Пылающие скалы - Парнов Еремей Иудович - Страница 76
- Предыдущая
- 76/81
- Следующая
“Какая ж я дура, господи, боже мой! — она тихо всхлипнула, обезоруженная горячей волной и совершенно растерянная. — Какую чушь несла — вспомнить и то стыдно. Пять, десять лет… Только гарантии недоставало. Да откуда я знаю, что станется через год, через месяц? А он ждал, помнил. Да я мизинца его не стою! — Её словно насквозь прожгло счастливым стыдом. — Чего боялась? Зачем заставляла страдать? — Коридорчик больничный вспомнился, испуганное лицо Кирилла и седина, так больно кольнувшая, на левом его виске. — Тогда и догнал он меня, сравнялся. Пусть будет всё, как он захочет, — убеждённо решила, ощутив покорную просветлённость. — Я ведь женщина. Надо идти, куда поведут, верить надо. А если уже не зовёт?..” — И рассмеялась, не поверив, и рассыпала фотографии, как карты судьбы.
Такую и застал её Гончарук, благодарно-зарёванную, постучавшись в каюту. В бобровой шапке и коверкотовом зимнем пальто он показался поблекшим и старым. Она даже не сразу узнала его.
— Что с вами, Светлана Андреевна? — спросил с удивлением и тут же благовоспитанно перевёл взгляд на застёгнутый чемодан и коробки с коллекциями. — Успели уложиться? Зря, Светочка, зря. Неужели даже на банкет не останетесь?
— Рада бы, Герман Кондратьевич, да не могу, — просияла Светлана, виновато вздохнув. — Меня ждут.
— Тогда желаю счастья. Спасибо, как говорится, за службу. В Москве увидимся.
— У меня к вам просьба. — Светлана вручила ему незапечатанный конверт. — Вы, конечно, увидитесь с Наливайко?.. Передайте ему, пожалуйста. Здесь мои рекомендации насчёт устричных и гребешковых плантаций. Я всё-таки успела обработать собранный материал.
— А я и не сомневался. Спасибо.
— Это вам спасибо за всё, Герман Кондратьевич!
— Рад, что не ошибся в вас, Светочка. — Он помог ей вынести вещи. — Шары, “чёрный гейзер”, будьте уверены, об этом заговорят! Я ведь во все газеты послал…
— Мне тоже было очень приятно. — Она торопливо попрощалась и сбежала, стуча каблучками по железным ступенькам, на заснеженный причал, где уже дожидалось заказанное такси. Сейчас все её помыслы занимала лишь одна, казавшаяся неразрешимой загадка: почему Кирилл очутился в Монголии?
— Вот и вы наконец, прекраснейшая! — обрадовался Неймарк, пританцовывая возле открытого багажника. — Давайте, давайте! — Он нетерпеливо выхватил коробки с кораллами. — Как бы вам не простудиться в одном-то плащике…
Холода она не ощутила, жадно глотнув морозного воздуха, хоть и странно было увидеть пар от дыхания, запорошенную снегом землю, обледенелые контейнеры. Над эстакадой кружилось, вперемешку с голубями и чайками, сытое вороньё. Жаркое дыхание лагун, пироги и пальмы вспоминались уже как случайно навеянный сон. Возвращение в реальность прошло неотвратимо и жёстко, отдавшись стуком захлопнутой дверцы, прощальным лязгом сомкнувшихся за машиной ворот, когда охранник в тулупе, проверив документы, повелительно и небрежно велел проезжать.
— Да, прямо в аэропорт! — подтвердила Светлана.
— Надеюсь, вы довольны итогом, очаровательница? — спросил Неймарк, с любопытством озирая преображённые зимой улицы. Клубы тумана, вырывающиеся из дверей магазинов. Мигающие светофоры на перекрёстках. — Я так в полном восторге! Как в сказке побывал, даже не верится.
По-видимому, он переживал сходные ощущения. Но Светлана уже не прислушивалась к себе. Вычислив, какую ниточку следует потянуть, чтобы размотать волновавший её клубок, она вспоминала московские телефоны, мечтая поскорее очутиться в своём Беляеве, казавшемся и желанным, и милым.
