, что это Джейми ему засветил, якобы они слишком завелись, сражаясь в видеоигру. Я посмотрела на его щеку:

– Тот синяк?

Брат понял, о чем я говорю, и уставился в пол, сгорбившись.

– У нее была истерика. Она меня все била и била, а я пытался вырваться, не повредив ей, но наткнулся на угол кухонного шкафа.

Жизнь с агрессивным отцом приучила меня бояться конфликтов, ссор, злости. Я стала пассивной. Меня нелегко было разозлить – до встречи с Кэмом.

Кажется, однако, я никогда не испытывала такой ярости, как сейчас.

Я всегда ощущала, что Коул мне как сын. Он был мой мальчик.

И я его не уберегла.

– Я собираюсь немного посмотреть телевизор, – тихо сказала я брату, не понимая пока, как мне переварить эту новую информацию.

– Джо, со мной правда все в порядке.

– Угу.

Он вздохнул и встал:

– Я так понимаю, к Николсам мы сегодня не едем.

– Нет.

– Ладно. Ну… тогда я буду у себя, если вдруг тебе понадоблюсь.

Не знаю, как долго я просидела, тупо пялясь в экран и выбирая между вариантами: «зайти к матери и придушить ее подушкой» и «собрать наши с Коулом вещи и свалить отсюда, надеясь, что ее угрозы ничего не значат». Услышав за спиной звук, я моргнула и обернулась. Никого.

Мне показалось, что открылась входная дверь.

Похоже, я начинаю сходить с ума.

Измочаленная эмоциональной бурей, пережитой за последние сутки, я снова откинулась на спинку дивана и прикрыла глаза.

Мне нужно было принять душ и переодеться, но я боялась проходить мимо комнаты матери. Я опасалась, что прежняя пассивная я вот-вот отпустит вожжи – и мало никому не покажется.

Чуть позже самое худшее все-таки случилось.

Со скрипом отворилась мамина дверь, и я выпрямилась на диване, каменея. Она выплыла в коридор. Вся растрепанная, стискивая на груди розовый махровый халат, мать пошаркала на кухню – с пустой бутылкой и кружкой в руках.

Кровь зашумела у меня в ушах, когда мое тело, без всякой команды от разума, поднялось с дивана. Я как будто сидела и смотрела наружу из собственной головы, но больше не контролировала то, что делаю. С сердцем, колотящимся о ребра, я последовала за матерью в кухню.

Она повернулась на звук моих шагов и оперлась на стойку, поставив кружку. С вялой неубедительной улыбкой сказала:

– Привет, дорогая.

Глядя на нее, я могла думать только о том чудовищном унижении, которое испытывала в руках своего отца от его быстрых кулаков и злобных слов. Из-за этого человека во мне не осталось ни капли самоуважения.

Как она посмела сотворить то же самое с Коулом, как посмела попытаться уничтожить все, что я сделала, чтобы он никогда не испытал подобных чувств? Это такая невероятная боль, когда твои родители считают тебя абсолютно никчемной, настолько недостойной любви, что могут взять и побить – тебя, кого сама природа им велит оберегать. Я желала, чтобы Коулу никогда не пришлось испытать эту боль…

…а эта сволочь вот так запросто взяла и наплевала на все.

Со звериным воплем кровожадной ярости я бросилась на мать и всем телом придавила к стойке. Ее голова ударилась о посудный шкаф, и я ощутила глубочайшее удовлетворение от ее болезненной гримасы.

«Как тебе это нравится? Как тебе это НРАВИТСЯ?»

Свободной рукой я схватила ее за горло – не крепко, но угрожающе. Мать таращилась на меня круглыми перепуганными глазами.

Я склонилась над ней, вся дрожа от злости и боли предательства.

Да, предательства.

Она предала нас, променяла на джин.

Она предала меня, причинив боль тому, кого я любила больше всего на свете.

Мне пришлось перевести дух. Было трудно дышать, грудь моя вздымалась и опадала. Потом я сдавила ее горло крепче.

• Предыдущая
• 26/83
• Следующая