— У вас есть все основания ликовать, — без умолку бубнил охочий поболтать Неймарк. — Штамм, который мы подняли со дна, конечно же, не случайно оказался в горячем гейзере. Если бактерии будут размножаться в лаборатории, я имею в виду специальный автоклав, это явится крупнейшим открытием века. Придётся отказаться от привычных взглядов на распространение жизни. Причём не только на Земле, но и в космосе. Со всей определённостью заявляю! Её потому и не обнаружили до сих пор, что не искали как следует… Почему вы молчите? — Он ревниво покосился на её застывшее в мечтательной улыбке лицо.
— Я думаю, Александр Матвеевич, — ответила Светлана, не сразу возвращаясь из своего далёка. — Над вашими словами. Очень интересная мысль.
— Вы в самом деле так думаете? — обрадовался Неймарк. — Впрочем, чему удивляться? Само собой разумеющийся факт. Так что примите мои поздравления.
— Мой вклад слишком незначителен. — Светлана только теперь догадалась, о чём он говорит. — Мы же совершенно случайно наткнулись на “чёрный гейзер”, а всё остальное прекрасно проделали без нас.
— О, вы глубоко не правы! Тут важен первый шаг, первое слово. Я, например, был бы без ума от радости, выпади мне такое. Однако увы…
— Не прибедняйтесь, Александр Матвеевич, вам и без того есть чем гордиться.
— Э, и сравнивать нечего! Мы работаем на подхвате. Погонофоры, скажете? Но их открыли ещё десять лет тому назад.
— Всё-таки новая разновидность. Вашим именем назовут.
— Как-нибудь обойдусь. Так спокойнее. Я, матушка, генетик-вавиловец, битый-перебитый. Мне покой дорог.
— Знаю я, какой вы любитель покоя! Так и лезете в драку.
— Я? Вы, наверное, меня с кем-то путаете. Всю экспедицию я был тише воды, ниже травы.
— Именно поэтому вы решили ввязаться в рискованную дискуссию о личинках? — задорно подмигнула Рунова, вспомнив, как яростно разгромил Неймарк скороспелую гипотезу, с которой выскочила поддержанная Гончаруком Нелли Башмачникова.
— Это же надо, чтобы личинки гигантской креветки попались такой фефеле! — Александр Матвеевич окунулся в бурю пережитых волнений. — Воспроизводство океанских запасов — это задача на долгие годы, кропотливый труд, который потребует колоссальных затрат. Конечно, он окупится, но ведь не завтра! Вы, надеюсь, согласны?
— Целиком и полностью, — подтвердила Светлана, думая о своём.
— Я уж не напоминаю о том, что обитатели океана непрерывно мигрируют, — сел на излюбленный конёк Неймарк. — Размножаются они в одном месте, питаются — в другом, и только появившиеся на свет мальки увлекаются морскими течениями за тысячи миль от родных берегов. И почти никогда нельзя сказать, когда они возвратятся обратно. Вот и решайте после этого проблему охраны! Не говоря уже о том, что раздельное существование поколений резко расширяет границы территории. А чем больше район, тем серьёзнее трудности, связанные с учётом и охраной.
— Вы совершенно обоснованно возразили, что без точной статистики не имеет смысла выделять заповедные зоны, — поддакнула Светлана.
— Планктонная личинка во многом определяет структуру стад, место их обитания, механизм воспроизводства. Ведь планктон целиком зависит от направления течений, их температуры, погоды на Земле и хромосферных вспышек на Солнце, то есть от всех тех факторов, которыми мы пока не научились управлять. Течения — это реки без берегов. Жизнь планктона в таких реках подобна жизни пассажиров в поезде очень дальнего следования, идущего без остановок. Планктон уже никогда не возвратится к истокам несущей его реки. А ведь в пути его ожидают сотни неведомых опасностей. Резкое изменение температуры, взрывообразное размножение враждебной микрофлоры, внезапное изменение солености — да мало ли что! Киты и китовые акулы, которые пожирают его миллионами тонн. И это самое лёгкое испытание, нечто вроде небольшого подоходного налога. Только теперь благодаря новейшим океанографическим исследованиям мы обрели надежду связать поведение планктона с системами циркуляции воды в океанах. С этого и следует начинать!
— Да-да, именно с этого и следует начать, — поспешила заполнить паузу слушавшая вполуха Светлана, решив для себя, что начнёт с Димы Северьянова, который третий год сидит на монгольской тематике и знает там всех и вся. Она глубоко уважала Александра Матвеевича и обычно с удовольствием выслушивала его пространные объяснения, но от мысли о том, что придётся провести с ним почти сутки, её охватил нервный озноб.
- Предыдущая
- 76/81
- Следующая
